Иосиф Сталин. Начало - Эдвард Радзинский

Он сам занял ленинский кабинет и, в ожидании выздоровления Вождя, лично подписывал документы его именем. Пока Ленин приходил в себя, Черный Дьявол (он все чаще так себя называл) организовал месть — беспощадный красный террор. Расстреливали царских сановников, священников и просто аристократов. Пятьсот человек были убиты за одну ночь в Петрограде. Говорилось, что цель этого — «ужаснуть врага». А на деле — связать всех нас круговой порукой. Теперь впереди нас ждали победа или смерть.

Я вернулся из Берлина, когда Ильич начал выздоравливать. Доложил обстановку Свердлову. Мне удалось тогда многое, наша агентурная сеть заработала. Революционное движение в голодной Германии с пришедшими с фронта изувеченными нищими калеками было перспективным. Но Свердлов попросил меня забыть на время о Германии:

— Наше положение очень тяжелое. Ильич тревожится. Мы… — (опять «мы»!) — подумали здесь: организовать группу товарищей-боевиков… Вы должны обеспечить безопасность, если Ильичу и руководству партии придется бежать. — И добавил: — Если со мной что случится, паспорта и прочее — там… — Он указал на огромный сейф в углу кабинета.

Как я потом узнал от Кобы, «прочим» были золотые царские червонцы, часть царских драгоценностей из Екатеринбурга, кредитные билеты на огромнейшую сумму и заграничные паспорта.

Я, как и все мы, считал, что Ильич души не чает в воистину верном псе…

И вот Свердлов умер. Одни говорили, что это была жалкая простуда и он попросту «сгорел» на работе, организм не выдержал ночных бдений и постоянной революционной ярости, в которой пребывал. Другие называли «испанку», косившую тогда людей. Я был на похоронах. К моему (и общему) изумлению, прощаясь с любимым соратником, Ильич произнес лишь сухие, обязательные слова: «Товарищ Свердлов один исполнял работу огромного коллектива…» и так далее.

Все решили, что это весьма обычное свойство необычного человека: Ленин попросту сердился на Свердлова за то, что тот так не вовремя умер, лишив его верного помощника…

Место оказалось вакантным. «Мы» более не существовало. Но было ясно: Ленин уже не мог без «мы». Требовался столь же работоспособный товарищ, умеющий так же безоговорочно воплощать в жизнь ленинские решения. Все знали — Ильич его тотчас начал искать.

Эта ленинская сухость совпала со странными разговорами, вскоре поползшими по ЧК. Вдруг начали вспоминать и обсуждать обстоятельства прошлого покушения на Ленина. И удивляться… Дело в том, что покушавшаяся злосчастная эсерка Фанни Каплан была полуслепой (во время какого-то эсеровского теракта ее задело собственной бомбой). И тем не менее она, с трудом различавшая предметы, умудрилась не только ранить Ленина, но и ловко исчезнуть! Задержали Каплан… через несколько кварталов от места преступления! Удивлялись и тому, что взамен кропотливого расследования было торопливое следствие, закрытый суд и смертный приговор. И это странно поспешное следствие проводили люди Ягоды, одного из руководителей нашей ЧК и… мужа родной сестры Свердлова. Да и сам расстрел Каплан показался всем тоже очень странным. Большой друг Свердлова комендант Кремля Мальков вывел полуслепую Каплан во двор Кремля. Как рассказали находившиеся при этом наши сотрудники, было ощущение, что она не знает, зачем ее вывели. Шла спокойно, как на прогулку. И тут Мальков немного отстал, вынул револьвер и сзади торопливо выстрелил ей в голову…

Я не сомневался, что все эти слухи кем-то и зачем-то пущены. Именно тогда я вновь увидел Кобу.

Он окончательно покинул Царицын. Его призвал Ленин.

Коба сказал мне, усмехаясь:

— Мижду нами говоря, жид Свердлов попросту решил убрать Ильича и заменить его другим жидом — пламенным Львом. Поэтому Троцкий тотчас прискакал с фронта. Вызвал его телеграммой Свердлов… Но, узнав, что Ильич всего лишь ранен, Свердлов поспешил разыграть комедию преданности. Спрашивается, зачем это было нужно товарищу Свердлову?

Я уставился на Кобу в недоумении.

— Ильич не верит более в мировую Революцию. Он хочет построить социализм в России. Они же, помешанные на прежней идее, считают его изменником. Так что, видимо, решились. Но Ильич узнал обо всем. Точнее, ему открыли глаза. — На лице Кобы была знакомая, очень опасная улыбка. — И Свердлов… приказал долго жить, — закончил он. Потом, усмехнувшись, добавил: — Мижду нами говоря, теперь Ильичу позарез нужен новый, но действительно верный Свердлов.

Я до сих пор гадаю: неужели и то была очередная шахматная партия моего великого друга?

Начало великой провокации

Весь двадцатый год я продолжал организовывать разведывательную сеть в Европе.

В Лондоне часто виделся с великой княгиней. И это знакомство служило мне охранной грамотой и в Лондоне, и в Берлине.

Однажды во время очередного визита в гостиную вошла служанка и что-то торопливо прошептала княгине. Извинившись, та удалилась «сделать кое-какие распоряжения по дому». Пока она отсутствовала, я кое-что успел. Дело в том, что, когда я вошел в гостиную, она с некоторой поспешностью положила в ящичек секретера бумагу. Ей конечно же показалось неудобным запереть секретер на ключ (о, люди XIX века!), она лишь задвинула ящичек. Излишне говорить, что, как только за нею закрылась дверь, я ящичек выдвинул, правда, лишь на мгновение, ибо услышал ее торопливые шаги. Дерзость часто бывает вознаграждена. Я успел прочесть всего одну строчку, но какую! «Во главе стоит г-н Якушев, прибывающий из Москвы…»

Великая княгиня, вернувшись в комнату, застала меня любующимся в окно чудесным стриженым английским газоном. Я хотел увидеть того, к кому она, вероятно, выходила. Но служанка принесла чай, и мне пришлось покинуть «наблюдательный пункт».

На следующий день я начал действовать. Якушев — довольно популярная русская фамилия. Якушев, приехавший из Москвы, мог быть или из «бывших», получивших право эмигрировать, или, что правдоподобнее, «наш». В это время уже вовсю налаживались экономические связи с Германией.

«Товарищи по несчастью», — назвал наши страны Черчилль. По Версальскому миру Германия была раздавлена победившими союзниками, нас же вчерашние союзники попросту не признавали. Так что мы, «страны-изгои», активно торговали друг с другом.

Будучи князем Д., я начал действовать через русских эмигрантов. В Берлине их обреталось множество. После окончания войны тысячи немецких семей лишились кормильцев. В просторных буржуазных квартирах оказались пустые комнаты, которые дешево снимали беглецы из России. Жизнь в разоренной войной, обобранной победителями Германии была очень трудной. Бедствующие наши эмигранты стали частью моей агентуры. Через них я быстро нашел некоего Якушева, приехавшего недавно из Москвы. Но он оказался жалким стариком-эмигрантом, которого выпустили умирать. Явно не тот!