Цареубийство в 1918 году - Михаил Хейфец

Когда планировалось нападение на ДОН и похищение узников «офицерами-монархистами», не могло быть более подходящих для такого плана охранников у семьи, чем известные всему городу пьяницы, распустехи, воры. Они-то и должны были прошляпить пленников и понести потом за это законное наказание от власти.

(Например, вместе с левыми эсерами, казненными в Перми.)

Это была бы красивая комбинация!

А вот для исполнения «законного постановления» они были непригодны: как любые пьяницы, не могли долго держать язык за зубами и вообще склонны к подкупу.

Потому сразу после вынесения нового решения возникло в ДОНе старое дело о краже. «Авдеев смещен, его помощник Мошкин арестован, весь внутренний караул сменен» – следовательно, «опасения напрасны», успокойте руководство, товарищ Филипп, в тюрьме теперь будут исключительно надежные палачи.

12 июля Голощекин прибыл из Москвы и стал ждать сигнала.

Соколов, а вслед за ним Игорь Шафаревич и другие приписывают ему главную роль в организации цареубийства. (Сибирский журналист В. Болховитинов пишет, например: «Непосредственно подчиненные Свердлову комиссары еврейской национальности Шая Голощекин и Юровский зверски уничтожили царскую семью».) Но Голощекин чисто физически не мог «всем распоряжаться» в Екатеринбурге: как установил именно Соколов, он с конца июня до 12 июля находился в Москве, «разрабатывал со Свердловым планы на его квартире». Именно на этот период и приходятся главные оргмероприятия: убийства Долгорукого, Татищева, Седнева, Нагорного, смена караула и присылка в ДОН «латышей» – все производилось тогда, когда Голощекин еще сидел в Москве.

«Голошекина защищать никому в голову не придет», – написал Бруцкус, а я добавлю, что это, по-видимому, был один из самых страшных палачей в истории России XX века, аналог какого-нибудь Ганса Франка, повешенного в Нюрнберге, и если бы ему поручили организовать цареубийство, он ни в чем бы не уступил Белобородову. Просто слишком много нашлось в Екатеринбурге комиссаров, претендовавших на место главного городского цареубийцы… Как раз важнейшая улика Соколова, телеграмма на его имя в Кремль, это доказывает. А на роль некоего тайного шефа он не годился, хотя бы потому, что вовсе не хотел быть тайным: сразу полез на трибуну, чтобы лично объявить городу и миру о гибели Николая Романова.

«Покажите труп», – потребовалал недоверчивая уральская публика.

Когда истребление Романовых завершили, деловых организаторов взяли в центральный аппарат партии и государства. А местного «дипломата» отправили в Туркестан: Ильич все-таки не любил тех, кто заговаривал ему зубы.

Глава 31

АПОЛОГИЯ НИКОЛАЯ СОКОЛОВА

Эта глава содержит похвальное слово Николаю Соколову.

Его пороки как юриста оказались продолжением его профессиональных достоинств, в частности поэтому версия еврейского преступления в Екатеринбурге так надолго законсервировалась в литературе.

Система большевистского управления страной основывалась на разделении политической и административно-судебной властей. Тайная власть принимала в России все важные решения. Ни ее деятельность, ни истинная структура никому не раскрывались, историкам достались ничтожные крохи ее архивов. Политические решения принимались, следовательно, одними лицами, исполнялись другими (правительственной властью).

Эту параллельную систему властей сознательно сконструировал Ленин, причем одной из целей такой амбивалентности администрации считался «обман буржуазных обывателей», или «слепоглухонемых». (Лидер объяснил коллегам, что официальная власть сможет принимать помощь «буржуазного окружения», тогда как партийный кабинет тайной власти будет наносить врагу революционные кинжальные удары из государственного подполья.)

К чести Соколова, он к «слепоглухонемым» не принадлежал и за карнавалом официально-декоративных правительственных масок пытался выявить действующие в преступлении лики.

За маской официального премьера Ленина он выявил тайного вершителя политики – Янкеля Свердлова. За личиной официального председателя Уралсовета Белобородова – правителя де-факто, секретаря обкома Шая Голощекина. За тенью официально объявленного цареубийцы Ермакова высвечивался подлинный палач – Янкель Юровский,

«Русские» их имена деформировались в тексте его книги в подчеркнуто еврейскую форму вполне сознательно: в екатеринбургском сюжете вышло так, что подлинные имена и фамилии всех участников-евреев звучали по-славянски (Яков Свердлов, Исай Голощекин, Яков Юровский).

Ошибка Соколова заключалась в неправильно выбранных коэфициентах вычисления истины. Во-первых, сам принцип доводился им до абсурда. Не всегда обладатель официальной власти исключался в России из системы власти тайной: часто обе функции совмещались в одном лице. Ленин, например, был главой и партийной, и правительственной головки. Троцкий считался вторым человеком в партии, но и немалой фигурой в правительстве (наркомвоенмор). Если формальный глава государства Калинин сразу обнаруживал оперно-декоративную роль должности советского «конституционного царя», это вовсе не значило, что каждый президент окажется куклой в руках партийного руководства: например, Яков Свердлов на том же посту в силу личных особенностей обладал громадным реальным влиянием на дела.

Другой просчет Соколова заключался в том, что источник и орган тайной власти, которые им интуитивно ощущались, следователь мыслил лишь в виде еврейской группы в большевистской головке: кажется, он предполагал, что евреи не большевики вовсе, а орудия национальных руководителей еврейства, «сионских мудрецов».

В этом пункте я вынужден отвлечься и вновь сделать виток в сторону от екатеринбургского сюжета.

В искажении видения следователя не следует искать только личную ограниченность Соколова или комплекс национальной его неполноценности (когда собственный молодой народ представляется марионеткой в чужих, зрелых и опытно-хитрых пальцах), или, наконец, рецидив омертвело-религиозного воспитания. Словом, это был не порок консервативно настроенного обывателя. Мировоззрение Соколова в ту эпоху считалось мировоззрением современным, более того, модно современным. По методологии своего мышления Соколов выглядел как раз новатором в противовес быстро устаревавшему либералу Бруцкусу, благодаря чему он и вошел в идеологическую моду эпохи на десятилетия, а профессора даже его земляки забыли. Беды мира объяснялись единомышленниками Соколова 06щественым Злом, проистекавшим из небольшого по объему и раздробленного по всей Европе и Америке источника, отравлявшего трудовое человечество. Левые тогдашние группы называли это Всемирное Зло «крупной буржуазией». А ведь они были не дураками, слепцами, многие вовсе не злодеями по натуре – но, если использовать литературные образы, это были Раскольниковы, решившие убить богатую старушку – Мировую Буржуазию, чтобы принести счастье близким, да и себе самим – талантливым, погибавшим в старом мире людям. Правые же группы избрали на аналогичную роль другую старушку – Мировое Еврейство: среди них оказался искуснейший политик тогдашней Германии Адольф Гитлер, и один из ее лучших летчиков Герман Геринг, и великий промышленник Генри Форд в США, и талантливейший офицер русского флота Александр Колчак.

В этом же ряду мне видится Николай Соколов. Подобно им, он потерпел поражение в деле, которому посвятил жизнь: не заметил не только Ленина с Дзержинским, но и пермский центр и, не в силах обойти Белобородова, всячески приуменьшил в книге его роль. Это ведь был не индивидуальный феномен Соколова, а явление распространенное, того же порядка, как у Сталина, несомненно лучшего политика России, который, приступая к жизненно важному контакту с гитлеровской Германией, рекомендовал своему посланцу встретиться с… Яльмаром Шахтом, полагая, что германский министр из банкиров должен представлять в рейхсканцелярии некое нацистское политбюро, тайное правительство из капиталистов, отдающее Гитлеру приказы. Полная аналогия с Дитерихсом, полагавшим, что раз Троцкий еврей, он-то и должен приказывать русскому Ленину.

Задача не только Соколова, но любых исследователей екатеринбургского дела осложнялась необыкновенным, почти сказочным легкомыслием многих его современников и всех иных свидетелей и исследователей при обращении их с фактами, именами и датами в нашем сюжете цареубийства. Вот два примера.

При жизни Соколова, в 1921 году, в Мюнхене вышла книга Ф.Винберга «Корни зла» (она же «Крестный путь», часть 1-я). Вряд ли нужно в рамках нашей темы уточнять, что книга была посвящена «описанию страданий погибшей Царской семьи», корни же зла, давшие ей название, состояли в «Великом и малом заговоре еврейства», гениально осуществленном сионскими мудрецами в поверженной в прах России. На службе у еврейства, согласно Винбергу, состояли Корнилов, Алексеев, Деникин и Янушкевич, распорядившийся о переброске избытка кавалерии в пехоту в условиях позиционной войны: это было им сделано по еврейской интриге. Ссылку на «Корни зла» я нашел в книге Соколова (почему и прочел ее), но какие, спрашивается, претензии можем мы предъявлять юристу 20-х годов, если и в 1981 году наш современник профессор П.Пагануцци тоже сослался как на источник на те же «Корни» в книге, посвященной истории цареубийства: «Убийство австрийской наследственной четы было делом рук масонов… Установлено с документальной точностью, что убийцы являлись масонскими агентами.» Корнилов и Деникин с той же документальной точностью являлись агентами еврейскими… Уверен, исследуя любой другой сюжет, современный профессор проверил бы источниками основательность исследований своих предшественников – но это правило не распространяется на екатеринбургское цареубийство.