«Если», 1994 № 07 - Клиффорд Саймак

Она придвинула к Мациану папку с рапортом и приложениями. Мациан хмурился.

— По вашему мнению, лейтенант Гофорт находился в состоянии интоксикации?

— По моему убеждению, сэр, он лыка не вязал.

Мациан легким движением руки позволил ей сесть. Сигни не замедлила воспользоваться разрешением и с ухмылкой откинулась на спинку кресла.

— При аресте он отказался подчиниться не только майору десантных войск, но и капитану Флота. Он нанес мне публичное оскорбление. У меня есть свидетели.

Мациан медленно кивнул.

— Я ценил лейтенанта Гофорта. На Флоте, капитан Мэллори, существует традиция не требовать от десантных подразделений такой же суровой дисциплины, как от экипажей. Ваша… экзекуция, капитан Мэллори, возлагает на плечи остальных капитанов тяжелое бремя. Отныне в подобных ситуациях они будут вынуждены применять крутые меры. Ваш волюнтаристский поступок толкает их на конфликт с подчиненными или со мной. Это неизбежно, если десантники и впредь будут считать, что в увольнении им все дозволено.

Капитаны заворчали. Мациан нахмурился еще больше.

— Я понимаю, вы попали в необычную ситуацию и, вероятно, не видели иного выхода. Но я обязан заметить, капитан Мэллори, что ваша версия инцидента — не единственная. На моральное состояние Флота весьма негативно действует тот факт, что среди задержанных, а также в найденном вами у Гофорта списке, нет ни одного человека из команды «Норвегии». Я вынужден предположить, что сигнал поступил к вам от кого-то из ваших же подчиненных, преследующих личные цели.

— Вы ошибаетесь, сэр.

— Вы превысили свои полномочия. Внутренняя охрана — прерогатива капитана Кео. Почему вы не поставили его в известность о готовящемся рейде?

— Потому что здесь замешаны солдаты с «Индии». — Сигни прямо посмотрела в угрюмое лицо Кео, в лица остальных и вновь повернула голову к Мациану. — Да и вряд ли можно назвать рейдом рутинную проверку.

— А почему ваши десантники не попались?

— Потому что их там не было, сэр.

На мгновение повисла тяжелая тишина.

— Из этого следует, что вы — образец добродетели, не правда ли?

Она наклонилась вперед, положив руки на стол, и холодно посмотрела Мациану в глаза.

— Я не позволяю своим людям ночевать на станции. Я строго слежу за их времяпрепровождением. Никто из личного состава «Норвегии» не имеет отношения к черному рынку. Раз уж я вынуждена отчитываться, позвольте напомнить, что я изначально не одобряла отпусков целым подразделениям, и мне бы очень хотелось, чтобы вы пересмотрели это решение. Сначала дисциплинированных солдат держат на постах, пока они не свалятся с ног от усталости, а потом позволяют напиваться до положения риз — вот она, нынешняя политика Флота. Я же у себя ничего подобного не допускаю. Вахта сокращена до разумного предела, а увольнения даются очень ненадолго, к тому же отпускникам разрешено находиться только на ограниченной территории доков и под непосредственным наблюдением моих офицеров. Так что, сэр, насчет личных мотивов моих подчиненных вы не правы.

Мациан помолчал, багровея от гнева и ритмично раздувая ноздри. Наконец произнес:

— Мэллори, вас давно считают тираном с кровавыми руками, и вы это знаете.

— Это меня не огорчает.

— На Эриду вы застрелили несколько собственных солдат. Приказали одному подразделению открыть огонь по другому.

— У «Норвегии» свой кодекс чести.

Мациан с присвистом вздохнул.

— У других кораблей тоже есть кодекс чести, капитан. Ваша политика, возможно, весьма устраивает «Норвегию», но не следует забывать, что сейчас вы играете в команде. До сих пор каждый из нас действовал самостоятельно, и это давало нам преимущества перед врагом. Так мы воевали очень долго, но теперь обстоятельства изменились, и боеспособность Флота зависит от того, сумеет ли он сплотиться. Недавний рецидив партизанщины доказал это: мы потеряли два корабля. А теперь, Мэллори, демонстративно обособляется ваш корабль, а вы со своими десантниками самовольно устраиваете рейд для пресечения деятельности — согласен, незаконной — группы военнослужащих со всех кораблей, кроме вашего, после чего расползаются слухи, что в том списке была еще одна страница… Как вам это нравится? Вы понимаете, что эти слухи опасны для нашего морального состояния?

— Понимаю, сэр, и сожалею. Второй страницы не существовало. И меня возмущают домыслы о личных мотивах солдат, доложивших мне о нарушении порядка в квартире станционеров. Я отказываюсь видеть в этом корыстный умысел, сэр.

— Личный состав «Норвегии» будет жить по общему распорядку.

Сигни вновь откинулась на спинку кресла.

— Сэр, мы обнаружили злостных нарушителей порядка, а вы приказываете, чтобы мы им подражали.

— Мэллори, самое опасное для нас — не черный рынок, который был, есть и будет и с которым мы сталкиваемся всякий раз, как отпускаем людей в увольнения. Опасно, когда отдельные капитаны и экипажи считают себя вправе действовать так, как им кажется правильным, и соперничать с другими капитанами и экипажами. Я не могу вам этого позволить, пока вы — под моим началом. На Флоте только один командующий. Или вы намерены создать оппозиционную партию?

— Я подчиняюсь командующему, — пробормотала Сигни. Гордость Мациана… ох уж эта сверхчувствительная гордость! Есть черта, через которую нельзя переступать. Когда его глаза полыхнули злобой, Сигни ощутила жгучее желание что-нибудь сломать.

— Итак, возникла проблема морали, — продолжал Мациан, заметно остыв и усевшись. Далее последовал один из его обычных театральных жестов, означающих, что продолжение спора он считает бессмысленным, — и несправедливо винить в этом одну «Норвегию». Простите меня, Мэллори, я признаю, что в немалой степени вы правы, но ситуация сложная. Уния готовит новый удар, и это известно не только нам, но и нашим людям. Однако они все же знают меньше нашего и поэтому находятся в состоянии крайнего нервного напряжения. Стоит ли упрекать их за то, что они стараются это напряжение снять? Обстановка на Пелле далеко не идеальная: дефицит, черный рынок, а хуже всего — враждебность гражданских и Уния, выжидающая удобного момента для нападения. На экранах маячит униатский разведчик, а мы ничего не можем с ним сделать. Станция не и состоянии обеспечить нам даже нормальной стоянки. Если так пойдет и дальше, мы вцепимся друг другу в глотки, а ведь именно на это рассчитывает враг… Продержать нас в осаде, пока мы не сгнием изнутри. Встречаться с нами в открытом бою он не желает — это слишком дорого обходится. Даже выбить нас отсюда — для Унии не выход, потому что мы можем рассеяться и возобновить партизанскую войну… Потому что существует столица — Сытин, — и она слишком уязвима. Они хорошо представляют, что произойдет, если мы выберемся из западни и кто-нибудь из нас решит любой ценой прорваться к Сытину. Поэтому они бездействуют и держат нас в напряжении. Рассчитывают, что мы так и проторчим здесь, надеясь на лучшее, а они тем временем соберутся с силами. Это рискованная игра, но они ведут ее грамотно, и у них больше шансов на победу, чем у нас. Они знают, как остро мы нуждаемся в отдыхе и убежище… Все это отвратительно действует на людей, но что мы можем поделать? Я предлагаю сделать так, чтобы наши грешники ощутили вкус опасности, поняли, что нельзя слишком расслабляться. Мы отправим их за припасами, которых так недостает Пеллу. Ближнерейсовики сторонятся нас, но далеко им не убежать… а на шахтах есть запасы продовольствия. Короче говоря, мы высылаем на патрулирование второй рейдероносец.