Андрей Кожухов - Сергей Степняк-Кравчинский

Через минуту он вернулся с другим жандармом, постарше чином. Но Андрея и след простыл. Не дождавшись Вари, он шмыгнул из ворот и быстро зашагал по направлению к квартире надзирателя, где хранилось драгоценное письмо. Ему было слишком тяжело, и он предпочел уйти один.

Часовой, привлеченный въезжавшей каретой, не заметил выходившего Андрея, и на все расспросы с полною уверенностью отвечал, что никто не выходил из ворот за последние пять минут.

Глава VI

ВЕЛИКОЕ РЕШЕНИЕ

Жоржу, мало привыкшему к революционной практике, пришлось провести несколько часов в мучительном ожидании. Страх за Андрея овладел им, и он поминутно обращался к Ватажко с тайной надеждой найти у него успокоение, но юноша своими ответами только хуже усиливал его волнение.

- Нет, мы не должны были отпускать его, - говорил Жорж с чувством позднего раскаяния.

- Авось сойдет, - спокойно заметил Ватажко. - Андрей побывал и не в таких передрягах.

Юноша приобрел уже некоторую опытность и привык довольно хладнокровно относиться к опасности.

- Положим, - возразил Жорж, - а все-таки так легко бывает провалиться на пустяках.

С этим Ватажко охотно согласился и начал приводить в подтверждение самые поразительные примеры из своего собственного, опыта и из жизни товарищей.

Нельзя сказать, чтобы он был подходящим собеседником в эту минуту.

Жорж чувствовал себя обиженным и очень несчастным. Он не мог простить себе, что не настоял на своем, и горько упрекал себя в излишней податливости - он всегда так делал в подобных случаях. Он охотно преувеличивал свое влияние на Андрея и именно теперь был уверен, что если бы проявил немного больше энергии, то мог бы настоять на том, чтобы письмо было предоставлено Давиду, и отговорить Андрея от его отчаянного похождения.

Велика же была его радость, когда Андрей явился минута в минуту к назначенному сроку.

Петербургский поезд уходил в половине десятого. Нужно было торопиться.

- Идем, - сказал Андрей. - Вещи, конечно, уложены?

Но вещи, конечно, не были уложены. Погруженный в думы о том, что могло случиться и чего можно было бы избежать, Жорж забыл обо всем остальном. К счастью, сборы были недолгие. У них было ровно столько вещей, сколько нужно было, чтобы сойти за обыкновенных путешественников, и, наскоро уложившись, они отправились на вокзал.

Из-за Андрея пришлось принять чрезвычайные предосторожности. Ватажко с вещами поехал вперед на извозчике. Он должен был купить билеты, занять места в вагоне и только за несколько минут до отхода поезда встретить Андрея и Жоржа недалеко от станции. Толкаться на людях в ожидании поезда было бы небезопасно.

Оба друга последовали на другом извозчике минут десять спустя и сошли у перекрестка около вокзала. Ватажко подошел к ним раньше, чем они ожидали. Билетов он не стал покупать, так как убедился, что Андрею невозможно даже показаться. Выслеживание уже началось. Рыжий жандарм, очевидно, узнал Андрея, и ему устроили западню на вокзале, наполнив его полицейскими. Два парня в штатском платье - вероятно, шпионы, знавшие Андрея в лицо, - стояли у входа и нагло заглядывали всем в глаза. Они несомненно узнали бы Андрея, и по их знаку его бы тут же арестовали.

Оставив вещи в приемной, Ватажко поторопился к друзьям и предложил им выбраться из города другим путем, а именно: доехать до следующей станции на лошадях, а оттуда взять билеты в Петербург. Давид выедет к ним навстречу и предупредит в случае опасности.

- Но почему же вы не купили билета Жоржу? Ему, надеюсь, нечего опасаться. Зачем же ему оставаться тут? - заметил Андрей.

Ватажко не подумал об этом, но время еще не ушло, и Жорж мог бы поймать поезд.

Однако он решительно этому воспротивился.

- Решено было, что мы едем вдвоем, - заявил он, - и я не вижу причины, почему и мне не взять билета со второй станции.

Теперь он твердо решил не уступать, как бы в отместку за свою прежнюю податливость.

Андрей, впрочем, не противился.

- Хорошо, - сказал он, - едем вместе.

Он был рассеян, удручен и мало обращал внимания на то, что делалось вокруг. Тюрьма и Зинино письмо глубоко взволновали его и еще более усилили то хаотическое настроение, в котором он находился. Думы овладели им, и он еще не находил выхода из своих сомнений.

Они пошли втроем, причем Ватажко объяснял им, как достать лошадей и вообще устроить все к лучшему.

- Если вы, - прибавил он, - ничего не имеете против пешего хождения, то ничего безопаснее нельзя придумать. Всего каких-нибудь двадцать пять верст.

Такая мысль понравилась им, особенно Жоржу.

- А как же быть с нашим платьем? - спросил он. - Господам не полагается путешествовать пешком, а доставать крестьянскую одежду возьмет еще день.

- Я постараюсь достать платье сегодня же, - сказал Ватажко. - Попробую у братьев Шигаевых - они мои приятели, плотники.

Новый план был очень хорош, так как давал возможность двинуться в путь рано утром. Ватажко побежал к своим плотникам.

Он вернулся очень поздно с большим узлом к себе на квартиру, где Андрей и Жорж приютились на ночь. Все уладилось как нельзя лучше.

В узле оказалось крестьянское платье на двоих и еще два холщовых мешка с разными предметами, какими обыкновенно запасаются странствующие плотники. Кроме того - что было всего важнее, - братья Шигаевы снабдили Андрея и Жоржа своими паспортами.

Андрей поручил Ватажко поблагодарить плотников за их услугу и обещал вернуть паспорта сейчас же по приезде в Петербург.

- Торопиться не к чему, - заметил Ватажко. - Паспорт старшего брата, Филиппа, можете держать сколько угодно. Кстати, приметы сходятся с вашими, да к тому же Филипп не побоится неприятностей с полицией из-за вас. Он вас очень полюбил.

- Как так? Не будучи даже знаком со мною? Оно выходит совсем романтично, - сказал Андрей с улыбкой.

- Нет, он знает вас и даже разговаривал с вами. Он был один из пятидесяти. Помните, как на одном из наших собраний один молодой рабочий, черноволосый, заявил, что ему револьвер не нужен, что он явится с топором за поясом: оно сподручнее. Он и есть Филипп Шигаев.

- Да? Так я хорошо его помню. Только забыл его имя. Однако нам долго разговаривать не полагается, - спохватился Андрей с внезапной резкостью. Давайте ляжем спать. Завтра надо рано вставать.

Он боялся, чтобы начатый разговор не перешел на последние ужасные события. Ему необходимо было отдохнуть физически и нравственно, а между тем связанные с таким разговором мучительные воспоминания окончательно лишили бы его сна.

"До завтра!" - сказал он самому себе, закрывая глаза с твердым намерением уснуть.

У него было смутное предчувствие, что завтра все выяснится, все решится. Это его слегка успокоило и помогло прогнать нахлынувшие мысли.

Он спал как убитый. Но зато он проснулся раньше других. Вместе с первыми проблесками сознания в нем заговорило твердое убеждение, что ему сегодня предстоит выполнить важное дело, оставленное им недоконченным накануне. Он тотчас же вспомнил, о чем он думал перед сном, вспомнил посещение тюрьмы - и все то, что случилось вчера, все, что он пережил за эти дни, сразу всплыло перед ним.

"Сколько жертв! Зина погибла; Борис, Василий и Бочаров - тоже. Обе Дудоровы и много, много других похоронены заживо. Его самого арестуют не сегодня-завтра. И казнят. И кому какая польза от всех этих жертв?"

В его воображении всплыла картина толпы, возвращавшейся с места казни, и его обдало холодом. Но он прогнал от себя это видение.

Нет, не к тому привели его революционная практика и собственные размышления. Эти жертвы погибли недаром. Они - застрельщики, поднявшие дикого зверя с его логовища и поплатившиеся за то своей жизнью. Оставшиеся в живых товарищи должны теперь продолжать их дело.

Мысль, неопределенно бродившая в его душе со времени рассказа "Дяди", теперь носилась над ним, как ястреб, описывающий круги над своей добычей, и в форме неумолимого вопроса требовала немедленного и окончательного ответа.

Полуодетый, он потихоньку двигался взад и вперед по комнате босиком, чтобы не разбудить Жоржа.

В его голове ясно формулировалась одна мысль: борьба с наемными слугами деспотизма сделала свое дело. Теперь нужно напасть на самого царя, и он, Андрей, должен взять на себя это дело.

"А Таня?" - зазвенел внутри его какой-то голос.

Сердце его оборвалось на минуту, но ничем не ответило на мучительный призыв. Оно получило удар, но, как резиновый мяч, отдало его назад, не залившись кровью. Ввиду бесконечных, неизмеримых страданий России что значит их личное горе? Таня для него не только жена, она - друг, она - товарищ в великой борьбе. Она одобрит его решение и мужественно вынесет свою долю страданий.

Личные соображения не смущали его. Его волновала принципиальная сторона дела. Следует ли начинать эту борьбу или нет?

Андрей знал, что, каково бы ни было его личное мнение, окончательное решение будет зависеть от исполнительного комитета. Но он знал также, что есть случаи, когда внесенное предложение составляет половину дела, а есть дела, в которых половина так же важна, как и целое.