Раса - Андрей Стригин

— Недооценила этот скот, — кривится горящее от ярости её лицо.

— Любого противника надо уважать, — не к месту заявляю я.

Жрица одаривает меня взглядом полным ненависти. Ёжусь, словно я во всём виноват. С раскаяньем повторяю про себя: "язык враг мой".

Грайя улавливает моё состояние, взгляд теплеет:- Прости, меня заносит, — говорит она, потупив взор. Не по рангу ей оценивать мои умозаключения.

А вот и они. Из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, зелёная кожа блестит словно мрамор. Излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до голых пяток. На поясах сверкают острые клинки. Безусловно, это не каменный век. Грайя предвзято к ним относится. Но суть нашего положения, очевидно, это не меняет, мы для них мясные животные.

Людоеды приблизились к решётке. Изучают нас. Глаза холодные, лица бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза. Они легко выносят взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.

— Вы, что, нас съедите? — в упор гоню им мысль.

Они смеётся столь весело, что теплеет на душе.

— Неужели считаете нас человекоедами? — их мысли как бабочки порхают над нами. — Мы скормим вас Другим, — бабочки обломали крылья и рухнули к нашим ногам.

— Сволочи, — лает жрица и плюёт в них кровью. Один из долговязых с удовольствием слизывает кровь. Врут, с отвращением думаю я, людоеды. Самые настоящие людоеды.

— Ни какого прогресса, оболочка, простая оболочка, — делится мыслями Грайя.

— Права, — я разочарован, всё же надеялся на благополучный исход. — Где дети? — требую от них ответа.

— А дети причём? Воспитаем, будут одни из нас.

В глазах темнеет, ярость вновь овладевает мной. Вспыхивает корона на плече, искры со злым шипением падают на землю. Вновь хватаю стальные прутья, на этот раз едва не ломаю их. Но не ломаю. Людоеды отступают, испуг выплёскивается наружу, но поняв, что у меня ничего не вышло, загоготали как гуси за оградой, этим раскрывается вся их сущность. Приметив. Оболочка. Ничего, "смеётся хорошо тот, кто смеётся последним".

Они уходят. Мы сгрудились друг возле друга. Я, Семён и жительница глубоких пещер. Мы как родные, трагедия общая.

Семён целует Грайю, женщина дрожит как лист на сухой ветке. Катятся по нефритовому лицу, прозрачные как хрусталь, слёзы. Семён утешает её, как может, я храню молчание. Мысли скачут в голове, а вверху толстая черепная коробка. Идей нет.

Глава 27

Прихожу к выводу, ну и дилетанты мы. Ловушку поставили столь очевидно. Ещё табличек не хватало: "прямо, чуть левее, а вот за эти камнем, мы вам по голове дадим". Стыдно перед Аскольдом, сколько раз он демонстрировал нам, как необходимо себя вести в незнакомых местах. Я только поддакивал, ведь это так понятно, да и Аскольд всегда рядом. Вот и вляпались. Сильно беспокоит судьба детей. Не могу простить себя за такой промах. Что-то необходимо решать. Осматриваюсь. Клетка изготовлена со знанием дела. Всё добротно, с любовью подогнаны прутья, строго выдержаны зазоры, допуска. Вверху вижу закреплённую сеть, на случай если необходимо быстро обездвижить строптивых узников.

Наблюдения совсем расстраивают меня, шансов выбраться нет. Придётся ждать. Вряд ли долго будем сидеть здесь. Людоеды ушли за Другими. Кто они такие? Пришельцы? Или их слуги? Мутанты, выведенные для того, чтоб не умереть в нашей атмосфере? Я содрогаюсь от того, что нас сожрут. Причём не наши земные хищники, это не так противно, а нечто чуждое. Боюсь, даже души будут искалечены, после смерти.

Семён трогательно ухаживает за Грайей, обтирает её лицо от крови, прикладывает примочку к рассечённой пухлой губе и, о чём-то ведут разговор. У жрицы то разгораются в пламя глаза от гнева, то проступает на лице нежность.

Действительно, долго ждать не пришлось. Слышится звук, подкованных в железо, сапог и, шлёпанье босых ног. Из темноты показываются наши долговязые знакомые, но рядом идёт коренастое человекоподобное существо. Тяжёлая, словно оплывший воск, голова, покоится на плечах, без признаков шеи. Прорези для глаз, едва виднеются из многочисленных складок. Руки перекручены жгутами выпуклых мышц, на пальцах короткие, треугольные когти. На нём кольчуга как у рыцарей средних веков, на коротких, толстых ногах сапоги из грубой кожи. За поясом торчит мой бластер. Гоблин! Я так его сразу окрестил.

Он вплотную подходит к прутьям, мощно и тяжело дышит. Всё заполняется звериным запахом. Существо внимательно разглядывает. Грайя напугана, отползает вглубь клетки. У Семёна, в глазах ненависть, бугрятся тугие мышцы. Если б они сейчас сошлись один на один, шансов у гоблина, не было никаких.

Но гоблина интересую, прежде всего, я. Теперь он сверлит меня взглядом. Ни каких эмоций не вижу на безобразной морде. Я легко выдерживаю тягучий взгляд. Чудовищу это не нравится, он кривится, толстые губы расходятся, плоский, раздвоенный на конце, фиолетовый язык, мелькает в чёрной щели. Слышу его мысли:- Хм, мяса совсем нет. Что за герои пошли сейчас? Столько сил бросили ради этого недоношенного.

— А, ты глуп, жабья твоя голова. Мозги твои в кишечнике, вот-вот шлёпнутся на землю. Как жить будешь дальше без них? — я сознательно издеваюсь, хочу вывести его из себя, глядишь, и найду слабые места.

— Не обделён юмором, очень забавно. Ещё придумаешь нечто похожее? — сказано это с таким спокойствием и насмешкой, что, напротив, я едва не выхожу из себя. Вот сволочь такая, меня на место ставит, жаба жирная!

Гоблин откровенно ухмыляется, понимает, что посадил меня в лужу. Но я уже спокоен, его сильные стороны мне понятны, это тоже плюс.

— Надеюсь, — звучит липкая мысль, — ты осмотрелся, понимаешь, дёргаться бессмысленно. Мы вас свяжем, проводим в другие хоромы. Жаль не мне решать твою судьбу. Хотел бы с тобой пообщаться, ты не похож на других героев, тщедушный какой-то.

— А, ты, что, многих видел? — стараюсь окрасить мысль в пренебрежительные тона.

— Не поверишь, многих. Видишь, пузо отъел. А ты особенный, с царицей Марса на короткой ноге. Но, ничего, и до неё доберёмся, с помощью тебя, вытащим её чистую душу и бросим на Помойку, в щель между Вселенными.

— А ты вообще кто? — в упор спрашиваю гоблина. Тот неожиданно для меня вздрагивает.

— Я? Землянин, — мне кажется чудовище в замешательстве.

— Ты очень не глуп, хотя рожей не вышел и смердит от тебя. Ты говоришь, что землянин. Дышишь нашим воздухом. А теперь, на досуге, подумай, чем дышат твои хозяева. Вывод, уверен, сделаешь правильный.

— Странный ты, герой, слюной не брызжешь, на стены не бросаешься, меня в смущение вводишь. Что делать с тобой?

— Отпусти.

— Интересная мысль, но никак не можно. Вон верёвки, связывайте друг друга.

— Послушай, — не унимаюсь я, — у тебя есть женщина, такая же красивая как ты, с такой же рожей? Вижу есть. Подумай на досуге, а ведь и она дышит, нашим с тобой, воздухом. Надеюсь для тебя не секрет, воздух на Земле будут менять. Как же твои, будущие жабята, смогут дышать? Давай союз заключим?

У гоблина глаза наливаются кровью:- Ну и сволочь, — говорит он, — по самому больному бьёшь. Вяжите себя верёвками, и не пытайся меня больше вербовать.

А я не унимаюсь:- Конечно, ты не человек, нас не любишь.

— Почему не люблю, — демонстративно облизывается раздвоенным языком чудовище, — люблю.

— Вот об этом, я где-то, и говорю. Ведь так приятно драться с нами, на свежем воздухе, глядишь, и царство себе отгрохаешь — жабье государство. Перспектив — целое море, герои на поклон станут ходить.

— Связывайте себя, иначе сеть сбросим! — гоблин взбешён, но держит себя в руках. Но я знаю, дрогнуло его безобразное сердце. Ничего, программу запустил, будем ждать результатов.

Больше давить на психику не стал, иногда это может привести к отрицательным результатам, подчинился, верёвками себя связали.

Дверь открылась, долговязые, бесцеремонно выволокли нас от туда. Грайя заартачилась, но сопротивление жёстко сломили ударом в рассечённую губу. Семён взревел, словно пещерный медведь, но и ему врезают под дых. С трудом сдерживаюсь, бросаю взгляд на идущего рядом гоблина. Он улыбается.

— Скажи своим шестёркам, чтоб не зарывались. Гоблин анализирует мою мысль, понимает значение, безобразно усмехается:- Никак не могу, часть ритуала — это прелюдия, пытки будут впереди. И, вообще, зачем о них беспокоишься, судьба их предрешена. Если быстрее издохнут, меньше страдать будут.

— Как ты заметил, беспокоюсь. И не только о них… и о тебе тоже, хоть ты и безобразный, как раздавленная консервная банка. Мы в одной лодке — на Земле.

— Допустим, понятие о красоте, спорный вопрос. Для меня, вы как омерзительные, голые червяки. Мы же в теле, всё при нас, — вновь сажает в лужу мерзкая тварь. С удивлением замечаю, он не обделён чувством такта, не оскорбляет, просто выполняет свою работу. Он продолжает:- За меня не надо беспокоиться, лучше о своей душе подумай, она ведь у тебя одна, — но всё, же чудовище рявкает на своих слуг, когда они вновь пытаются бить по лицу Грайю. Я удовлетворённо замыкаюсь, программа начинает работать.