Сашенька - Саймон Монтефиоре

Ваня поднял наган, спустился по деревянной лестнице.

— Кто там? Я буду стрелять. Я заберу вас с собой, сволочи!

— У меня всего пара минут, — произнес гость, сбрасывая кавказский капюшон, который он привык носить еще со времен петроградских зим.

— Ой, Ираклий, слава богу, ты пришел! — Сашенька поцеловала Сатинова и не отпускала его. — С нами все будет хорошо, так ведь? Ты пришел, чтобы сказать, что все разрешилось? С кем нужно поговорить? Скажи!

Они погасили свет на веранде, Ираклий Сатинов сел за стол возле Сашеньки и Вани. Она плеснула всем троим армянского коньяка.

— Все будет хорошо, правда? — снова беспокоилась она. — Нам все снится, да? Ираклий, что нам делать?

— Сашенька, помолчи, — оборвал ее муж. — Дай ему сказать. Сатинов кивнул, в темноте блеснули его прищуренные глаза.

— Слушайте внимательно, — начал Сатинов. — Мне не известны подробности, но я знаю, что-то изменилось. Мендель в разработке, и на тебя что-то нарыли.

— На меня? — воскликнула Сашенька. — Ваня, разводись со мной! Я застрелюсь.

— Сашенька, выслушай Ираклия, — сказал Ваня.

— Сейчас не об этом, — бросил Сатинов. — Я думал… о детях. У Сашеньки кровь застучала в висках.

— Может, мне лично встретиться с Берией? Я готова на все. Все! Я бы убедила Лаврентия Павловича…

Сатинов покачал головой, Сашенька почувствовала, как дрожь пробежала по его телу. У него даже не было времени обсудить их судьбу. Лишь судьбу детей.

— Я могла бы написать товарищу Сталину. Он меня знает, мы знакомы с марта 1917 года, когда я работала машинисткой у Ленина… Он меня знает.

Сатинов метнул на нее взгляд, и она поняла, что приказ идет с самого верха.

— Вы должны сейчас думать только о детях, — просто сказал гость.

— О боже! — прошептала Сашенька, перед ее глазами закружились красные точки. — Их отправят в один их этих детдомов. Над ними будут издеваться, оскорблять, убивать. Дети Троцкого мертвы. И дети Каменева. Вся семья Зиновьевых. Я знаю, что происходит в этих приютах…

— Тихо, Сашенька. Ираклий! Так что нам делать? — спросил Ваня.

— Дети могут у кого-нибудь пожить? — спросил Сатинов. Сашенька знала, что Гидеон с Мушью сами ходят по краю, другая его дочь Виктория настолько фанатично предана партии, что никогда не согласится помочь испорченным детям «врагов народа»; Мендель уже в застенках Лубянки, а родителей Вани, вероятно, арестуют сразу после их с Ваней ареста.

— В таком случае Снегурочку с Карло нужно отослать из города, — заявил Сатинов. — Немедленно. Лучше прямо завтра. На юг. У меня есть друзья, которые помогут. Помните, я долгое время работал в Закавказском комитете? В деревнях живут простые люди, им чужда политика. Временами я был крут, когда там работал, я ломал врагам хребты, но, когда мог, помогал народу.

— Кто эти люди? Что станет со Снегурочкой и Карло? — билась в истерике Сашенька: она, широко открыв рот, хватала им воздух, но не могла надышаться.

— Сашенька, тебе придется мне довериться. Я для Снегурочки почти как второй отец. Ты мне веришь?

Она кивнула. Сатинов был их последней надеждой.

— Хорошо. Они должны тайно уехать на юг. Я сам сегодня ночью туда отправляюсь, но с ними поехать не могу. Кто-то заслуживающий абсолютного доверия должен сопровождать их «на отдых» — в этом нет ничего подозрительного. Потом этот человек передаст детей другим людям, о которых я говорил.

— Ванины родители?

— Да. Моя мать любит их… — с жаром подхватил Ваня.

— Нет, — отрезал Сатинов. — Они на Грановского. Они постоянно под наблюдением. Они неблагоразумны, и прости, Ваня, маниакально и тупо преданы партии — опасное сочетание.

— Ты знаешь… человека, который мог бы повезти детей в такое путешествие, был бы добр, внимателен к таким миленьким… таким ангелочкам? — спросила Сашенька.

Сатинов взял Сашеньку за руки и пожал.

— Не казни себя. Да, я обещаю, Сашенька, я знаю человека, с кандидатурой которого ты согласишься. Но даже ему будет неизвестно, где потом окажутся дети.

— Они станут жить вместе? Пожалуйста, скажи, что вместе.

Они любят друг друга. Они нужны друг другу, и без нас… Ираклий отрицательно покачал головой.

— Нет. Если бы они попали в детдом НКВД для детей изменников Родины, их бы разлучили, имена изменили. Кроме того, могут объявить всесоюзный розыск: искать брата и сестру, — их найдут. Безопаснее их разлучить. Сейчас тысячи бездомных детей, даже миллионы, их полно на вокзалах.

— Но это означает, что они потеряют не только родителей, но и последнюю родную душу. Они перестанут быть одной семьей. Ваня, я этого не переживу. Я не смогу на это решиться. Сможешь, — отрезал Ваня. — Сможешь.

— Их поселят в разных семьях, — продолжал Сатинов. — У меня есть на примете простые бездетные люди, никоим образом не замешанные в политике, очень порядочные. Если вы вернетесь, если за этим ничего нет, если вас просто отправят в ссылку и вы долго не сможете жить в Москве, — обещаю, потом вы получите своих детей! Они приедут к вам, где бы вы ни находились. Но если нет, если все настолько плохо…

— Скажи мне, пожалуйста, что это за семьи? Кто они? — надтреснутым голосом молила Сашенька.

— Никто не будет знать, где они живут, только я один. Помощь детям «врагов народа» может нам всем стоить головы. Но я помогу, Сашенька. Документы будут утеряны, дети исчезнут. Вы не одни. Многие в 1937 году отослали своих детей из города. Вот что я предлагаю. Если вы согласны, клянусь, я буду приглядывать за вашими детьми до последнего вздоха. Это станет смыслом моей жизни. Но на это необходимо решиться прямо сейчас.

Ваня с Сашенькой обменялись взглядами. Наконец она повернулась к Сатинову.

— Ой, Ираклий, — выдохнула она и кивнула.

Она попыталась обнять Сатинова, но он отшатнулся; ей были понятны его чувства, она сама их испытывала.

Когда их обреченные друзья в тридцать седьмом ходили по тонкому льду, ожидая ареста, она избегала их как зачумленных, потому что в те времена подобные знакомства могли оказаться фатальными, — как однажды сказал Сатинов, «предательство — удивительно заразная болезнь». Теперь она была зачумленной, а ее дорогой друг помогал ей.

— Спасибо, — тихим голосом сказала она. — Ты порядочный человек, настоящий коммунист.

— Поверь, я не такой хороший, — ответил Сатинов.

Она вновь потянулась к нему, но он высвободил руку из ее пальцев и встал. Этот жест испугал ее больше всего. Настоящее было туманным. Он решил спасать будущее. — Ладно. Сначала мне нужно дать телеграмму. Сегодня ночью соберите детей. Вы можете отослать их из дома в любое время начиная с завтрашнего утра. Или можете дождаться, пока одного из вас арестуют и вы узнаете больше. Тебя завтра направляют в Сталинабад, да, Ваня? Но если тебя арестуют, ты сможешь отправить жене весточку? Я выезжаю сегодня ночью спецпоездом и завтра буду в Тбилиси. Я возглавляю комиссию ЦК и целый месяц проведу на юге. И это настоящая удача, это значит, что я смогу вам помочь. Подробности телеграммой. Это важно: если вас арестуют, мне понадобится некоторое время, чтобы пристроить детей, пока их не начали искать компетентные органы. Ваня, ты понимаешь, о чем я. Выбросьте из головы саму мысль о самоубийстве. Прикройте меня, чего бы это ни стоило, я все сделаю. Теперь пункт первый. Каролина сможет отправиться с детьми в путешествие?

Каролина шагнула из тени.

— Разумеется.

Сашенька посмотрела на эту худую как жердь немку из Поволжья.

— Каролина, ты слышала, о чем мы говорили? Ты все слышала?

Каролина кивнула, снедаемая страхом, Сашенька задавалась вопросом, а не предаст ли их Каролина. Откровенно говоря, они не могли никому доверять.

— Я пойду с этими детьми даже на край света, — сказала нянечка с немецким акцентом.

У Сашеньки навернулись слезы. По неумолимой решительности в глазах Каролины, по сжатым губам она поняла, что няня стала невольной свидетельницей их страданий.

— Тогда иди к нам, — пригласила она. Различия между хозяевами и прислугой были в секунду отброшены, власть спасти (или уничтожить), данная и тем и другим, уравняла их.

— Каролина, — сказал Сатинов. — Ты понимаешь, что происходит. Меня здесь не было. Ваня, Сашенька, последний раз мы встречались за обедом на Грановского, я был с женой. О политике не говорили. Мне ничего не известно о вашей судьбе. Вы должны забронировать для Каролины билеты как можно скорее. Позвоните на станцию, время работает против нас, звоните сейчас, немедленно.

Он положил на стол две метрики.

— Это бумаги на двух сирот из детдома имени Дзержинского. Вы, Каролина, можете ехать по своим документам, но билеты на детей берите на чужие имена. Сейчас на вокзалах и в поездах постоянные инспекции. Сашенька, уничтожь их метрики, не оставляй на даче!