Девочка по имени Аме - Анна Аршинова

— Но чем больше они берут, — прическа Принца казалась окончательно испорченной, ведь удары Амэ были тяжелыми. Легче сражаться со стихией, чем с мятежной Жертвой, — тем больше становятся йокаями.

Ту- дум!

Бухнуло сердце, и Амэ отпрянул, схватился за грудь, царапая острыми когтями кожу, оставляя на ней глубокие царапины.

Если сердце мешает, значит, его надо вырвать. Вырастет новое. И тогда…

Амэ упал на одно колено, вновь собирая Сейкатсу для атаки. Теперь он точно уничтожит этого гада. Просто нужно больше, еще больше, как можно больше. И уже больно, а рука дрожит, потому что Сейкатсу тоже имеет вес, а Амэ собрал ее столько, сколько весит целая гора. Амэ терпел, не обращал внимания ни на что.

— Но пока в их груди бьется человеческое сердце, они практически неподвержены трансформации в йокая, — в голосе Принца заскользило сожаление и легкая грусть, будто он завидовал таким, как Амэ. — Жаль только, бьется оно недолго.

Ту- дум! — в последний раз бухнуло сердце и остановилось, будто услышав слова йокая. Амэ закричал, накапливая энергию. Она стала совсем невыносимой, ее нужно было использовать — бросить в атаку, чтобы раздавить противника. Голос сорвался, сдавленно захрипел, ветер зашумел в ушах, и небо рухнуло на землю, придавливая собой все — ни моргнуть, ни вздохнуть. И все объято жестокой Сейкатсу, сейчас враждебной и разрушительной, даже к Амэ. Она царапает, она жалит, она бьет. Легкие отказывают, и кровь в жилах останавливается, потому что сердце больше не хочет биться. Мир вокруг захлебывается агонией, плавится: и столетние деревья, и зеленая трава, даже земля вскипает, начинает пузыриться под ногами. Еще немного, и разойдется, откроются врата в Еминокуни, и страшные мертвые лица покажутся, вылезут наружу. Потому что сейчас уничтожается сама материя бытия, даже она не выдерживает неочищенной разрушительной Сейкатсу.

— Телепортируемся! — в этом безумии слышен крик Принца.

А потом случился взрыв.

Шел дождь. Крупные холодные капли барабанили по листве поваленных деревьев. Вода скапливалась в глубоких бороздах и рытвинах. Она будто пыталась разгладить, скрыть следы недавнего сумасшествия, но тщетно. Ее слабость была слишком очевидна. Но все же что-то сделать ей удалось: земля размокла, стала вязкой, и теперь в ней застрять оказалось легче легкого. Земля, смешавшись с водой, превратилась в грязь, тяжелую, пахнущую пеплом и безумием. Вода не могла это смыть, как ни старалась.

Первое, что увидел Сарумэ, когда открыл глаза — ту самую грязь, вязкую, глубокую, неприятную. Лицо Амэ лежало в луже. Тело все болело так, что едва попытавшись пошевелиться, оно вернуло такую волну боли, что Амэ зашипел. Кажется, на нем не было ни одного живого места. Глядя в лужу, как зеркало, Амэ пытался вспомнить, что произошло. Лужа показывала кусочек леса и серое плачущее небо, бесконечно затянутое тучами, а память молчала, ни о чем рассказывать не хотела, как ни пытайся. На том месте, где должны были находиться события этого дня, будто гнездилась большая черная воронка. Воспоминания обрывались на остановившейся карете. Потом — темнота, и этот дождь, и эта боль.

Холодно. Под дождем Амэ совсем замерз, но, наверное, это было даже неплохо — не так больно. Нужно было подняться, но юноша не мог. И даже дело не в боли, а в том, что тело просто отказывалось функционировать. Оно было каким-то непослушным, громоздким, чужим. Не своим… Странное ощущение.

Юноша еще немного полежал в луже, а потом решил, что этим ничего не добьется, и решил все же попробовать подняться. Попытка не удалась, и Амэ вновь отключился.

Второе пробуждение было не менее неприятным. Но теперь юноша лежал на спине, и проклятый дождь заливал лицо, точно холодные слезы, скапливался в глазах и лился тонкой струйкой по вискам, попадая уши. Чтобы хотя бы открыть глаза, не боясь залить их ледяной водой, Сарумэ осторожно перевернул голову на бок. Не то чтобы от этого полегчало, но зато дало понять, что шея вроде в порядке. Во всяком случае, она не взрывалась от боли.

— Амэ?! — встревоженный крик и быстрый топот ног. На какой-то момент Сарумэ подумал, что ему уже чудится, не может того быть, чтобы кому-то удалось отыскать его в этой глуши! Но вскоре над ним склонились — длинные волосы висели мокрыми сосульками, с соломенной шляпы стекала струйками вода, и под ней оказалось до боли знакомое лицо. Еще никогда в жизни Амэ не был так рад видеть этого человека.

— Кунимити… — прошептал он непослушными губами.

— Я думал, ты погибла. Тут все разворочено, деревья с корнами повырывало, будто ураган прошел. Какое чудо, что ты жива, — затараторил он. Его руки были теплыми, и сам он был теплым. Амэ хотелось подняться и прижаться к нему, чтобы немного согреться. — Что у тебя болит?

— Все, — ответил Амэ со слабой улыбкой на измученном лице. Он так был рад его видеть… Неужели этот холодный кошмар закончился?

— Тебе надо к врачу. Я отвезу…

Амэ хотел сказать, что не выдержит, но Кунимити поднял его на руки, и это оказалось совсем не больно. Наверное, тело просто не хотело шевелиться, а оттого, что его несут, совершенно не возражало.

Амэ повернул голову и увидел развороченные деревья, клоки пожелтевшей травы, опрокинутую повозку крестьянина, мертвых быков, заваленную на бок карету и, что самое страшное — обожженный труп человека. Одежда человека совсем не пострадала, а вот кожа вся была черная. Раскрытый в безмолвном крике рот и распахнутые глаза заставили Амэ вздрогнуть. Левая нога человека была неестественно вывернута. Юноша смотрел на труп до тех пор, пока мог. Потом перевернулся, прижался к Кунимити, ища у него не только тепла, но и поддержки. Как будто он мог избавить его от этого кошмара.

— Это йокаи, — произнес Кунимити. — Только они используют Сейкатсу так неосторожно. Страшная картина. Жаль, что ты ее видела.

— Это йокаи, — согласился Амэ. — Больше некому.

Имубэ удобно устроил свою ношу на лошади так, чтобы Амэ был впереди и прижимался к его груди. Когда лошадь тронулась, и тело юноши отозвалось легкой вспышкой боли, Амэ поднял голову и посмотрел на сосредоточенное лицо Кунимити.

— Я не девушка, — заявил он. По крайней мере, Кунимити заслуживает услышать это из его уст. Даже, если правда ему уже известна.

— Я знаю, — ответил Имубэ равнодушно. Как будто это была последняя вещь на свете, которая его волновала.

Продолжение следует…

____________________

В следующей главе:

Дракон — огромный чешуйчатый змей из светло-голубой, почти белой Сейкатсу, разлегся на поле, свернувшись кольцами. Маленькие когтистые лапы упирались в зеленую траву, и, наверное, оставили бы на земле глубокие борозды, но дракон не обладал достаточной степенью материальности. Огромная морда хрипела, выпуская из крупных ноздрей пар, тонкие усы свисали с морды, беспокойно трепыхаясь при каждом выдохе. Дракон покачал головой, оглядывая подростков, которые смотрели на это чудо с немым восторгом. Амэ не сводил блестящих глаз с огромной чешуйчатой твари, изумляясь тому, какой разной бывает Сейкатсу. У йокаев она сильная, необузданная, опасная для сущего, ошеломляющая в своей разрушительности, а у Аши — нет. У них она послушная, прирученная, такая тихая и спокойная, немного безмятежная, чуть вялая, но потрясающе красивая и гордая. Сейчас, как никогда Амэ ощущал острое желание владеть Сейкатсу, уметь ей приказывать — создавать и рушить с помощью ее. Она звала его уже много лет своей таинственностью, своей непостижимостью и опасностью. Она — как огонь, не приручишь, но подружиться можно, в определенных условиях.