Бенкендорф - Дмитрий Олейников

Обращаясь ко второй причине упадка армейской дисциплины — неудовлетворительному составу офицерского корпуса, — Бенкендорф отмечает, что «полковые командиры не имеют должного влияния на подчинённых офицеров и, не будучи полными хозяевами в деле пополнения офицерского состава, не могут в необходимой мере нести за них ответственность». Для этого им недостаёт полной свободы «в принятии на службу или увольнении от неё офицеров по их личному выбору» и «без изложения поводов».

Распространённость третьей причины упадка дисциплины — пренебрежения началами подчинённости — делает Бенкендорфа горячим защитником строгой субординации, с отказом от передачи приказаний «через голову» нижестоящих начальников. К примеру, начальник дивизии, заметивший «какую-либо неисправность в полку», не должен делать выговор непосредственно командиру полка, минуя командира бригадного, так как тем самым он подрывает авторитет последнего в глазах подчинённых.

Четвёртая причина — незнание военнослужащими своих прав и обязанностей — ведёт, по Бенкендорфу, к вольной трактовке действий начальства как «самоуправных», даже если они соответствуют всем нормам военного законодательства. «Есть много оснований полагать, — пишет Александр Христофорович, — что из десяти наших генералов девять никогда не читали Воинского устава Петра Великого и в своей служебной деятельности руководствуются лишь преданиями, часто ложными, а иногда и противоречивыми». Бенкендорф уверен, что власти любого начальника положен предел законами и уставами, но незнание их может привести к тому, что начальник преступает этот предел. С другой стороны, подчинённые, по неведению, «вполне законное требование иногда считают произволом». В подтверждение своей мысли Бенкендорф приводит пример, когда генералам одной из армий был «предложен на разрешение» вопрос: «имеет ли право генерал арестовать офицера, не состоящего у него в подчинении и замеченного им в какой-нибудь неисправности». Все генералы предлагали ответ, «основываясь на здравом смысле», и никто не смог «привести соответствующей ссылки на закон»; но ведь «руководство одним здравым смыслом недостаточно для начальствующих лиц».

Предложения Бенкендорфа касательно наведения порядка в военной сфере неожиданно перекликаются с идеями М. М. Сперанского. Подобно бывшему государственному секретарю, предлагавшему составить Полное собрание законов Российской империи, начальник штаба гвардейского корпуса предлагает издать полный свод военных законов, провести неотложную кодификацию военного законодательства, «освежая затем военный кодекс новыми изданиями законов через каждые пять лет».

Свою теорию Бенкендорф пытался, насколько возможно, проводить в жизнь — и это в тот момент, когда противостояние «либералов» и «традиционалистов» постепенно переходило в открытый конфликт. В феврале 1820 года И. Г. Бурцов жаловался Матвею Муравьёву-Апостолу: «Петроград более ничего не заключает достойного. Гвардейский штаб, знаменитое сословие лучших российского войска, совершенно уничтожен. Бенкендорф преследует достойных: А. Мейендорф за грубость посажен в крепость и предан суду; Вальховский на дворцовой гауптвахте. Мне совестно признаться, что мы служили в этом корпусе, не заключающем ныне ни единого характера»94.

Чем же занимались «достойные»? «Я видел, — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — как прежний розовый цвет либерализма стал густеть и к осени (1820 года. — Д. О.) переходить в кроваво-красный, каким он ныне на Западе. Раз случилось мне быть в одном холостом, довольно весёлом обществе, где было много и офицеров… Вдруг запели они на голос известной в самые ужасные дни революции песни: “ Veillons au salut de l'Empire” (“Пойдём спасать империю”). Слова эти были переведены полковником Катениным, по какому-то неудовольствию недавно оставившим службу…

Отечество наше страдаетПод игом твоим, о злодей!Коль нас деспотизм угнетает,То свергнем мы трон и царей.Свобода! Свобода!Ты царствуй над нами.Ах, лучше смерть, чем жить рабами:Вот клятва каждого из нас!»95

Неудивительно поэтому, что начальник Главного штаба П. М. Волконский, обеспокоенный тем, что «у нас в числе молодёжи, особенно петербургской, есть чрезвычайно много вскружённых голов», отдал приказ командиру гвардейского корпуса князю Васильчикову установить за этой молодёжью «неослабный надзор». Волконский, стремясь «приложить всемерное наблюдение за их поступками и особенными собраниями между собою», рекомендовал «завесть доверенных людей, кои бы старались быть вхожи в таковые собрания, дабы более иметь сведений об оных и предупредить могущее случиться в них зло»96.

В гвардейском корпусе эта забота легла по должности на Бенкендорфа. Ещё при переводе в гвардию император Александр лично инструктировал его по поводу служебных обязанностей, которые были схожи с обязанностями «генерал-коменданта в военное время»97, то есть включали в себя и военно-полицейские функции. Однако прямая попытка использовать для сбора необходимой информации самих офицеров (да ещё опосредованно, через полкового начальника) окончилась неудачей. Бенкендорф предложил командиру Преображенского полка полковнику Пирху сообщать ему сведения о разговорах, которые ведут офицеры о революции в Неаполе. Тот отказался, заявив, что все необходимые характеристики офицеров он представил в официальных аттестационных документах и дополнительных бумаг составлять не будет. Более того, он выразил сомнение в том, что начальник штаба, столь активно ратующий за следование военному законодательству, имеет право требовать соглядатайства командира за его офицерами. Когда же Пирх иронично добавил, что в его полку «неаполитанцев не числится», возмущённый Бенкендорф выставил его за дверь. Идея надзора «по службе» была встречена, мягко говоря, без энтузиазма. А между тем конфликт между либералами и традиционалистами разрастался.

Наиболее болезненно он проявился в так называемой «семёновской истории» — «мирном бунте» рядового состава знаменитого гвардейского полка. Вечером 16 октября 1820 года солдаты «государевой» роты, доведённые до отчаяния жестокими издевательствами полкового командира Шварца, самовольно построились и потребовали сменить командира и облегчить учения. Воскресным утром 17 октября впечатлительный полковник-литератор Фёдор Глинка уже бегал по петербургским улицам и сообщал встреченным знакомым: «У нас начинается революция!» Глинка выдавал желаемое за действительное. Семёновцы не делали революции — они не брались за оружие, а просто отказывались подчиняться. Беспокойная рота направилась в полковой манеж, где была окружена солдатами Павловского полка и отведена под конвоем в Петропавловскую крепость. В результате к ночи с 17-го на 18-е из повиновения вышел уже целый батальон. Солдаты грозили расправиться со Шварцем, ходили к нему на квартиру и, не найдя там «тирана», побили все стёкла. Рассказывали, что Никита Муравьёв (будущий декабрист) «тотчас побежал к своей роте и лёг поперёк двери, чтоб дисциплиной остановить волнение», но когда солдаты «через него стали шагать, не слушая ни угроз, ни увещеваний, он встал и ушёл к себе»98.