Девушка без прошлого. История украденного детства - Шерил Даймонд

— Главная задача — врачи. Это даже важнее паспорта Бхаджан. — Мама не сдает позиции, но уже начинает теребить край одежды.

Потом она поспешно рассказывает ему о моей находке — о наших документах, которыми он так одержим. Она говорит, что мы все можем пойти в бразильское посольство и получить новые паспорта по этим свидетельствам о рождении.

— Отдай. — Он встает.

Мама смотрит на него, и я вижу, как она испугана. Я начинаю жалеть, что вообще нашла эти бумаги. Надо было сразу ему сказать, чтобы он не расстроился. Почему у меня появились от него секреты? Сейчас это кажется таким глупым. Как игра с огнем.

— Они останутся у меня, — говорит мама. — Мы с папой поражены и смотрим на эту маленькую женщину с выражением одинакового недоверия. — Когда Бхаджан выдадут паспорт, ты получишь все, что угодно. А до этого ничего не будет. — Она уходит к себе и запирает дверь.

Я в это не верю. Она просто не обращает на него внимания, даже когда он начинает кричать и колотить в ее дверь так, что та трясется. Сидя на диване, я обхватываю руками колени и снова чувствую себя ребенком. Мне страшно и слишком плохо, чтобы думать.

Сильнее всего меня удивляет то, что через несколько дней он уступает. Отец никогда раньше этого не делал.

Глава 37

Флорида, 23 года

Все рушится раз и навсегда в маленьком пляжном городке с таким ярким небом, что на него невозможно смотреть, с загорелыми туристами и чередой мотелей, разбросанных по дороге в часе езды к северу от Майами.

Сюда стремятся люди, которые не могут позволить себе Майами-Бич. После всех медицинских расходов среди них оказываемся и мы. Мотель «Старлайт», люкс-апартаменты номер триста один: две спальни, мини-кухня и я посреди холодной войны.

Отпуск был его идеей. Само это слово, такое неуместное в нашей нынешней жизни, дало мне надежду. Он был прав: кажется, это мне и было нужно — море, солнце и немного времени, чтобы прийти в себя. А еще: возможность для всех нас избавиться от стресса.

Но этого не произошло. Он пытался вымотать ее, а мама не отдавала ему документы, даже когда он угрожал или швырял ее на пол мотеля. Она меня предупредила, что отдаст их мне в любой момент, если я попрошу, но я не хочу даже знать, где она их прячет. Прошло меньше недели этого отпуска, когда у меня снова начались внутренние кровотечения. Мне хочется попросить отца дать мне шанс восстановиться. Дать несколько месяцев, просто чтобы вздохнуть спокойно. Но я никогда не смогу этого сказать. Никто никогда не возражает ему.

Мы с мамой вместе гуляем по набережной. Она идет медленно, чтобы я не отставала. И вдруг резко останавливается:

— Тебе нужен иммиграционный адвокат.

Я недоуменно смотрю на нее:

— А я не могу просто пойти в посольство и получить паспорт? — Наивность в собственном голосе меня бесит.

Как мало я знаю о жизни нормальных людей, о том, что нужно, чтобы жить спокойно, не нарушая закона. Я просто таскалась по всему миру за родителями, которые не замечали границ.

— Тебе нужна помощь, чтобы получить паспорт.

— Но тебе тоже нужен паспорт.

— Обо мне забудь.

— Господи, мам…

Она оглядывается, будто проверяет, нет ли «хвоста». Ах да, именно это она и делает: высматривает его.

— Бхаджан, тебе нужен адвокат.

Часа в два ночи я просыпаюсь от кошмара, страх стискивает мне грудь, а потом я вспоминаю, что все это реально. Сквозь занавески проникает свет фонарей, падает полосами на белое одеяло.

Почему я никогда не ставила под сомнение его действия? Я выросла в мире без правил и смысла и поэтому цеплялась за законы отца. Они были моей религией, и я не критиковала их. Я должна была делать только одно: не меняться и хранить верность. Но теперь мне приходится нарушить эти правила. Я медленно сажусь, отбрасываю одеяло, молча, в полутьме двигаюсь к неразобранному чемодану. Поднимаю крышку и ищу среди одежды «Папийон». Открываю на нужной странице и… задыхаюсь. Спокойно! Пролистываю всю книгу, переворачиваю ее вверх ногами.

Ничего нет. Ничего!

Я открываю дверь спальни. Мои ладони мокрые от пота. Я осторожно приближаюсь к кругу света, в котором он читает. Папа откладывает книгу, смотрит на меня.

Очень тихо я спрашиваю:

— Почему ты забрал мои деньги?

— Они в безопасном месте. — Он пожимает плечами. — Когда я получу паспорт, ты получишь их назад. Может быть.

— Я не понимаю.

Он медленно поворачивает голову:

— Чего не понимаешь?

— Ничего. Вообще. — Я отчаянно пытаюсь сглотнуть. — Почему ты так жесток с мамой?

— Замолчи! Следи за тем, что говоришь! — Лицо у него ледяное, тело мощное и напряженное.

Я слишком долго следила за собой, и теперь это все выплескивается: слова вперемешку со слезами. Грудь тяжело вздымается.

— Я никогда не была достаточно хорошей, все, чего я добивалась, было недостаточно хорошо, мы все поступали неправильно. Я так старалась добиться твоей любви…

— У тебя истерика.

— Нет! Почему ты всегда так говоришь, если кто-то повышает голос? Если делает не то, что ты велел? Ты не прав. — Вот и произнесено запретное слово. Но я так зла, что мне плевать.

— Посмотри на себя. — Он кривит губы. — Просто посмотри.

Представлю, как я выгляжу: тощая, словно палка, с красным прыщавым лицом, одета только в огромную футболку и еле держусь на ногах. Но мне не стыдно.

— На себя посмотри, папа. — Я хватаюсь за пустое кресло, чтобы удержаться на ногах. Он встает, но я продолжаю: — Почему все вокруг должны анализировать и менять свое поведение, а ты нет? Никому нельзя на тебя смотреть.

— Заткнись! — Его слова как щелчок бича. — Не смей так разговаривать! Ты с ума сошла и выдумываешь какую-то хрень о прошлом!

— Нет!

Мы оба поворачиваемся. Тонкая фигура мамы темнеет в дверях ее комнаты.

— Не смей называть ее сумасшедшей!

— Вали отсюда! — Его лицо наливается кровью. — Закрой дверь!

— Нет. — Мама не двигается.

Ее присутствие каким-то образом придает мне мужества. Гнев тоже уходит. Остается только один вопрос, ответ на который я хочу узнать.

— Ты меня любишь?

— Что ты несешь?

— Я ничего не несу. Я не сошла с ума.

Я плачу, потому что вижу то, что разбивает мне сердце: жуткую пустоту, полное отсутствие сочувствия ко мне, его дочери, умоляющей о любви.

— После всего, что было, я тебя все еще люблю, папа. Я готова бежать, драться, врать, делать что угодно ради вас