Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений - Хюберт Лампо

Сходство с религиозной церемонией у его более чем светского занятия появлялось потому, что он всё время напевал обрывки духовных гимнов и с его толстых лиловых губ то и дело срывались имена библейских святых. Вспоминая об этом теперь, когда я стал взрослым, я говорю себе, что старик был слишком прост и веровал слишком безыскусно, а потому не видел большого противоречия между библейскими заповедяки м тайным винокурением. Однако тогда мне казалось, что он свершает какой-то сокровенный ритуал и, отправляя свою службу, глумится над всем, что должно быть священным для человека. Этим, наверное, и объясняется ужас, который я испытывал, пока за ним следил, — ужас, смешанный с любопытством и отвращением.

Я только что перебежал ручей по перекинутому через него маленькому дощатому мостику и спрятался за деревьями, чтобы незаметно подобраться поближе к хижине, как вдруг прямо над моей головой раздался голос, шедший, казалось, с самого неба:

— Эй, белый, что тебе здесь нужно?

В первое мгновение я было решил, что это какой-то ангел требует у меня отчёта за нечестивый интерес, который я испытываю к старику. Я сразу вспотел и у меня затряслись колени. Но, подняв испуганные глаза, я обнаружил, что на дереве надо мной сидит мальчик примерно моих лет. Я обалдело пробормотал:

— Затем ты залез на акацию? А колючки?

— Это не акация, а туя, болван!

Избавившись от своего страха, я так обрадовался, что даже не обратил внимания на оскорбление.

— Почему ты зовёшь меня белым? Ведь ты тоже белый.

Я просто не смог уследить, как он спрыгнул с дерева. Как кошка. Он был бос, с растрёпанными волосами и одет в рваные штаны и висевшую лохмотьями рубашку. Но больше всего меня удивил лоскуток красной материи, пришитый там, где полагается быть сердцу.

— Да, я белый, но слон! — заявил он так, словно это само собой разумелось. — Что тебе тут нужно?

Мне и в голову не пришло, что я мог бы задать тот же вопрос ему самому, а ответа я придумать не сумел и предпочёл переменить тему.

— А почему у тебя красная тряпка на груди?

— Я ранен, — ответил он мягким тоном, который ввёл меня в заблуждение. Потому что он тут же накинулся на меня.

Мы покатились по траве. Сначала я было подумал, что он просто хочет повозиться, как это часто бывает у ребят нашего возраста, но мой нежданный противник позаботился доказать мне, что я очень и очень ошибаюсь. Он-таки отлупил меня, отлупил по первое число. Я даже начал вопить так громко, что мои крики обеспокоили старого демона с длинными белыми волосами, и он вышел из своей хижины. То, что меня спас именно Иаков, было совершенно неожиданно — от удивления я даже забыл потом пожаловаться отцу. Старик, как обычно, был пьян — ровно настолько, чтобы походка у него стала неуверенной, а язык заплетался. Но он всё-таки держался на ногах ещё достаточно крепко — он схватил нас своими могучими ручищами, точно котят, и посадил около себя справа и слева, добродушно приговаривая:

— Ягнятки господни, маленькие ягнятки… бее… бее…

Мы с Джимом расхохотались, и старик тоже захохотал, тряся толстым, как у Силена, брюхом. Однако с тех самых пор я хорошо запомнил, что, если Джим упоминает белого слона, с ним надо держать ухо востро.

Вдруг мне показалось, что я сбился с пути. Я остановился и посветил фонариком по сторонам. Вокруг не было видно ничего, кроме стволов деревьев, и в их зелёной невозмутимости мне почудилась насмешка. Я уже подумал, не разумнее ли будет вернуться назад по тому же пути, по которому я сюда пришёл, и отыскать Джима. Может быть, он за это время немножко одумался. На самом деле это была попытка обмануть себя (в глубине души я не сомневался, что возвращаться к Джиму совершенно бесполезно), но я чувствовал себя потерявшимся, как слепой щенок. На всякий случай я — правда, без особой надежды — громко прокричал несколько раз имя Нгалы. Ещё и сегодня я предпочитаю не знать, какой зверь рыкнул мне в ответ. Его рычание прозвучало так близко, что я, уже больше не раздумывая, ринулся вперёд, словно ядро из пушечного жерла, перепрыгнул через дерево, лежавшее поперёк тропинки, прорвался сквозь путаницу мокрых лиан и, пошатываясь, еле переводя дух, остановился посреди илистого болотца. Вода тут не доходила до верха моих сапог. Однако я не осмеливался двинуться дальше, потому что вовсе не был уверен, что доберусь до твёрдой почвы — впереди в луче моего фонарика виднелся всё тот же зелёный ковёр, по какому я прохлюпал до того места, где теперь стоял.

Внезапно вокруг воцарилась тишина, словно джунгли затаили дыхание.

Через мгновение послышался какой-то шум. Я посветил фонариком в ту сторону, откуда он раздался, и в пятне света возник Джим. Что-то, случилось. Это я понял сразу.

— Не будь дураком, Вернон, — сказал он.

— По-моему, я сбился с дороги.

Он стоял по ту сторону упавшего дерева.

— Развалины там.

И он показал рукой вправо.

Я зашлёпал сапогами по воде. Странно, насколько меня успокоило одно его присутствие — я даже мог теперь говорить о развалинах с безразличным видом, словно речь шла о каких-то абстрактных проблемах.

— Откуда ты знаешь?

Он не ответил и только протянул мне руку, чтобы помочь перешагнуть через ствол дерева, лежавшего поперёк болотца. Я ухватился за неё, и вдруг что-то со страшной силой потянуло меня вперёд. Через секунду Джим прижал меня к груди так, что я не мог пошевельнуться, и начал набивать мне рот какой-то дрянью — она была липкой, тягучей, жгучей и всё-таки пахла цветами.

— Я не эгоист, — сказал он. — Я оставил кусочек и для тебя.

Он прижал ладонь к моему рту. Этот проклятый кусочек сатанинского гриба обжёг мне язык и нёбо. Но как я ни старался, мне не удавалось его выплюнуть. Когда я попытался вытолкнуть его языком, Джим сильно ударил меня по затылку. Я подпрыгнул и невольно проглотил ту гадость, которой он набил мой рот. Джим выпустил меня и отвернулся.

— Не будь идиотом, Вернон, — повторил он. — Без лнаги мы в джунглях погибли бы. Ни один хищник ни за что не тронет человека, съевшего лнагу.

— Охотно верю! Эти хищники немножко поумнее, чем некоторые выпускники Гарварда…

Мне предстояло умереть от яда, и я прекрасно понимал, что сделать уже ничего нельзя. Я говорил с безнадёжной покорностью судьбе, дрожа всем телом.

— Погаси фонарик, выпускник Гарварда.

— Ещё чего?

— А ещё не будь таким умным.

Мне было теперь всё равно. Я погасил фонарик.

— Ну как?

Я пожал плечами.

— Яд начинает действовать. Я чувствую, как покалывает в губах.

— Твои идеи никогда не отличались многообразием. Наоборот, они скорее были навязчивыми, — воскликнул Джим. — Ты так дорожишь своей жизнью?