Девушки из Блумсбери - Натали Дженнер

совместным обедом неподалеку от Музея естествознания. На неделе Эш планировал, какую часть реки они исследуют, от последнего неприливного отрезка у Шеппертона на западе и до самых последних миль у моря. Зная, что Эви нравилось заранее рассчитывать каждый шаг, он находил самый удобный местный транспорт, автобус, метро или поезд, чтобы начать и завершить их путешествие. Эш считал, что лучше избегать любых зон прилива, который мог в определенные часы оставить путешественника в западне – риск, особо тревоживший Эви. Затем, во время одного из их перерывов на чай, он показывал ей карту их следующей поездки. К настоящему моменту они уже исследовали вместе различные отрезки реки.

В последнее воскресенье февраля они планировали встретиться на южном берегу Теддингтона и пешком идти на запад в сторону Садов. В два часа дня они стояли у Темзы во время отлива в миле вниз по течению от моста Кью, наблюдая за тем, как река, осушившая весь город, оставляет позади улов забытых сувениров. Тысячелетия лондонской жизни выбрасывались на эти галечные берега: разбитые кусочки горшков, что принадлежали римлянам, маленькие глиняные трубки времен Шекспира, ромбовидные осколки фарфора всего лишь прошлого века.

Эш недавно познакомил Эви с поиском сокровищ, похороненных среди камней и грязи. Он уже был знатоком в розыске самых удивительных вещей и теперь наклонился, чтобы поднять кусочек раскрашенного бело-синей глазурью фарфора, прежде чем передать ей.

– Выжившие, – с улыбкой сказала Эви. Она перевернула маленький осколок на ладони, затем аккуратно завернула его в носовой платок и спрятала в кармане пальто. Она начала собирать коллекцию в квартире Шарлотты, складывая каждый фрагмент, отданный ей Эшем, в большую жестяную банку от печенья.

– Скорее останки, – ответил он ей. – Те части, что отломились.

Эви подняла глаза от нотки обреченности в его голосе.

– Что-то не так?

Ему все еще не хватало духу рассказать ей. Вместо этого он мягко взял ее под локоть, и они вместе поднялись на набережную.

У береговых ворот в Сады Кью Эш и Эви опустили по пенсу в турникет, чтобы зайти в парк. Весна всегда рано приходила на юг Англии, и нигде в Лондоне она не была ярче, чем здесь. В это время года в воздухе разливалась сладость. Луга нарциссов, морозника и подснежников спадали прямо к дубам и березам, обрамляющим дорогу юной пары. Выйдя из-под лесного навеса, они направились в гербарий Кью, откуда открывался вид на реку и где хранились миллионы растений.

Эшу хотелось посмотреть на коллекцию Петивера, которую перевезли из Индии в конце XVII века, а Эви надеялась посетить библиотеку и архивы, также находящиеся в викторианском здании. Она разыскивала ботанические рисунки женщины-садовода по имени Джейн Лаудон, чье имя показалось смутно знакомым Эшу. Он вспомнил первое воскресенье, когда увидел Эви в Музее естествознания, корпящую над трудами Джона Лаудона. Однако он не стал расспрашивать Эви. Он привык не настаивать с расспросами, поскольку она в ответ часто замолкала и отстранялась.

Зайдя в гербарий, они разошлись, договорившись встретиться через час за чаем. Ровно в четыре часа Эш вернулся в передний вестибюль, где Эви была увлечена беседой с пожилой женщиной, чьи белоснежные волосы цветом подходили к ее лабораторному халату. Эш припомнил, что в предыдущие визиты в Кью уже видел ее, хотя никогда не пытался заговорить.

Элси Мод Уэйкфилд была заместителем хранителя гербария. Она выпустилась из Оксфорда в 1908 году и с тех пор время от времени работала в Кью, где всегда был избыток работы и недостаток сотрудников. Она получила несколько заслуженных повышений ввиду отсутствия ушедших на войну мужчин, включая руководство отделом микологии Кью в 1915 году. Ее глубокие познания в грибах защитили ее от судьбы садовниц. Их найм Садами Кью во время Первой мировой войны полностью прекратился в 1922-м, пока они не понадобились снова с началом Второй.

Эш стоял, наблюдая за их оживленной беседой, и темные глаза Элси, не смягченные сомнением или избытком внешних раздумий, сильно напоминали ему глаза Эви. Он легко мог представить Эви так – одну в воскресенье в возвышенной институции, пока семьи и возлюбленные прогуливаются снаружи. Нельзя сказать, что он желал ей подобной жизни – в ней была бескрайняя бездна верности и энтузиазма, и Эш думал, что она однажды могла бы стать кому-то великолепной спутницей жизни. Чего он не хотел, так это лишить ее шанса заполучить что-либо из этого или хотя бы на йоту сделать это сложнее, чем должно быть.

– Эш, иди сюда.

Эви жестом подозвала его, а мисс Уэйкфилд обернулась к нему с бескомпромиссно оценивающим взглядом.

– Мисс Уэйкфилд работает здесь сорок лет, – объяснила Эви. – Мы обсуждали «Любопытный травник» Блэкуэлл – у нас было первое издание в библиотеке Чотона. Ее продали Британскому музею.

Элси Уэйкфилд внезапно и громко презрительно фыркнула при упоминании другого учреждения.

– Мисс Уэйкфилд утверждает, что Элизабет Блэкуэлл была первой женщиной, которая пользовалась твоей системой организации Линнея! И книгу она написала, чтобы спасти мужа из долговой тюрьмы, представь себе.

Эша удивила неожиданно бурная манера Эви, такая отличная от того, как она вела себя в первые несколько недель в магазине. Лондон, должно быть, оказывал свой эффект; она словно близко к сердцу приняла то, как случайность городской жизни принуждала создавать связи, которые в деревенской жизни существовали сами по себе. Необходимость прикладывать усилия, чтобы создавать связи, делала их еще более ценными и парадоксально менее привычными в больших академических и других структурированных учреждениях. Со времен в Университете Мадраса Эш знал, как легко в таких местах быть социально ленивым. Он задумался, не мог ли и он усерднее заводить знакомства в Лондоне, несмотря на очевидные препятствия на пути.

– Мисс Стоун рассказывала мне о вас, – заявила мисс Уэйкфилд громким и начальственным голосом, который эхом разнесся по пустому центральному холлу. – Энтомолог. – Все, что произносила Элси Уэйкфилд, было декларацией, будто она сама распределяла мир людей по той же системе Линнея, как и свои образцы. – Вы нашли коллекцию Петивера?

Эш только кивнул, удивляясь тому, какой она внушала страх. Его редко пугали люди, и это было одной из причин, по которым новую жизнь в Англии так тяжело было выносить. Он всегда был лучшим, за какое бы дело ни брался, но желанные возможности оставались полностью отрезаны от него. В глазах почти всех окружающих он постоянно чувствовал себя ограниченным из-за цвета своей кожи. Немногие могли не обращать на нее внимания, и он не мог представить, что это когда-либо изменится. Он был прагматиком супротив оптимизма Эви и завидовал ее способности закрывать глаза на реальность прямо перед ней. Она поделилась с ним частью того, что происходило с