После Апокалипсиса - Вячеслав Рыбаков

Кэлпи — хитрые вонючки. Кэлпи всегда стараются выкинуть что-то неожиданное.

Задача людей — помешать им.

Помешать им.

Помешать.

Я человек, думал Фома. Предположим, сейчас я человек, и я знаю, что кэлпи идут к этой бетонной опоре, чтобы хлопнуть по ней своей противной зеленой ладонью. Моя задача — помешать им. Как я могу помешать кэлпи, если я знаю, что они придут, и если я, скорее всего, знаю, каким путем они пойдут? По одному из рукавов, который выведет к сторожевым вышкам… Там дальше пустая вода, мы, люди, не идиоты, мы выжгли все на километр, чтобы ни одна вонючка не могла сунуться. Мы регулярно расчищаем заросли, углубляем дно, но это все равно что бороться с ветром, с водой — Дельта за ночь наносит новые полосы песка, к ним прибиваются плавучие острова, но перед наблюдательными вышками всегда — чистая полоса; черная вода и прожекторы по ней ночью — шорк-шорк…

Нам помешают раньше.

«Хромоножка! — подумал он. — Хромоножка нарвался на растяжку, он подорвался на мине и потерял ногу…»

— Элата, — крикнул он, — Ингкел! Элата!

Канат между его лодкой и лодкой Ингкела провис — Ингкел всем телом налег на шест.

— Все подходы к сторожевым вышкам будут заминированы, — сказал он.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Ингкел.

— Это игра, понимаете? Такая игра. «Перехитри кэлпи» называется. Понимаете?

— Нет, — сказал Элата.

— Они знают, что мы придем, они на это рассчитывают. Мертвецы на вышках не наказание. Это приманка. Они ждут нас. Они думают, что мы пойдем большим отрядом, и они жалеют своих людей. Они заминировали Дельту и ждут. Ждут, когда мы зацепим растяжку, взлетим на воздух и погибнем все.

— Ты струсил, — сказал Элата.

— Нет. Да. Элата, это страшная смерть. А если уцелеешь — страшная жизнь. Я знал одного такого, он ненавидел себя и все на свете. Ваша магия может пустить вперед пустую лодку? Я сяду к тебе.

— Обратно будем добираться в тесноте, — сказал Элата и засмеялся.

Он налег на шест, и лодка его прошла мимо лодки Фомы.

— Я пойду впереди, бард, — крикнул он, — а ты споешь об этом!

Лодка Элаты скользила, словно хищная рыба.

— Осторожней, Элата, — предупредил Фома, — они незаметные, как паутинка. Просто проволока, натянутая поперек протоки.

— Твоя доблесть не в том, чтобы умереть, Элата, — согласился Ингкел, — а в том, чтобы не дать смерти ужалить нас в пяту. Осторожней, прошу тебя.

— Я спою о твоей мудрости, — крикнул Фома в спину Элате, — о твоей доблести!

Они возобновили движение, на сей раз медленно. Элата то продвигался вперед, то ощупывал шестом дно или пространство впереди себя, тогда все — даже водяной конь — замирали в ожидании.

— Так мы не успеем до темноты, — сказал Ингкел Фоме. — Плохо.

— Мы зальем ночь светом, — сказал Элата и расхохотался.

И стал свет.

Лодка Элаты стала дыбом, потом переломилась пополам, к небу поднялся столб воды, черная фигура сложилась, ее подбросило, как тряпичную куклу, руки-ноги под причудливыми углами. Ингкел отчаянно уперся в дно шестом, лодка его заплясала на месте, и лодка Фомы с легким стуком ударилась о ее корму. Фома в ужасе зажмурил глаза и почему-то закрыл уши руками.

Сейчас, подумал он, сейчас опять рванет!

Ему захотелось выпрыгнуть из лодки, но он удержал себя. Он помнил про водяного коня.

Ингкел стоял, опершись на шест, рот широко открыт, глаза зажмурены. Потом осторожно открыл один глаз. Мимо него течением несло обломки. Среди них на волне покачивалось тело Элаты, переломанное, искромсанное, на чистом нетронутом лице торжествующая усмешка. Ингкел перегнулся через борт, поднял вождя на руки и пристроил на носу лодки.

— Ты споешь об этом! — сказал он Фоме.

— Мы вернемся, — сказал Фома, — и я спою обо всем.

— Фома, садись к Балору. А ты пусти вперед пустую лодку, Тетра, — сказал Ингкел, — а сам стань за ней — и смотри в оба.

Они стояли в камышах, укрывшись за кучами плавника. Наступил вечер, и Территория мерцала огнями. Огни отражались в воде, распуская разноцветные дорожки. Это красиво, думал Фома, дорожки эти — словно струны у арфы и вроде даже звучат по-разному. Ограда вздымалась из воды на два человеческих роста, по верху пропущена колючая проволока, по периметру — наблюдательные вышки.

— Вот они, — сказал Ингкел, — наши мертвые.

Фома понял, отчего контур наблюдательной вышки показался ему непривычным; со смотровой площадки, привязанные за ноги, свисали гроздья мертвецов, спеленутые, точно огромные куколки шелкопряда.

«И каково часовым? — подумал он. — Ради чего все это? Затяжная война, выматывающая обе стороны, в которой нет ни правых, ни виноватых».

— Они просто животные, эти белорукие, — сказал Ингкел сокрушенно, — если такое делают с мертвыми.

— Нет, — сказал Фома, — они считают животными вас. А мертвое животное — просто мясо.

Он перегнулся через борт и опустил ладонь в воду. Ладонь ощутила слабое сопротивление, вода ударяла в нее, словно бы отрастила крохотный кулачок.

— Да, — сказал Балор, — начинается прилив.

Он сложил руку чашечкой и подул в нее. Кулачок стал сильнее толкаться в ладонь Фомы.

Ингкел перебрался к нему в лодку и отвязал конец. Теперь он удерживал привязь только рукой, подтянув лодку с мертвым Элатой поближе.

Лодка сама собой стала разворачиваться носом к Территориям.

— Водяной конь, — сказал Ингкел нежно, — водяной конь! Возьми эту лодку на свою спину и донеси ее до середины мертвой воды. Дальше я пошлю ветер и прилив, прилив и ветер. Лодка станет сама приливом и ветром!

Он наклонился, высек искру и поджег фитиль. Язычок пламени резво побежал по веревке, выхватив из тьмы спокойное улыбающееся лицо Элаты.

— Пошел! — завизжал Ингкел.

И лодка рванулась вперед.

Она неслась, словно скутер, с мертвым на борту, со своим смертоносным грузом, она постепенно занималась огнем, и на вышке уже дали несколько бесполезных очередей — лодка неслась так быстро, что превратилась в размазанную огненную полосу.

Прыгайте, дураки, мысленно умолял Фома людей на смотровой площадке, прыгайте, разве вы не видите, сейчас оно рванет!

И рвануло. Лодка с мертвым Элатой ударилась в изножье башни и содрогнулась, и страшным эхом ей ответили плавни. Лодка, в которой сидел Фома, подпрыгнула на воде, а по ивняку прошла волна горячего ветра. Столб огня ударил в небо, и огненные коконы мертвых раскачивались на веревках, разбрасывая маленькие шарики огня, они, шипя, падали в воду и гасли. Вышка затрещала и описала дугу в воздухе, но не упала, а так и застыла, накренившись к воде, и отражение ее расцвело пламенем. Пулемет крякнул и замолк.

— Какие похороны, — Балор ударил себя ладонями по коленям, — какие дивные похороны!

— Мы и правда вернули себе достоинство, — задумчиво сказал Ингкел, — наше гнездо, одно из всех. О нас будут петь в Дельте. А теперь поворачиваем — и упаси нас водяной конь сбиться с проложенной тропы. Ты споешь об этом, маленький бард?

— Да, Ингкел, — сказал Фома, — я спою об этом.

— У нас замечательный бард. Нам повезло, мы будем воевать!

Балор повернулся на тростниковом настиле и протянул Фоме серебряный кубок. Фома глотнул. Это было вино, легкое и молодое, оно слегка щипало язык.

— И мы наконец-то сможем жечь огни! Жечь наши веселые огни, не боясь, что нас найдут с воздуха.

— Вы никогда не сможете жечь огни, Балор. Люди не допустят этого. Они пошлют самолеты с Суши. Пошлют войска. Всю Дельту превратят в минное поле, как это было во время той войны.

— Та война была давно, — отмахнулся Балор. — А Дельта — наша.

Фома вернул кубок Балору.

Бесконечная война, подумал Фома. По крайней мере, до тех пор, пока не истребят всех кэлпи. Несмотря на всю их честь. Или благодаря этой чести. Лучше бы они по-прежнему были трусами. Пока кэлпи были трусами, у них был шанс.

— Где вы жили раньше, Балор?

— Мы всегда жили здесь, — ответил Балор, — мы всегда жили в Дельте. Дельта — наша.

— Ты врешь, Балор. Раньше не было никакой Дельты. Земля была сухая.

— Как — сухая? — удивился Балор. — Совсем? Никакой воды?

— Нет, — сказал Фома, — я читал в учебнике, что по ней текли реки, но с одного берега такой реки можно было увидеть другой берег. Я читал и смотрел кино. И тогда везде были люди. Везде-везде. Где были вы? Почему тогда не нападали на людей?

— Я не помню так далеко, Фома, — ответил Балор, улыбаясь, — барды помнили. Бардов больше нет. Ты наш бард, ты помнишь про то, что было до Дельты. Это замечательно.

— Прежде чем мир стал принадлежать кэлпи, он принадлежал людям. Потом, пришла Большая Вода, и он изменился. Потом появились кэлпи. Потом случилась большая война. Кто начал войну, Балор? Почему, вместо того чтобы воевать, люди и кэлпи не попытались подружиться? Почему истребляли друг друга?