Стёртые буквы - Елена Первушина

— Мать не узнала? — спросила Ксанта, едва сдерживая смех.

— Нет, не знает до сих пор, — Киури почувствовала, что жрица Тишины не осуждает, а, скорее, даже одобряет ее своеволие и расхрабрилась. — Но… вы еще не все знаете! Когда я прочитала свитки, я долго ходила, как безумная, все переживала за этих людей, придумывала, как им поступить, чтобы все кончилось хорошо. А потом, когда успокоилась, я решила… Дело в том, что едва ли в наше хранилище попадут когда-нибудь другие романы… И я… решилась… у отца было несколько испорченных свитков, которые никому не были нужны. Я аккуратно соскоблила верхний слой и стала… решилась… осмелилась…

— Сочинять сама?

Киури только кивнула, заливаясь краской до кончиков ушей.

— И как успехи?

— Я… я написала довольно много… почти закончила… Конечно, над этим надо еще много работать, просто… — и, набравшись духу девушка выпалила: — Просто я боюсь, что вы скоро уедете, и я так никому никогда и не смогу показать то, что я написала! Вы… не согласитесь прочитать? Мне хотелось бы знать, это полная ерунда или в этом есть хоть крупица смысла?! Не беспокойтесь, почерк у меня хороший!

Ксанта со вздохом покачала головой:

— Киури, я бы рада тебе помочь, но я умею читать едва-едва. Несколько строк разберу, но роман твой буду читать до скончания века и к концу забуду, что было в начале. Так что лучше уж ты мне прочти, не сочти за труд.

Киури долго отнекивалась, сражаясь со смущением, но в конце концов врожденное авторское тщеславие победило.

— Хорошо, — сказала она, почти перестав запинаться. — Только не здесь. Снизу могут услышать, а там дойдет и до моей мамы, и тогда… Может быть, мы пойдем с вами куда-нибудь? Вечер сегодня теплый, мы можем пойти, например, к старому амбару, помните? Ну тот, что напротив Зеленых ворот, где мы собирались вечером… В это время там обычно никого не бывает. Пойдемте?

— Конечно, — отозвалась Ксанта, подхватив со стула свой плед.

23

Кэми мыла посуду, Андрет чесал бока Проглоту и, как повелось у него в последние дни, гадал: догадалась или не догадалась? Молчание затягивалось, и он судорожно соображал: о чем бы поговорить, чтобы не о Кукушонке и не о Ксанте. И вдруг вспомнил. Сурви солгал насчет того, что знал отца Нея, — глупая и нелепая ложь, у которой наверняка должна быть своя причина, но сейчас речь не об этом. Здесь Кэми ему не поможет. Но было еще кое-что. Это слово из надписи Королевского Картографа, о котором они с Сурви говорили в храме. Кэми тоже несколько раз произносила его. Да, кажется, когда жаловалась на брата и племянника, она сказала, что она… Да, точно!

— Кэми, ты не знаешь, что такое «тэтарейси»?

— Сестра отца, — отозвалась Кэми.

Как всегда она ответила тут же, даже не любопытствуя, для чего ему

это.

— Тетка? — уточнил Анрет.

— Нет, тетка, по старому «тэйта» — этр сестра матери, это другое. Просто родная кровь. А сестра отца, она над братом старшая. И над детьми его. Они ей должны помогать, а если она вдовая, давать ей хлеб и мед и корову ее кормить. Ну или деньгами ей отдавать. И детей ее почитать, как старших.

— Постой-постой! Но ведь ты, наоборот, племяннику дом оставляешь!

— Так ведь это от того, что у меня своих детей нет, — вздохнула Кэми, и Андрет ощутил мгновенный укол в сердце — не надо было заговаривать об этом, особенно сегодня, но Кэми спокойно продолжала: — Да и вообще, это в старые временя так было, а сейчас каждый вертит родством, как хочет. Вот хоть мой братец, в старые временя он должен бы мне свое хозяйство оставить, ну или хотя бы выкупить его у меня. Раор, мой первый муж, на то и рассчитывал. Что будут у меня детки, и братец-сэтарийсу и их, и нас будет кормить.

— Сэтарийсу? — второе непонятное слово из записи Королевского Картографа!

— Ну да, сэтарийсу, материн брат. По старым законам он должен о племянниках заботится больше, чем о собственных детях. Из своего имущества прежде сестриных детей оделить, а уж потом своих.

— Ну да, я слышал о таком порядке наследования, — повторил Андрет те же слова, что и десять лет назад. — Только не думал, что он еще где-то соблюдается.

— Так его, почитай, никто и не соблюдает, — подтвердила Кэми. — Разве что господин Келад.

— Господин Келад?

— Ну да, вон как об Эларе и ее детях печется.

— Об Эларе?

— Ну конечно, Элара — ведь тэтарейси для детей господина Келада, а господин Келад — сэтарийсу для детей Элары. Ты разве не знаешь?

24

Говоря о хорошем вечере, Киури скорее выдавала желаемое за действительное. Вечер был действительно теплый, но ветреный. Из-за озера на город тянулась иссиня-серая облачная пелена, и хотя по краям ее еще клубилась пена белых облаков, и была в этом зрелище своеобразная прелесть, Ксанта подумала, что закатом им сегодня не любоваться, а под утре может и дождь пойти. И тут же, будто услышав ее мысли, закатное солнце на мгновение прорвало тучи и подпалило их края розовым и красным.

— До чего красиво, — промолвила Киури. — Наверно, в такой вечер женщины ходили купать свою королеву.

— Королеву? — изумленно переспросила Ксанта.

— Ну да, есть такая сказка, — в свитках храма она не записана, потому что очень старая и в нее никто уже не верит. Мне рассказывала мама, а ей — ее мама.

— А мне можно ее услышать?

— Ну конечно же, — Киури пожала плечами. — Только она совсем простая, без всяких приключений и почти без волшебства. Будто раньше в этом краю правили женщины, а не мужчины. И будто каждый год, ночью, на исходе лета женщины города сажали свою правительницу в повозку и везли по Дороге Процессий купаться. И сами вместе с ней купались, и оттого становились моложе, сильнее и мудрее. Я люблю представлять себе, как это было. Только вот не знаю, почему этот обряд назывался «Встреча с Лесными Сестрами». Мне мама рассказала, а объяснить не смогла.

— Ясно, — кивнула головой Ксанта.

Для нее самой это действительно было ясно, как день. Она без труда могла вообразить себе, как по дороге процессий, сквозь Красные, Желтые, Синие и Фиолетовые Ворота босые простоволосые женщины в самых нарядных платьях с песнями и прибаутками катят раскрашенную повозку, а рядом с ними сквозь Зеленые ворота невидимая и неслышимая идет еще одна процессия — прекрасные и страшные лесные девы, чью наготу скрывают лишь струящиеся пряди волос, бледных, как свет Меча Шелама.

Пока Ксанта любовалась этой воображаемой картиной, Киури уже принесла факел, зажгла его, пристроила в щель между досками крыльца и уселась, нетерпеливо поглаживая свой свиток. Ксанта поспешно села рядом, накинула на плечи юной сочинительнице край своего пледа и приготовилась слушать.,