Суровые времена. Тьма - Глен Кук

— Так, бойцы. У меня есть вопросы.

— Он тоже будет здесь? — спросил Гоблин, имея в виду Тай Дэя.

— С ним все в порядке. Не обращай внимания.

— Какого рода вопросы? — осведомился Одноглазый.

— Пока что в Отряде не было серьезных проблем со здоровьем. Но там, наверху, холера и тиф, не говоря уж о дизентерии. Из нас никто не болен?

Гоблин что-то пробурчал.

— Варвар, — захихикал Одноглазый. — Мы все в добром здравии, так как следуем правилам, разработанным Ворчуном, словно религиозным заветам. Только теперь мы недолго сможем держаться этих правил: топливо почти кончилось. Да еще — нюень бао. Не любят они кипятить воду и поддерживать чистоту.

— Я слышал, уже несколько дней было пасмурно и дождило. Дождевой воды хоть сколько-нибудь собрали?

— Для нас было бы с излишком, — отвечал Лофтус. — А с нюень бао — и в водохранилища-то ни капли не попало.

— Этого я и боялся. Теперь о топливе. Ребята, кто знает способ готовить рис или бобы без огня, но так, чтоб можно было переварить?

Никто не знал такого способа.

— Разве что вымачивать подольше, — предложил Лонгинус. — Моя мать так делала.

— Проклятье. Я хочу пережить эту осаду вместе со всеми. Только — как?

При этих словах Гоблин слегка усмехнулся, словно у него уже имелась прекрасная идея. Они с Одноглазым переглянулись.

— Ребята, у нас что-то есть?

— Пока — нет, — ответил Гоблин, — Надо бы тут одно испытание провести.

— Так что ж тянете?

— После совета. Нам нужна твоя помощь.

— Чудесно. Замечательно. Может кто-нибудь сказать, что в городе слышно о нашем исчезновении?

Ведьмак кашлянул, прочищая глотку. Обычно он говорит мало, поэтому все сразу смолкли.

— Я вел наблюдение со смотровых площадок. Порой можно услышать разговоры. По-моему, нашу репутацию исчезновение не улучшило. К тому же не думаю, что нам хоть кого-то удалось обмануть. Говорят о нас немного, но никто не считает, что мы просто ушли. Думают, что мы сумели выкопать глубокую нору, натаскать туда уйму вина, баб и жратвы, а после скрылись туда сами. И назад не вернемся, пока все они тут не повымрут.

— Ребята, я уж, как мог, старался насчет вина, баб и снеди… Но получилась только нора, сами видите.

— Вода убывает, — откуда-то из темноты сообщил Масло.

— Что?

— Верно, Мурген. Уже на пять футов ниже.

— Неужели из-за затопления города такая разница? Нет? Тогда с чего она убывает?

Гоблин с Одноглазым обменялись значительными взглядами.

— Что у вас? — спросил я. — Выкладывайте!

— После того, как проведем испытание.

— Ладно. Что до остальных… О наших трудностях вам известно. Подумайте, как от них можно избавиться.

75

— Ну говорите, — обратился я к ведьмакам.

— Мы полагаем, — начал Гоблин, — с тобой что-то проделали. Там.

Он мотнул головой в сторону холмов.

— Что? Что за шуточки? Я…

— Никаких шуток. Тебя не было долго. И ты изменился. Сколько припадков у тебя было после возвращения?

Я честно подсчитал:

— Только один. И то не наверняка. Когда меня похитили. Я ничего об этом не помню. Пил чай с глашатаем — а после оказался на улице, где вы меня нашли. Представления не имею, как туда попал. Что-то такое с запахом дыма да еще дверь, войдя в которую я оказался вовсе не там, куда шел… Еще смутно помню, как что-то думал об обители боли.

— То есть тебя пытали.

— Это точно.

Синяки и ссадины сохранились по сию пору. Хотя я совершенно не помнил, о чем меня расспрашивали — если расспрашивали вовсе. Я подозревал, что ко всему этому приложили руку приятели Зиндху. Как и к покушению на Могабу.

Если так, то жизнь им сделается вовсе не в радость, когда Черный Отряд разыщет их.

— Мы наблюдали за тобой, — сказал Гоблин. — И поведение твое временами очень странно. Словом, мы хотим тебя усыпить, а после поглядим, удастся ли добраться до той части тебя, которая бодрствовала, когда все происходило.

— Я же ничем не смогу помочь.

— И не надо. Только не мешай.

— Точно?

— Уверен, — ответил Гоблин.

Голос его звучал весьма неуверенно.

Проснулся я на своем тюфяке, ничуть не отдохнувшим. Кто-то отер мое лицо холодной, мокрой тряпицей. Я открыл глаза. В свете тощей свечи Сари казалась еще прекраснее, нежели обычно. Прекраснее, чем можно вообразить. Она продолжала отирать мне лицо.

Снова, точно с похмелья, трещала голова. Что они там со мной сотворили? По крайности, получил ли я удовольствие, за коим обычно следуют подобные боли?

То Тан принялся реветь. Он спал в корзине под моим письменным столом, замотанный в зловонное тряпье. Я, дотянувшись, взял его за руку. Он прекратил плач, почувствовав человеческое прикосновение, и больше не взывал к матери.

Я поднял другую руку и нащупал ладонь Сари. Она мягко отняла ее. Она так и не сказала ни слова. Я даже ни разу не слышал, чтобы она разговаривала с детьми.

Я огляделся. Тай Дэй куда-то ушел. Странно; мне казалось, я скорее от собственной тени избавлюсь. Тай Дэй даже в темноте со мной…

Я приподнялся, пытаясь сесть, но Сари удержала меня легким прикосновением пальцев. Я был слишком слаб, дабы что-либо предпринимать. А уж голова, казалось, распухла вдвое против прежнего.

Сари подала мне вырезанную из дерева плошку с чем-то пахнущим столь едко, что у меня заслезились глаза. Наверное, что-то из снадобий с родных болот нюень бао. Я выпил. На вкус оно оказалось еще мерзостней.

Сари продолжала отирать мое лицо. Меня затрясло. Боль исчезла. Тело расслабилось, вернулись силы, даже настроение улучшилось. Надо же — хорошая штука. Наверное, специально приготовлена такой мерзкой на вкус и запах, иначе люди постоянно бы ее пили.

Мы долго смотрели друг на друга, ничего не говоря, но одновременно достигнув решения, коего разумы наши не сумели тогда распознать. На миг перед моим мысленным взором появилась Хонь Тэй. Старуха укоризненно улыбалась…

На этот раз я сел и даже ухитрился улыбнуться. Невольно.

— Ладно, дела не ждут.

Сари покачала головой и выудила из корзины под столом То Тана. Тот давно и отчаянно нуждался в перемене пеленок.

Сари слегка дернула меня за палец.

— Да я уж двадцать лет этого не делал.

С тех самых пор, как, еще мальцом, пеленал младших братишек-сестренок.

— Кончай визжать, поросенок. Пора бы уж привыкнуть к солдатской жизни.

То Тан взглянул на меня большими, серьезными глазищами. Слов он, конечно, не понимал, однако тон уловил.

Мы обмыли его и перепеленали — тряпками, которых постеснялся бы и нищий. Я сказал Сари: