Происхождение украинского сепаратизма - Николай Ульянов

Но если были терроризованные и запуганные, то не было недостатка и в убежденных украинофилах. По словам Драгоманова, Скабичевский хвалил Шевченко и всю новейшую украинофильскую литературу, не читавши ее [211] {245}.

К столь же «убежденным» принадлежал академик А. А. Шахматов. Александр Шульгин восторженно о нем отзывается как о большом друге сепаратистов. Это он устроил самостийнической делегации в 1917 году встречу с лидерами групп и партий, близких к Временному правительству. Он же, надо думать, играл главную роль в 1906 г. при составлении академической «Записки» в пользу украинского языка.

Появилась в 1909 г. в Праге работа знаменитого слависта проф. Нидерле «Обозрение современного славянства»|276: и сразу же переведена на русский язык, а через два года вышла в Париже по-французски. В ней уделено соответствующее внимание малороссам и великороссам, у которых, по словам Нидерле, «столь много общих черт в истории, традиции, вере, языке и культуре, не говоря уже об общем происхождении, что с точки зрения стороннего и беспристрастного наблюдателя это — только две части одного великого русского народа» [212]*.

Приводим эту выдержку не столько ради нее самой, сколько по причине отсутствия ее в русском издании. Ее можно найти во французском переводе Леже, но в русском, вышедшем под маркой Академии наук, она выпущена вместе с изрядной частью других рассуждений Нидерле.

Украинский национализм — порождение не одних самостийников, большевиков, поляков и немцев, но в такой же степени русских. Чего стоила полонофильская политика императора Александра I, намеревавшегося вернуть Польше малороссийские и белорусские губернии, взятые Екатериной и Павлом при польских разделах! Когда это не удалось вследствие недовольства правящих кругов, заявивших устами Карамзина: «…мы охладели бы душой к Отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола» {246}, царь отдал этот край в полное распоряжение польскому помещичьему землевладению и старопанской полонизаторской политике. Николай Павлович не имел склонности дарить русские земли, но не очень в них и разбирался. Во время польского мятежа 1830—1831 г. он с легким сердцем отнес жителей западных губерний, т. е. малороссов и белорусов, к «соотечественникам» восставших. В учебнике географии Арсеньева, принятом в школах с 1820 по 1850 г., население этих губерний именуется «поляками». Какие еще нужны доказательства полной беспризорности Малороссии? Она в продолжение всего XIX столетия отдана была на растление самостийничеству и только чудом сохранила свою общность с Россией.

Едва ли не единственный случай подлинной тревоги и подлинного понимания смысла украинского национализма видим в статьях П. Б. Струве в «Русской мысли» [213]. Это первый призыв, исходящий из «прогрессивного» лагеря к|277: русскому общественному мнению «энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек вступить в идейную борьбу с „украинством“ как с тенденцией ослабить и даже упразднить великое приобретение нашей истории — общерусскую культуру» {247}.

Струве усмотрел в нем величайшего врага этой культуры — ему представляется вражеским, злонамеренным самое перенесение разговоров об украинизме в этнографическую плоскость как один из способов подмены понятия «русский» понятием «великорусский». Такая подмена — плод политической тенденции скрыть «огромный исторический факт: существование русской нации и русской культуры, именно русской, а не великорусской»*. «Русский», по его словам, «не есть какая-то отвлеченная „средняя“ из всех трех терминов (с прибавками „велико“, „мало“, „бело“), а живая культурная сила, великая развивающаяся и растущая национальная стихия, творимая нация (nation in the making, как говорят о себе американцы)» {248}.

Только после большевистского эксперимента, сделавшего так много для превращения русской культуры в «великорусскую», можно в полной мере оценить такую постановку вопроса. Русская культура «неразрывно связана с государством и его историей, но она есть факт в настоящее время даже более важный и основной, чем самое государство» {249}.

Низведение ее до местной, «великорусской», дает основание ставить рядом с нею, как равные — малорусскую и белорусскую. Но ни одна из этих «культур» — еще не культура. «Их еще нет,— заявляет Струве.— Об этом можно жалеть, этому можно радоваться, но во всяком случае, это факт»*. Недаром евреи в черте оседлости, жившие по большей части среди белорусов и малорусов, приобщались не к малорусской и белорусской, а к русской культуре [214]~. На всем пространстве Российской империи, за исключением Польши и Финляндии, Струве не видит ни одной другой культуры, возвышающейся над всеми местными, всех объединяющей. «Гегемония русской культуры в России есть плод всего исторического развития нашей страны и факт совершено естественный»*. Работа по ее разрушению|278: и постановка в один ряд с нею других, как равноценных, представляется ему колоссальной растратой исторической энергии населения, которая могла бы пойти на дальнейший рост культуры вообще {250}.

Сколь ни были статьи П. Б. Струве необычными для русского «прогрессивного» лагеря, они не указали на самую «интимную» тайну украинского сепаратизма, отличающую его от всех других подобных явлений — на его искусственность, выдуманность.

Гораздо лучше это было видно людям «со стороны», вроде чехов. Крамарж называл его «противоестественным» [215]*, а «Parlamentar», орган чешских националистов, писал об «искусственном взращивании» украинского национализма. До прихода к власти большевиков он только драпировался в национальную тогу, а на самом деле был авантюрой, заговором кучки маньяков. Не имея за собой и одного процента населения и интеллигенции страны, он выдвигал программу отмежевания от русской культуры вразрез со всеобщим желанием. Не будучи народен, шел не на гребне волны массового движения, а путем интриг и союза со всеми антидемократическими силами, будь то русский большевизм или австро-польский либо германский нацизмы. Радикальная русская интеллигенция никогда не желала замечать этой его реакционности. Она автоматически подводила его под категорию «прогрессивных» явлений, позволив красоваться в числе «национально-освободительных» движений.

Сейчас он держится исключительно благодаря утопической политике большевиков и тех стран, которые видят в нем средство для расчленения России.|279:

Примечания

1

Щербаківський В. Формація української нації. Нарис праісторії України. Прага, 1941 ; То же: Нью-Йорк, 1958. 147 с.

2

Одинец Д. А. Из истории украинского сепаратизма // Современные записки. Париж, 1939. № 68. С. 369—387.

3

Potocki, Jan. Voyage dans les steppes d’Astrakhan et du Caucase. Paris: Merlin, 1829.

4

Такое толкование принято было М. С. Грушевским. Но, чувствуя его неудобство для украинофильства и для всей своей исторической схемы, он, тем не менее, ни к какому другому ясному объяснению не пришел. Уже в 1919 г. в «Короткой истории Украины», на стр. 4 он пообещал: «А звідки вона [назва України.— L.] пішла — се потім побачимо». Но ни в этой, ни в других книгах не посвятил нас в результаты «побачення». Один из его последователей и кажется, учеников, Сергей Шелухин, считает все его суждения по этому поводу — «хаосом догадок». См.: Шелухин С. Україна — назва нашої землі з найдавніших часів. Прага, 1936.

5

Czacki, Tadeusz. O nazwisku Ukrainy i początku kozaków // Dzieła... zebrane i wydane przez hr. E. Raczyńskiego. T. 3. Poznań, 1845. S. 320—326.

6

См. об этом: Кн. А. М. Волконский. Историческая правда и украинофильская пропаганда. Турин, 1920. 207 с. ; Царинный А. Украинское движение: краткий исторический очерк: преимущественно по личным воспоминаниям. Берлин, 1925. 229 с.

7

Tarnowski, Stanislaw. Ksiadz Waleryan Kalinka. Kraków, 1887. C. 167—170.

8

Корнилов А. А. Общественное движение при Александре II. М., 1909. С. 132.

9

Особенно склонен к этому С. Н. Щёголев, собравший обильный материал в польской публицистике XIX—XX вв. См. его «Современное украинство», 1914, а также ранее вышедшее «Украинское движение, как современный этап южнорусского сепаратизма», Киев, 1912.

10

Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные археографической комиссией (АЮЗР). Т. 3. СПб., 1861. С. 568—569. (№ 369. Статейный список окольничего Федора Бутурлина и дьяка Василья Михайлова, посланных к гетману Богдану Хмельницкому для разведывания о дружбе гетмана с Шведским королем и с венгерским князем Рагоцием и о посылке к последнему козацкого войска …)