Дуэли и дуэлянты: Панорама столичной жизни - Яков Гордин

В следствие чего генерал-адъютант граф Апраксин приказал по команде учредить над поручиком Лермонтовым Военно-судную Комиссию при Кавалергардском Ее Величества полку. —

Письмо поручика Лермонтова к генерал-майору Плаутину:

«Ваше Превосходительство

Милостивый Государь!

Получив от Вашего Превосходительства приказание объяснить Вам обстоятельства поединка моего с г-м Барантом, честь имею донести, что 16-го февраля на бале у графини Лаваль г-н Барант стал требовать у меня объяснения на счет будто мною сказанного; я отвечал, что все ему переданное несправедливо; но так как он был этим недоволен, то я прибавил, что дальнейшего объяснения давать ему не намерен. На колкий его ответ я возразил такою же колкостию, на что он сказал, что если б находился в своем отечестве, то знал бы как кончить это дело; тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго как и везде и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно. Он меня вызвал, мы условились и расстались. 18-го числа в воскресенье в 12 часов утра съехались мы за Черною речкой на Парголовской дороге. — Его секундантом был француз, которого имени я не помню и которого никогда до сего не видал. Так как г-н Барант почитал себя обиженным, то я предоставил ему выбор оружия; он избрал шпаги, но с нами были так же и пистолеты. Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился, а он мне слегка оцарапал грудь, тогда взяли мы пистолеты, мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку и мы разошлись».

Письмо это поручик Лермонтов подтвердил в присутствии учрежденной над ним Комиссии Военного суда в полной силе, дополнив к оному, что находился он в С.-Петербурге 18 числа с позволения Полкового Командира; г. Эрнест Барант сын Французского Посланника при Дворе Его Императорского Величества. — Обстоятельство, по которому он требовал у него объяснения, состояло в том: правда ли, что он, Лермонтов, будто говорил на его счет невыгодные вещи известной ему особе, которой же ему не назвал. Колкости же в разговоре их заключались в следующем смысле: когда же Лермонтов на помянутый вопрос г. Баранта сказал, что никому не говорил о нем предосудительного, то его ответ выражал недоверчивость, ибо он прибавил, что все-таки если переданные ему сплетни справедливы, то он поступил весьма дурно. На сие Лермонтов сказал де Баранту, что выговоров и советов не принимает и находит его поведение весьма смешным и дерзким. На что де Барант отозвался, что если б он находился в своем отечестве, то знал бы как кончить это дело, Лермонтов же ответил ему, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что меньше других позволяют себя оскорблять безнаказанно; по поводу такового отзыва де Барант вызвал Лермонтова на дуэль; и так как г. де Барант почитал себя обиженным, то Лермонтов предоставил ему выбор оружия, он избрал шпаги, но с ними были и пистолеты. По приезде на условленный пункт едва успели они скрестить шпаги, как у шпаги Лермонтова конец переломился и г. де Барант слегка оцарапал ему грудь, тогда взяли они пистолеты, из коих положено было стрелять вместе, но Лермонтов немного опоздал, когда м-е де Барант дал промах, тогда он выстрелил уже в сторону, после сего г. де Барант подал ему руку и они разошлись.

По предании поручика Лермонтова Военному суду он, подтвердив значущееся показание, присовокупил к тому, что не доносил о таковом происшествии Начальству единственно потому, что дуэль не имела никакого пагубного последствия.

По поводу таковых показаний означенного офицера были изготовлены Военно-судною Комиссиею вопросные пункты для французского подданного барона де Баранта, и, хотя препровождались они от Его Высочества, к г. Министру Иностранных дел графу Нессельроду, для отобрания по оным ответов, но получен отзыв, что г. де Барант уехал уже за границу, и что за сим не предстоит возможности исполнить сего требования.

В последствии времени открылось, что при означенной дуэли находился секундантом со стороны поручика Лермонтова, уволенный от службы из Л.-Гв. Гусарского полка поручик Столыпин; который узнав, что Лермонтов, за помянутый проступок, предан суду, объявил письменно генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, что к крайнему прискорбию его Лермонтов пригласил его, как родственника своего, быть при оной секундантом. Находя неприличным для чести офицера отказаться, он был в необходимости принять это приглашение. Лермонтов и де Барант дрались, но дуэль кончилась без всяких последствий.

В Военно-судной Комиссии офицер сей показал, что дуэль между Лермонтовым и г. де Барантом происходила сперва на шпагах, а потом на пистолетах; на шпагах кончилась она небольшой раной, полученной Лермонтовым в правый бок, и тем, что конец шпаги его был сломан; после сего продолжалась она на пистолетах. Лермонтов и де Барант стали на 20 шагов, они должны были стрелять по счету вместе: по слову раз — приготовиться, два — целить, три — выстрелить; по счету два Лермонтов остался с поднятым пистолетом и спустил его по счету три; г. де Барант по счету два целил, а выстрелил по счету три; выстрелы последовали так скоро один за другим, что Столыпин не может определить, чей был прежде, но утверждает однако ж, что Лермонтов не целил в де Баранта, а выстрелил с руки. К сему Столыпин присовокупил, что он не был личным свидетелем ссоры Лермонтова с де Барантом, но кто из них первый вызвал на дуэль Столыпин не знает. Хотя же были приняты им все меры для примирения оных, но г. де Барант требовал извинения, а Лермонтов от сего отказался; после же выстрелов помирились просто.

По медицинскому свидетельству на теле поручика Лермонтова никакой раны не оказалось, из чего заключено, что повреждение было весьма поверхностно.

Второе.

Поручик Лермонтов, содержавшись на Арсенальной гауптвахте, и узнав от его родных (но от кого именно отозвался запамятованием), что г. де Барант имеет на него неудовольствие за несправедливое будто бы показание его о сделанном в сторону выстреле не целя по нем де Баранте, 22 числа прошедшего марта, просил, особою запискою, неслужащего дворянина графа Броницкого 2-го, о приглашении к нему де Баранта на гауптвахту для личных объяснений в новых неудовольствиях, и когда де Барант, вопреки постановлений и без ведома караульного офицера, мичмана 28-го флотского Экипажа Кригера, в 8 часов вечера, был допущен видеться с Лермонтовым в коридоре, то по некотором разговоре об означенном предмете сказал де Баранту, что если он недоволен его объяснением, то Лермонтов, когда будет освобожден, а де Барант возвратится, готов будет вторично с ним стреляться буде он этого потребует, на что однако же де Барант отвечал ему, что он драться не желает: ибо совершенно удовлетворен его Лермонтова объяснением, и потом уехал.

Лермонтов удостоверяет, что вышеизложенный отзыв его де Баранту о выстреле в сторону не целя по нем, был по двум причинам: во-первых потому, что это правда; а во-вторых потому, что Лермонтов не видит нужды скрывать вещь, которая не должна быть г. де Баранту неприятна, а ему Лермонтову может служить в пользу.

К сему Лермонтов присовокупил, в Комиссии Военного суда, что последний вызов де Баранту о вторичной дуэли был вынужден сделать дошедшими до него слухами о неудовольствии его де Баранта за означенное показание.

Дворянин граф Броницкий 2-й сознался, в Военно-судной Комиссии, что по просьбе поручика Лермонтова он доставил лично к г. де Баранту письмо Лермонтова, которым приглашал его на гауптвахту в означенное время, и г. де Барант, прочтя оное, тогда же разорвал таковое и совершенно уничтожил.

А бывший в карауле на Арсенальной гауптвахте 22 марта, прикомандированный к Гвардейскому Экипажу, мичман 28-го флотского Экипажа Кригер объяснил, что со вступления его в означенный караул, он почти весь тот день безвыходно находился на платформе, и по сему случаю ему совершенно неизвестно, каким образом Лермонтов мог выйти в коридор, для свидания с г. де Барантом, без его Кригера ведома, и вопреки законного воспрещения.

Тоже самое показали и нижние чины Гвардейского Экипажа, находившиеся в этом карауле.

А стоявший, в означенное время, на часах в караульне близ той комнаты, где содержатся арестованные офицеры, рядовой Иван Мигунов удостоверяет, что он поручика Лермонтова совершенно в лицо не знает и в чем он был одет не заметил, а потому не мог усмотреть каким образом офицер сей прошел мимо его поста в коридор, и при том в продолжении его часов проходили несколько раз служители арестованных офицеров.

Служба.

В службе Лермонтов с 1832 года из дворян, произведен корнетом 1834 года ноября 22-го; поручиком 1839 года декабря 6-го; в Л.-Гв. Гусарский полк переведен из Л.-Гв. Гродненского Гусарского полка в 1838-м, а в сей последний полк поступил из Нижегородского Драгунского полка в 1837 году; в означенный же Драгунский полк переведен Высочайшим приказом с переименованием из корнетов в прапорщики 27 февраля 1837 года; в 1837-м находился в Экспедиции за Кубанью; в штрафах не бывал, Высочайшим замечаниям и выговорам не подвергался; к повышению чином аттестовался достойным; к службе усерден, в нравственности хорош, за смотры, маневры, парады и ученья удостоился получить, в числе прочих офицеров, 44 Высочайших благоволения; от роду ему 26 лет.