Александр Дюма Великий. Книга 2 - Даниель Циммерман

Есть три вида воображения.

— Малое воображение, если можно так сказать, воображение на уровне слов.

— Воображение второго порядка — на уровне деталей.

— Наконец, вершина воображения — на уровне событий.

Крайне редко и даже невозможно сочетание трех видов одновременно.

Кстати, тому, кто обладает большим воображением, сочетающимся, как правило, с воображением на уровне деталей <…>, воображение на уровне слов не нужно и даже вредоносно». Александр знает, о чем говорит. «Господин Гюстав Флобер, как мне представляется, большим воображением не обладает: он им даже вовсе не озабочен, но в самой высокой степени наделен он воображением на уровне слов и деталей». Интрига показалась Александру незначительной, а персонажи — карикатурными, но «Мадам Бовари» богата деталями, блестяще написана, фраза в романе исполнена живописных оборотов, неожиданных и необычных разрешений, что, на наш взгляд, дает ей преимущества в стиле перед фразой Бальзака; но вместе с тем, углубляясь в эту книгу, читатель начинает испытывать усталость, сходную с усталостью путешественника, отправившегося в долгий путь со слишком тяжелым посохом; вместо того чтобы служить ему опорой, посох приносит усталость до такой степени, что время от времени путешественник должен присесть у дороги или положить свой посох на землю.

На каждой странице признаем мы достоинства «Мадам Бовари», но на каждой же странице, дабы признать эти достоинства, должны мы останавливаться, так что нам потребуется восемь-десять дней, чтобы прочесть произведение.

Но стоит прочитать роман до конца, как эта усталость, сама по себе могущая служить высокой оценкой произведению, забывается, а очарование остается». Прочитав «Мадам Бовари», он обсуждает прочитанное с младшим Дюма и с Жорж Санд: «Начали мы с недостатков, но выводом стало утверждение, что «Мадам Бовари» заняла и сохранит в литературе самое высокое место. <…> «Мадам Бовари» — событие в литературе». Анализ гораздо более тонкий и глубокий, чем у Сент-Бёва.

Дабы завоевать читателей для «Бесед», Александр использует все, что способно дать материал для документального, живого и забавного рассказа. Он снова отправляется в Англию по приглашению некоего «германо-англо-индийского купца, страшного авантюриста, страшно любезного и страшно богатого; и что в нем особенно странно, так это стремление украшать, вместо того, чтобы портить»[142]. Посещение музеев, в том числе музея ужасов, дерби в Эпсоме, выставки в Манчестере, вот чем в течение нескольких недель питался «Монте-Кристо». И с целью побороть воскресную скуку в Лондоне, Александр начинает писать «Приглашение к вальсу», одноактную комедию, маленькое чудо остроумия и озорства. В другой раз, прельщенный нотариусом Шарпийоном, посулившим ему «отличнейший ужин и прекрасное мигренское вино», он отправляется в Осер и присутствует там на «иллюминированном шествии» костюмированной процессии, из чего родилась светлая идея предложить Дезире Руджиери устроить фейерверк в развалинах замка Пьерфон, который будет вскорости восстановлен Вьёле-ле-Дюком. Он пользуется случаем погостить там у своего друга «Вюймо, лучшего повара в департаменте, в сотрудничестве с которым я намерен создать совершеннейшую и ученнейшую из поваренных книг, когда-либо мною сочиненных». И десять тысяч гостей присутствует в Пьерфоне на празднике, который он себе задает. Однако «Монте-Кристо» состоит не только из «Бесед». Из номера в номер продолжают печататься там «Парижские могикане» и начинает выходить «Гарольд, или Последний саксонский король» в переводе Виктора Персеваля. Попутно следует восхититься той щедростью, которую проявляет Александр по отношению к своим женщинам. Виктору Персевалю он предоставляет страницы «Монте-Кристо». Изабелле Констан, «своему дорогому дитя», — рукопись «Приглашения к вальсу». Эмме Маннури-Лакур — публикацию за счет издателя сборника ее стихов, в лоно которого Александр анонимно внедрил и некоторые из собственных стихотворных опусов, но с тем лишь, чтобы вся слава досталась одной из трех его любимых на тот момент.

Четвертая потенциальная возлюбленная постучалась в дом на Амстердамской улице в начале сентября. Александр работал в своем кабинете, и его ни для кого не было дома. Тем не менее Теодор нарушил приказание. Этот новый лакей не был ни пьяницей, ни вором, а просто-напросто «идиотом». Однако не настолько, чтобы не впустить визитершу, которая показалась ему очень хорошенькой и к тому же имела рекомендации от австрийского юмориста Сафира, который публиковался в «Мушкетере». В достаточно дурном настроении, Александр вынужден распорядиться, чтобы ее проводили в принадлежавшее Мари ателье и надевает домашнее платье. Но, увидев Лиллу Быловски, он пришел в совершенно иное расположение духа. Эта двадцатипятилетняя венгерская актриса и в самом деле «очаровательная молодая женщина, высокого роста, ослепительной белизны, с голубыми глазами, каштановыми волосами и великолепными зубами»[143]. Сразу же она делает предупреждающий ход: она замужем, мужа любит, имеет ребенка, которого обожает, что не помешало ей тем не менее приехать в Париж в одиночестве, поскольку ее искусство для нее превыше всего и ей необходимо общение с великими людьми и прежде всего с Александром, все пьесы которого она переиграла в Венгрии, но также и с Ламартином, и почему-то с Альфоном Карром и младшим Дюма. На весь месяц Александр становится ее верным кавалером, вводит ее в салоны, сопровождает на спектакли, все полагают их любовниками, но без всяких к тому оснований. В конце сентября она засобиралась уезжать, не для того, чтобы вернуться к мужу, которого любит, и к ребенку, которого обожает, но, искусство превыше всего, чтобы год поучиться в Мангейме у великой немецкой трагической актрисы мадам Шрёдер. Выбранный ею путь в Мангейм — не самый короткий: через Брюссель, Спа, Кёльн и Мейсен. Но Александру как раз необходимо увидеться с Шервилем в Брюсселе, чтобы обсудить планы будущих книг, и поскольку, как каждому известно, Мангейм совсем рядом с Брюсселем, он предлагает Лилле ее сопровождать.

Уезжают они ночным поездом. Александру через своего сообщника — начальника вокзала удается получить отдельное купе. Лилла прикорнула у него на плече, целомудренный поцелуй в губы, и она мгновенно засыпает. «Никогда не испытывал я ничего подобного тому, что почувствовал, когда волосы этого очаровательного создания касались моих щек, а дыхание — моего лица. Черты ее приняли детское, девственное и спокойное выражение, коего не видывал я никогда ни у одной женщины, спавшей у меня на груди». В Брюсселе спутница Александра констатировала еще большую его популярность здесь по сравнению с Парижем, и Александр не имел ничего против. Быстро покончив с Шервилем, он ведет Лиллу к своей старой приятельнице Мари Плейель и просит ее сыграть для них. Талантливая пианистка совершенно потрясла впечатлительную Лиллу, так что в поезде Александру пришлось прибегнуть к гипнозу, чтобы ее успокоить, впрочем, без особых успехов. Так как ему удалось только снять головную боль, в гостинце в Спа она вынуждена ночью призвать его в свой номер, чтобы он повторил сеанс. Он снова ее усыпляет. В своем каталептическом сне она заявляет, что болит также и в груди. Длительная практика научила Александра, что пациентка всегда знает, какое лекарство ей необходимо. Поэтому он спрашивает: