Дом у озера - Кейт Мортон

От пива с Дональдом, виски с Нэнси и душной тоски горьких мыслей Сэди разморило, и она задремала, хотя было еще только половина десятого. Ее разбудил звонок мобильника. Сэди вскочила, щурясь от тусклого света и пытаясь вспомнить, куда положила чертов телефон.

Ах да, зарядка. Сэди потрясла головой, чтобы прояснить мозги. В мыслях теснились дети. Потерянные дети, усыновленные дети, брошенные дети. Возможно, даже убитые. Сэди добрела до мобильника, взглянула на экран и увидела несколько непринятых вызовов с незнакомого номера.

– Алло.

– Детектив-констебль Спэрроу?

– Слушаю.

– Меня зовут Питер Обел, я работаю личным помощником у писательницы Э. С. Эдевейн.

Элис. Сэди ощутила прилив адреналина. Спать совершенно расхотелось.

– Дальше.

– Извините, что звоню так поздно, вопрос достаточно деликатный, и я не хотел оставлять сообщение.

Ясно. Сейчас он скажет, что обратится в полицию, если Сэди не оставит в покое его работодательницу.

– Мисс Эдевейн получила ваши письма, касающиеся исчезновения ее брата Тео, и попросила позвонить вам.

– Хорошо.

– Она хотела бы с вами встретиться. В пятницу в полдень вас устроит?

Глава 23

Первое отчетливое воспоминание об отце у Элис было связано с днем, когда они ходили в цирк. Через несколько недель после того, как ей исполнилось четыре, красно-желтые шатры, словно волшебные поганки, выросли на пустом поле возле деревни. Элис с мамой проходили мимо ярмарочной площади, и Элис, распахнув от восторга глаза, спросила:

– Откуда они узнали про мой день рождения?

Следующие несколько дней волнение нарастало, на стенах и в витринах магазинов появились афиши с изображениями клоунов, львов и (любимая картинка Элис) девушки, которая летела высоко над землей на сверкающих качелях, а за ней тянулись красные ленты.

Маленькая Клементина заболела бронхитом, и потому, когда великий день наконец настал, мама осталась дома, а Элис с отцом, взявшись за руки, пошли через поля в деревню. Элис шла вприпрыжку рядом с отцом, новая юбка красиво плескалась на ветру, а она сама пыталась придумать, что бы ему сказать. Элис стеснялась, но ее переполняло чувство собственной важности. Наверняка тогда с ними была и Дебора, однако мозг Элис услужливо стер из памяти присутствие сестры. Они пришли на ярмарку, где их сразу ошеломили запахи опилок и навоза, громкая веселая музыка, детские возгласы и ржание лошадей. На площади возвышался огромный шатер с широко раскрытой черной пастью, остроконечная крыша пронзала небо, и Элис застыла с открытым ртом, глядя на трепещущий на ветру зубчатый желтый флаг, водруженный на макушку шатра, и маленьких скворцов, которые парили над ним, ловя воздушные потоки.

– Грандиозно, – сказала Элис, довольная новым словом, которое подслушала у миссис Стивенсон на кухне и с тех пор мечтала использовать.

У входа теснилась очередь, дети и взрослые восторженно болтали, ныряя под огромный полог и занимая места на покатых скамьях. Солнце палило вовсю, и запах разогретых полотнищ смешивался с запахом предвкушения. Наконец по шатру раскатилась барабанная дробь, голоса стихли, зрители нетерпеливо замерли на краю сидений. Шпрехшталмейстер важно выхаживал по арене, львы рычали, слоны носили танцующих девушек по кругу. Элис завороженно смотрела, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы взглянуть на отца, впитать его сосредоточенный взгляд, впалые щеки, чисто выбритый подбородок. Его присутствие до сих пор не утратило новизну, он был завершающим элементом головоломки, тем человеком, по кому они скучали все военные годы, даже не сознавая того. Запах мыла для бритья, пара больших ботинок в прихожей, теплота глубокого хрипловатого смеха.

После представления отец купил пакетик арахиса, и они ходили от клетки к клетке, просовывали сквозь прутья руки и раскрывали ладошки, чтобы их лизнул шершавый язык. Торговец с веселой разноцветной тележкой продавал сладости, и Элис канючила, пока отец не уступил. С карамельными яблоками в руках, довольные и усталые, они направились к выходу, где натолкнулись на человека с деревянными обрубками вместо ног и куском металла, закрывающим половину лица. Элис уставилась на него, решив, что это очередной ярмарочный аттракцион, вроде бородатой женщины или клоуна-карлика в цилиндре и с печальным намалеванным лицом, но отец ее удивил. Он опустился на колени перед калекой и тихо заговорил с ним. Время шло, и Элис, доев яблоко до липкой палочки, заскучала, нетерпеливо переминаясь в пыли.

Домой возвращались по скалам; внизу грохотало море, на полях под паром цвели маргаритки, а отец объяснял, что человек в металлической маске тоже был солдатом, как и он сам, но не всем повезло вернуться в прекрасный дом к красавице жене и детям, многие оставили часть себя на полях сражений во Франции.

– Только не ты! – смело заявила Элис, гордая, что отец вернулся целым и невредимым, сохранил обе стороны красивого лица.

Что ответил Энтони, осталось тайной: Элис, которая шла, балансируя, по краю каменного выступа, поскользнулась, упала и сильно разбила коленку. Боль была ужасной, словно металлической, и Элис, заливаясь горючими злыми слезами, гневно закричала, что этот противный камень выскочил навстречу и споткнул ее. Отец перевязал разбитую коленку своим носовым платком, говоря что-то ласковое, от чего сразу перестало болеть, а потом посадил Элис на спину и отнес домой.

– Твой папа умеет лечить, – сказала ей позже мама, уже после того, как довольных, разрумянившихся на солнце девочек искупали, причесали и накормили в детской яйцами вкрутую. – Когда тебя еще не было, он ходил в большой университет, куда могут попасть только самые умные люди в Англии. Там он научился делать людей лучше. Там он стал врачом.

Элис нахмурилась, усваивая новую информацию, потом покачала головой.

– Мой папа не врач! Он совсем не похож на доктора Гиббонса! – (У доктора Гиббонса были холодные пальцы и пахло изо рта.) – Мой папа волшебник!

Элеонор улыбнулась, посадила девочку к себе на колени и прошептала:

– Я рассказывала тебе, что папа спас мне жизнь?

Элис устроилась поудобнее, чтобы услышать историю, которая вскоре станет у нее одной из самых любимых. Мама рассказывала так красочно, что Элис словно чувствовала запах выхлопных газов и навоза, видела запруженную автобусами, машинами и трамваями Мэрилебон-стрит, ощущала страх матери, когда та увидела, что на нее несется реклама чая «Липтон».

– Элис?

Она мигнула. Питер, ее помощник, переминался с ноги на ногу.

– Уже скоро, – сказал он.

Элис взглянула на часы.

– Возможно, хотя пунктуальных людей очень мало, Питер. Мы с тобой исключение.

Она старалась говорить беззаботно, но, судя по сочувственной улыбке Питера, ей это не удалось.

– Что я должен делать, когда она придет? – спросил Питер. – Записывать или, может, подать чай?

«Просто будь рядом, – хотела сказать Элис, – чтобы нас было двое, а она одна. Тогда бы я чувствовала себя увереннее».

– Понятия не имею. Если через пятнадцать минут детектив все еще будет здесь, можешь предложить чай. Четверти часа вполне хватит, чтобы определить, стоит ли тратить на нее время. А пока займись чем хочешь.

Он поймал ее на слове и ушел на кухню, где и так все утро проработал над этим чертовым сайтом. После его ухода комната вновь наполнилась упрямыми воспоминаниями. Элис вздохнула. Все семьи представляют собой сплав историй, но, похоже, в ее семье гораздо больше слоев из рассказов и пересказов, чем в остальных. Во-первых, сама семья была не маленькой и все любили разговаривать, записывать и задавать вопросы. К тому же они жили в Лоэннете, месте, щедро наделенном собственной историей, потому неудивительно, что их жизнь походила на книгу, сборник увлекательных рассказов. Хотя одна ключевая глава так и осталась нерассказанной. Содержащаяся в ней правда была настолько важной и ошеломляющей, что родители не пожалели сил, чтобы всю жизнь ее скрывать. Элис ошиблась в тот день, когда, пожалев калеку с обрубками вместо ног и жестяным лицом, она шла вприпрыжку рядом с отцом и радовалась, что он вернулся с войны невредимым. Как оказалось, отец тоже оставил часть себя во Франции.

– Мама рассказала мне почти сразу после того, как объявили, что война закончилась, – сказала Дебора во вторник, когда они сидели у нее в гостиной и пили чай. Сестра выглядела необъяснимо виноватой, ее молчаливое «mea culpa» словно висело в воздухе. – Мы готовились к празднованию, а папа отдыхал наверху. Жить ему оставалось недолго, и мама была в задумчивом настроении. Помню, я сказала какую-то банальность, мол, как хорошо, что война закончилась, наши парни вернутся домой, к своей прежней жизни. Мама не ответила. Она стояла на стремянке спиной ко мне, вывешивала в окне британский флаг. Я подумала, что она, наверное, не услышала, и повторила свои слова и вдруг заметила, что у нее трясутся плечи. Она плакала. Тогда-то она и рассказала мне о папе, как он страдал. Как они оба страдали после первой войны.