Хозяйка Айфорд-мэнор (СИ) - Бергер Евгения Александровна

И Коллум как будто прочитал ее мысли: протянул руку и просто накрыл ее пальцы ладонью. Сжал их несильно, так что сердце ее зачастило совсем в другом ритме, и переменил тему их разговора:

— Расскажите мне, кто я такой… Кем я был, пока ни лишился себя. — И посмотрел очень ласково, всепонимающе.

Так на Аделию еще никто никогда не смотрел…

Никто никогда не пытался ее понимать.

И в ней что-то забилось… что-то помимо беспокойного сердца: возможно, надежда. Хрупкая бабочка с полупрозрачными крыльями затрепетала у самого сердца…

— Боюсь, мне сложно говорить о таком: я мало вас знаю, — пролепетала она, невольно сбившись на холодное «вы».

И рука с чуть шершавыми пальцами снова сжала ей руку.

— Но ведь… ты чувствуешь что-то… расскажи почему, — произнесли чуть изогнутые в улыбке губы.

Девушка непроизвольно сглотнула. Притихло всё разом: деревья в саду, топот служанок в глубине дома, малыш в ее животе — всё, даже глупое сердце. Как будто и оно, окаянное, ждало, что она скажет…

А сказать было сложно…

— Я… я не знаю… так получилось. Само по себе… Вы… ты… ты всегда был добр ко мне. Ты мне помогал, пусть я даже не знала об этом… И была очень несправедлива. Глупа… Я… — Выдать ни одной цельной фразы не выходило. Ее никогда не учили говорить о собственных чувствах. — Ты добрый и честный. Когда мне сказали, что тебя больше нет… мир утратил все краски. Я даже не знала, что такое бывает! И я не жалею, что Бевин спасла тебя, пусть даже такою ценой, — с жаром заключила она, вцепившись свободной рукой в предплечье мужчины.

Глаза их встретились, взгляды переплелись, и Коллум, подавшись вперед, провел пальцем по ее приоткрытой нижней губе.

— Мне кажется, я всегда любил вас, Аделия Айфорд, — произнес очень тихо, так что она едва смогла различить (и все из-за буйно стучащего сердца, отдававшегося набатом не только в ушах — в вибрации самих стен, как ей казалось).

А потом он накрыл ее губы своими. Так нежно и трепетно, словно бабочка, что трепетала у ее сердца, могла рассыпаться в прах от одного неловкого прикосновения. Аделия ахнула бы, если б могла, и рассмеялась от счастья, зазвеневшего в ней бубенцами, но губы мужчины целовали ее, и вся радость ее сконцентрировалась в руках, в цепких пальцах, что прикасались к нему, держали так крепко, словно боялись вновь отпустить.

И дрожь его собственных пальцев, казалось, передалась ее телу…

Но мужчина вдруг отстранился, отводя глаза и, казалось, опасаясь чего-то, однако Аделия потянулась к нему и без страха заглянула в глаза… В них полыхало желтое пламя. Светлые от природы, сейчас цвета выдержанного бурбона, они, казалось, горели огнем…

— Боишься? — спросил он хрипло.

И Аделия дернула головой:

— Будь рядом кто-то другой, забоялась бы, но не тебя… Не теперь. Ты зла мне не причинишь…

— Я не был бы так в этом уверен, — возразил Коллум, хоть плечи его и расслабились. — Сам толком не знаю, на что способен, когда обращаюсь…

И Аделия вдруг поняла:

— Ты думал, что убивал этих девушек? Потому пытался уйти?

— Я боялся, что могу быть опасен. Особенно для тебя… — И выдохнул: — Я и сейчас ни в чем не уверен. Бевин сказала, зверь нуждается в приручении… Он должен слушать мой голос, но я не уверен, что могу его приручить. Однако, я должен, ведь рядом есть кто-то, желающий причинить тебе зло…

— Не только мне — нам обоим, — поправила его девушка.

— … Кто-то, стрелявший в меня прошлой ночью… и убивший отца. Лжеоборотень…

— Ты думаешь, это один человек?

— Я не знаю, но намерен выяснить это.

— Но как?

Коллум и сам толком не знал, четкого плана у него не было, только потребность покончить со слухами и найти убийцу отца. А потом… что будет потом он тоже не знал: просто не верил, что это «потом» вообще есть у него. Он не помнил, каким был до обращения и каким станет после него… Разве можно быть волком и человеком одновременно?

Коллум никак в такое не верил…

— Я вернусь, как и прежде, в конюшню, — ответил он, наконец, — стану следить, наблюдать. Враг где-то рядом…. И он проявит себя.

Они сидели, вцепившись в руки друг друга, казалось, каждый находил поддержку в другом. Впервые за долгое время Аделии показалось, что все может закончиться хорошо… Просто не может быть по-другому, когда рука любимого человека ведет тебя через тернии жизненных тягот и бед. И не важно, кто он: простой конюх, сиятельный господин или… оборотень. Любить уже радость, пусть иногда и с привкусом горечи на губах…

Она снова подалась вперед и неловко поцеловала Коллума в губы. Он запустил пальцы ей в волосы и позволил себе и девушке рядом забыть на мгновение об окружающем мире.

Правда, окружающий мир напомнил о себе стуком в дверь.

— Опять, — обиженно выдохнула Аделия, прикусив зацелованные губы. И смутилась от собственных слов…

Коллум встал и молча прошел в укрытие за портьерами. Глаза его снова полыхали огнем, и он прятал их, не желая ее напугать… Но огонь этот привлекал Аделию, как свет привлекает легкокрылую бабочку, и она тянулась к нему, не в силах с собой совладать.

— Войдите, — отозвалась она, и Керра, молоденькая служанка, зыркнув по сторонам с любопытством, сообщила о визите баронессы Квинсли.

Внутренне Аделия застенала от огорчения: ну почему все эти люди не могут оставить ее в покое хотя бы на день?!

— Я сейчас буду, — сказала вслух и, едва захлопнулась дверь, бросилась к Коллуму так, словно расставалась с ним навсегда, обняла его, припав головой к широкой груди, и замерла.

Он гладил ее по спине…

Нашептывал что-то успокаивающее и теплое. И каждый звук его голоса заставлял бабочку в ее сердце трепетать и взмахивать крыльями…

Наконец, она отпустила его и направилась принимать баронессу. Та, как и подруга ее, леди Стентон, говорила все больше о кавалерах и новой лондонской моде на туфли на каблуке. Мол, та самая леди Стентон уже заказала башмачнику белую пару с пряжками в виде маленьких бабочек с бриллиантами. Сама она только мечтала однажды надеть точно такие, а пока… будет довольствоваться белилами для сосков. Сможет-де ее парфюмер составит для баронессы состав идеально подходящий под цвет ее кожи…

Аделия давно не белила лица — желала б забыть о лондонской жизни и всем с нею связанном — и теперь искренне удивилась желанию гостью белить не только лицо, но и… Она отчего-то смутилась и, вызвав служанку, велела пригласить Джека Гледиса, помощника парфюмера, чтобы тот озаботился заказом баронессы. Сама она едва ли смогла бы говорить сейчас о белилах, ароматических шариках и духах… От поцелуев с Коллумом Шерманом покалывало все тело, и ей страсть как хотелось кружиться в танце по комнате, а не изображать из себя степенную даму на сносях.

И когда баронесса, наконец-то, ушла, предоставленная заботам слуги, Аделия отправилась искать Маргарет. Что, если им устроит пикник у реки? Прогуляться, беседуя ни о чем… Но планам не суждено было сбыться: Маргарет, как сообщила ей Глэнис, не выходила из комнаты с самого утра. И при этом многозначительно на нее посмотрела… Никак намекала, что и она полдня провела точно так же.

Аделия нашла сестру лежащей в постели с постным лицом.

— Почему ты в постели? — удивилась она. — День прекрасный.

— В самом деле? — буркнула та. — Я не заметила. — И совсем кисло: — Мне нездоровится.

— Что с тобой? — Аделии вспомнился ее выкидыш, кровь на постели, и она всполошилась. — Может быть, позвать Бевин? Пусть она осмотрит тебя.

— Ни к чему, это просто мигрень.

— Мигрень? Я не знала, что ты им подвержена.

И сестра вскинулась

— А много ли ты обо мне знаешь? — И вдруг села в постели, вперив в Аделию взгляд прищуренных глаз: — Где ты была этой ночью? — спросила она. — Я искала тебя, но не нашла.

Аделия растерялась, не ожидая такого вопроса.

— Должно быть, ходила на кухню… за молоком. Мне не спалось…

— Целую ночь?! Я ждала тебя… до утра.

— Почему? Что-то случилось?