Истребитель ведьм (сборник) - Гжегож Бабула

Хейни был ошарашен. Их разделяла разница в категориях и служебном положении. Разрешив смотреть себе в лицо, Маккаллиген нарушил одно из наиболее твердо соблюдаемых предписаний Новых Законов. Хейни все же отважился сказать: “Благодарю вас”, — и посмотрел на директора. Маккаллиген широко улыбался.

— Сегодня исключительный день, — сказал он. — Для вас и для меня. Особенно для меня.

Оказавшись через некоторое время снова в своем кабинете, Хейни задумался над тем, какое значение мог иметь сегодняшний день Для Маккаллигена. Поскольку, однако, директор ничего не пояснил, Хейни оставил это бесплодное занятие, сосредоточившись на изучении списка новых привилегий, которые полагались ему в связи с повышением до категории А-3. Чтение списка неожиданно подействовало на него угнетающе. Ему казалось, что он сидит в кино и смотрит какой-то чрезвычайно глупый и жестокий фильм. Ощущение отрыва от действительности было настолько сильным, что, прочитав параграф, разрешающий ему в течение года убить двух людей категории С-4 или ниже, он громко повторил вопрос, который уже задавал себе несколько часов назад: “Что я здесь делаю?” Ему казалось, что этот вопрос адресован не ему, Адаму Хейни, а какому-то другому человеку, за жизнью которого он наблюдает на киноэкране. Хейни бросил на стол книжечку с тисненой на обложке надписью “Привилегии категории А-3”, откинулся в кресле и закрыл глаза. Он надеялся, что, когда снова их откроет, будет гореть яркий свет и люди, неторопливо покидая удобные кресла, потянутся к выходу. Однако фильм продолжался, и он играл в нем роль, был актером, точно выполняющим указания режиссера. “К счастью, хорошо оплачиваемым актером”, — подумал Хейни, но счастливым от этого себя не почувствовал.

Он решил пойти домой, однако остановился перед дверью и вернулся, чтобы спрятать в папку небрежно брошенную на пустой стол маленькую золотистую книжечку. Затем он отстегнул от лацкана пиджака квадратик металла с выдавленной надписью А-4 и прицепил на его месте такой же, только с меньшим на единицу числом. Проходя через приемную, бросил: “Иду домой”, — и быстро вышел, не дожидаясь ответа секретарши. Идя по коридору, он надеялся, что до выхода из здания не встретит никого из знакомых и избежит поздравлений.

Перед лифтом нетерпеливо прохаживалась молоденькая девушка. Хейни мог бы поклясться, что она даже краешком глаза на него не посмотрела, но когда он подошел ближе, девушка уже стояла в сторонке с вбитым в пол взглядом. В первые несколько месяцев после прилета с Марса его поражала эта блестяще здесь освоенная способность видеть не глядя. Потом он привык и сам набрал сноровку. Двери лифта вздохнули тихо и раздвинулись. Девушка не сдвинулась с места, ожидая, пока войдет он. Хейни сделал шаг и остановился. Мгновение они стояли неподвижно.

— Прошу, — сказал он наконец, указывая на лифт.

Девушка вздрогнула, явно озадаченная. Но колебалась она недолго. Хейни не успел опустить руку, как она повернулась и ушла по коридору, все ускоряя шаги.

Он вышел из здания, чувствуя, что это мелкое происшествие свело на нет все его усилия успокоиться. До заката оставалось еще несколько часов, и он решил пройтись пешком, надеясь обрести хорошее настроение по дороге. Хейни спустился на одну из эстакад Среднего Уровня. В это время здесь всегда было много людей, а ему казалось, что это именно то, что нужно. “В толпе все личное теряет значение, тяжело всем”, — думал он.

Хейни шел медленно, приглядываясь к лицам. Все мчались по своим делам, не обращая, казалось, внимания ни на что вокруг. Мимо него они проходили с потупленной головой, исследуя взглядом, как рекомендовали Новые Законы, ближайший метр тротуара под ногами. Он “попытался стать на пути какого-то мужчины, сгорбленного рабочего с эмблемой категории С-5, но тот ловко его обогнул, ни на йоту не изменив при этом направления взгляда. Хейни посмотрел ему вслед. “Знаешь, — подумал он, — я ведь мог бы тебя убить”. Он двинулся дальше, борясь с очередным приступом тоски. Прогулка была глупой затеей. Он ни на секунду не освободился от мыслей, которые терзали его весь день. В этой толпе он был обречен на еще большее одиночество, чем в пустых комнатах своей квартиры. Он вспомнил, что в гостиной, раскорячившись на выгнутых ножках, стоит бар, а в нем нетронутая бутылка водки, и ускорил шаг. Хейни уже сворачивал к автомобильной эстакаде, когда услышал, как за спиной что-то ударилось о бетонную поверхность дороги. Он резко обернулся. В нескольких метрах от него лежала молодая женщина. Хейни подбежал и опустился на колени возле нее. Женщина была еще жива. Она открыла глаза и, увидев Хейни, не отвела взгляда — хотела что-то сказать. Хейни наклонился ниже.

— Они сейчас… сейчас здесь будут… — услышал он. — Бегите… бегите…

Хейни оглянулся. Люди шли мимо, не замечая, казалось, ни лежащую женщину, ни склонившегося над нею мужчину. Сверху спешил Патруль. “У тебя еще нет категории А-1”, — подумал он, сел на тротуар и положил ладонь под голову женщины. Черты ее лица были правильными и красивыми, но кожа огрубела от дешевой косметики. Женщина закрыла глаза, и Хейни почувствовал всю тяжесть ее головы на своей ладони. В уголке раскрывшегося рта появилась капелька крови.

— О, гляди, Брюс, какая славная картинка, — услышал он над собой и посмотрел вверх. Патруль. Четверо молодых широкоплечих мужчин в черных мундирах. Окружив его, они с интересом за ним наблюдали.

— Смотрит, — сказал один из них.

— Потому что “его превосходительство”, — второй показал на эмблему на груди Хейни. — Ему можно.

— А можно ли “их превосходительствам” помогать преступникам, которым Патруль вынес смертный приговор?

— Некоторым можно, однако этот пока еще недостаточно высокое превосходительство.

Они помолчали немного.

— Что с ним будем делать, Брюс?

— По Новым Законам тот, кто помогает преступнику, сам совершает преступление и должен быть наказан столь же сурово, как и преступник, которому помогал. Разве что у него категория А-1 или выше.

— А у этого А-3?

— А у этого А-3.

Он почти равнодушно слушал разговор и смотрел на лицо женщины. Закрытые глаза, полуоткрытый рот. Только что умерла.

— Ну, тогда за работу, — услышал он.

Вдруг Хейни понял, что через несколько минут может стать таким же мертвым, как эта чужая женщина, до которой ему и дела-то нет. Он нырнул в толпу. Переполнявший его страх гнал вперед и ни о чем не позволял думать. Там, позади, был Патруль, и мгновение спустя луч лазера мог ударить ему куда-нибудь в почки или под лопатку… Хейни завернул за угол какого-то здания, влетел в ближайшую дверь. Пустой коридор. Лифт! Он ехал вниз, один в кабине, и медленно успокаивался, парализующий ужас уходил, расплывался. Хейни посмотрел на свое лицо, отразившееся в пыльном зеркале. Не изменилось, глаза те же. Только пот на лбу…

Он остановил лифт на одной из последних эстакад и был рад, что здесь так мало людей и на него никто не смотрит. Он шел домой. Он шел домой и хотел оказаться там как можно скорее. В этих нескольких комнатах, в той обстановке, которую он подбирал все эти годы в надежде, что подбирает не только для себя, в бережно сохраняемых сувенирах с Марса заключался весь его мир. Этот мир его успокоит и оправдает. Да, оправдает. Ведь он не имеет ничего общего с действительностью Новых Законов, Патрулей и женщин с огрубевшей кожей.

Он как раз наливал водку в большой стакан, наполнив его сначала на треть, затем наполовину и в конце концов до краев, когда услышал звонок. Отставив бутылку в сторону, Хейни подождал, пока звонок не повторился, подошел к двери и снял блокаду. У входа стоял Эндрью Маккаллиген.

Джордж Шеннон, 28 лет, категория С-4, возвращался домой. Он спешил, чтобы успеть до заката. Сегодня их очень задержали на фабрике. Мастер пришел только после десяти, и нельзя было раньше запустить конвейер, а дневную норму выполнять надо. Размашисто шагая, он присматривался к своим ботинкам. Никуда не годятся. Придется сказать Анне, чтобы из ближайшей зарплаты выкроила на новые. Ей это не понравится, как-никак серьезная трата, но эти уже так разбиты, что чуть с ног не падают. Было почти пусто, только время от времени кто-нибудь проскальзывал мимо, спеша, как и он, укрыться до заката. Значит, можно посмотреть в небо, не боясь, что случайно наткнешься взглядом на кого-нибудь с более высокой категорией. Солнце почти касается горизонта, а до дома еще далеко. Ускорив шаг, он представил себе, что случилось бы, застань его сирена на эстакаде, и перешел на бег. Собственная судьба его мало беспокоила, один раз живем, но что будет с Анной, останься она одна… Он вспомнил тот день, когда ему повезло. Рабочие его цеха бросали жребий и, хотя было их почти две сотни, именно он вытащил счастливый билет. Разрешение на создание семьи до получения категории С-2. Они с Анной были знакомы уже более трех лет, и кто знает, сколько им пришлось бы ждать еще. Как она радовалась, когда он сказал об этом!