Крах империи (Курс неизвестной истории) - Андрей Буровский

Словацкая советская республика возникла в зоне, захваченной венгерской Красной армией 16 июня, и пала 7 июля 1919 года, сразу же после отхода венгерских войск. Но получается — и в Словакии мелькнул этот зловонный метеор.

Даже в странах, счастливо избежавших советского эксперимента, фашистские правительства прямо вырастали из социал–демократии или из общего дружного противостояния коммунистам.

В Болгарии Владайское восстание 1918 года стало началом фактического двоевластия. Восстание, декларировавшее создание демократической республики, удалось подавить, но по всей стране искрило и кровило — вплоть до 9 июня 1923 года, когда фашистский переворот во главе с Цанковым установил хоть какой- то порядок.

Вождь болгарских коммунистов Димитров тоже сбежал в Москву.

Италия 1922 года: фашизм прямо вырастает из социализма.

Польша: режим Пилсудского прямо вырос из социал–демократии.

Испания: гражданская война белых и красных идет несколько лет, с 1936 по 1939 год, и завершается поражением красных.

Даже в сверхблагополучной, до невероятия стабильной Британии в 1926 году состоялась всеобщая забастовка, которая вполне могла бы перейти и в вооруженное восстание. Бог упас — но и Британия была близка к этому ужасу.

Несомненно, общественная несправедливость — и капитализма, и пережитков сословного строя — вызывала возмущение. Война обесценила человеческую жизнь, заставила иначе смотреть на возможность быстрой смены условий человеческого существования.

Но для разных людей выводы из этого были разными. Для одних это было причиной исправлять и совершенствовать этот мир, для других — зачеркнуть все прошлое, начать с чистого листа, начать строить некое выдуманное в лабораториях, высосанное из пальца общество.

«Сходство англичан с нацистами проявляется даже не столько в конкретных аргументах, сколько в подходе к вопросам, в готовности разорвать все культурные связи с прошлым и поставить все на карту ради одного эксперимента» [92, с. 203].

Так писал Хайек в своей знаменитой книге, которая впервые вышла в 1943 году (и вызвала возмущенные вопли англичан).

Вопрос в том, что в разных народных культурах различно это соотношение — стремление к стабильности и готовность к суперсмелым экспериментам. Искус коммунизма был везде. Мы видели, что по всем странам Российской империи прокатился вал установления советской власти. Советы создавались везде; гражданские войны прогремели не только по Германии и Венгрии, но и по Финляндии, Литве, Украине, Грузии, Эстонии. В Польше, как считают очень многие, опасность победы советской власти сняла только угроза завоевания со стороны советской России. Против традиционного врага объединились и верхи и низы общества, и «хамы» и «ангелы» [99, с. 12–16].

Так что результаты этой борьбы оказались разными… И по очень различным причинам.

Все страны Российской империи выбирали свое будущее. Везде, кроме Великороссии и Белоруссии, выбор оказался не в пользу коммунистического эксперимента. На Украине все было очень похоже, и «чисто украинский» анархист Нестор Махно писал в характерном стиле:

«Напрасно она (рада. — А. Б.) в угоду буржуазии, изменив своим принципам в области земельной политики, признала право частной собственности на 30–40 десятин. Буржуазия, увлекшись своими временными победами над революцией, над носителями ее идей — революционными тружениками деревни и города, не удовлетворилась этой позорной изменой рады трудящимся. При поддержке грубого юнкерства буржуазия свергла раду и поставила на ее место своего представителя в лице гетмана Павла Скоропадского» [100, с. 5]. Он был врагом и частной собственности, и шовинизма, этот Нестор Махно! «Революция на селе принимает явно противовластнический характер… В этом залог того, чтобы вновь организовавшаяся Украинская шовинистическая власть в Киеве останется властью только Д1IЯ Киева. Крестьянство за ней не пойдет, а опираясь только на отравленный и зараженный властническими началами город, она далеко не уйдет» [100, с. 157]. Но и на Украине спор двух цивилизаций решился не в пользу коммунизма.

Приходится сделать вывод, не особенно приятный для русского человека, но ведь и правда получается — коммунистический эксперимент победил только в Великороссии и в Белоруссии. И оттуда, из этого ядра Российской империи, пошли зловещие импульсы по всему телу бывшей Российской империи: то Красная армия поддержит своих в Финляндии, Венгрии и в Латвии, то без всякого приглашения вторгнется в Польшу — с тем, чтобы установить в ней советскую власть и ворваться в Германию — незваными помощниками в решении германских проблем.

И второй вывод, тоже не способный наполнить сердце восторгом: получается, и в самой Великороссии коммунисты не победили бы, не сумей они бросить «наряду с маленькой армией русских рабочих… в революционные битвы неисчислимое множество народов, жаждущих освобождения» [101, с. 11].

Действительно: что, если бы в сентябре–октябре 1919 года эстонские войска шли вместе с ИЯ. Юденичем до конца, до Петрограда? А в это же самое время с севера на Петроград ударил бы Маннергейм? Что, если бы украинцы и поляки действовали бы вместе с Деникиным? Если бы Деникину не нужно было держать особые войска против независимой Грузии?

Белые говорят о восстановлении империи совершенно откровенно, и когда Карл Маннергейм обращается к Деникину с предложением о совместных действиях против большевиков — пусть только Анатолий Иванович признает отделение Финляндии от Российской империи, вежливый, толерантный А. И. Деникин всерьез заявляет, что повесит первым, конечно, Ленина и его сообщников, но вторыми то будут именно члены правительства независимой Финляндии.

Большевики же делают вид, что готовы отпустить нерусские народы из империи, и, даже посылая войска, легко признают права на независимость… хотя и всякий раз именно советских, то есть политически: родственных, республик. Возможно, права Элен Каррер д'Анкос: «Гениальность Ленина в том, что он уловил размах этой тяги к освобождению» [101, с. 11]. Впрочем, представления о гениальности могут быть весьма и весьма разнообразными.

Глава 3. Распад России

В столицах шум, кричат витии,

Идет словесная война.

А здесь, во глубине России,

Здесь вековая тишина.

Лишь ветер не дает спокою

Вершинам придорожных ив,

Да выгибаются дугою,

Целуясь с матерью–землею,

Колосья бесконечных нив.

Н. А. Некрасов

КОГДА НЕ СТАЛО РОССИИ

В конце 1917 — начале 1918 года Российская империя развалилась не только в том смысле, что от ее ядра, от России, оторвались завоеванные страны и народы. Сама национальная Россия, страна русского народа, тоже распалась на части.

Будем даже считать, что Украина — это не Россия. Пусть так! Признаем эту часть исторической России бесповоротно отпавшей. Пусть Россия — это только Великороссия, ее историческое ядро, и Новороссия.

Но ведь в 1918 году вовсе не было государства и в этих географических рамках. Возможно, просвещенный читатель даже и знает, что в 1917 году все развалилось. Но знает ли он, до какой степени? Фактически уже на самых ранних стадиях революции, в марте–апреле 1917 года, Временное правительство не контролировало большей части территории страны. По всей империи возникали и Советы самого разного направления, и местные думы, ориентированные на Временное правительство, но все это. были совершенно локальные образования. Фактически Временное правительство утратило контроль над большей частью территории страны. Отовсюду к Временному правительству взывали, требуя от него денег и помощи, но дать ему не могли, да и не хотели совершенно ничего. А правительство не могло совершенно ничего определять и никак не могло контролировать происходящее на местах.

Так потом и советская власть не управляла ничем, что лежало не на пути Красной армии. В городе Плесе — в левитановских местах, в самом сердце России, до лета 1919 года существовала местная городская дума, и дико смотрелись матросы, приплывшие на неком революционном корабле по Волге. Матросы задавали странные вопросы про получение пайков и постановке на учет, обыватели обалдевали от этих удивительных речей… Столкнулись словно бы две культурно–исторические эпохи, хотя и разделенные очень небольшими сроками абсолютного времени.

Но Плесу еще повезло — он сравнительно мирно жил два страшных первых года Гражданской войны. Ведь практически во всех губернских и только что не в уездных городах необъятной России возникли свои правительства, и чаще всего — по несколько правительств в каждом городе.

В 1918 году в Красноярске одновременно было восемь правительств: коммунистов, согласных с линией Ленина; коммунистов, несогласных с линией Ленина; эсеров–максималистов; правых эсеров; анархистов; левых меньшевиков; правых меньшевиков; государственная дума (которой никто не подчинялся); городской гарнизон, временами наводивший хоть какой–то порядок. Все власти были с мандатами, с наганами, с абсолютной верой в собственное светлое будущее.