Трофеи берсерков (СИ) - Александра Мурри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и сейчас Ханна выгнала из головы мысли о Велиславе и принялась переживать за сестренку. Несса еще мелкая, ей и восемнадцати нет, куда ей искать пару? Безумие какое‑то, этот Выбор. Священный, не священный, уж слишком просто все звучит. Ханна всем нутром чувствовала подвох. Выбор… как же.
В отношения Ады и Дениса решила не соваться. Неуверенная в том, что своим вмешательством не сделает хуже, Ханна последние дни просто наблюдала за обоими. И вот честно, всю душу ей извели. Что Ада, взглядом затравленного, неуверенного, влюбленного мышонка подглядывающая за берсерком, что бестолковый Денис, старательно делающий вид будто ему все нипочем, будто он каменный и непробиваемый.
В самом деле, как в той дурашливой игре, которой сестры в далеком детстве баловались, — кто кого переглупит.
Вряд ли умалченное, не без умысла, обстоятельство, что берсерки будут во время выбора во второй ипостаси успокоило бы девушек. Так же им вряд ли бы понравилось время и место ритуала — в полнолуние, посреди древнего темного леса. Скорее, именно благодаря незнанию они и проспали мирно эту ночь. Все, кроме Ады.
Она более — менее выспалась вечером и теперь мерила шагами комнату, то замирая у окна, то приседая на кровать. Прокручивала в уме разговоры, губы шептали, проговаривая непривычные, никогда доселе не произносимые ею, слова. Ада составляла речь. А как иначе? Если как следует не подготовится, то в решающую минуту не сможет вымолвить и пол слова.
Столь непривычно, — стремиться говорить с окружающими, задавать вопросы, объяснять, делиться сокровенным. Желать видеть кого‑то, вылавливать взглядом, с нетерпением искать встречи. Именно таких, казалось бы обыденных и совершенно простых вещей, Ада не умела и не знала.
Опытная в скрывании внутренних переживаний, для нее настоящий подвиг — показать, что нуждается в ком‑то. Подвигом было уже признаться самой себе в этой нужде.
Выбор… Помнится, думала, что по прибытии в Йонви от от нее ничего не будет зависеть. Глупая — глупая Ада. Все важнейшие решения в жизни, важнейший выбор, мы делаем сами. Удел слабых, надеяться, что этот выбор сделают за тебя.
Кто кого нашел, Ада Клыка или Клык девушку, точно не скажешь. Они встретились в длинном коридоре второго этажа. Хорек как раз шел за ней по поручению своего учителя Шнурса. Ада подпрыгнула на месте и еле подавила вскрик, когда в кромешной тьме ступни коснулась когтистая лапка. Потребовалось несколько секунд, прежде чем смогла восстановить дыхание и разглядеть серый силуэт хорька.
Терпеливо дождавшись пока его узнают, Клык повел девушку за собой. В замке он знал каждый уголок, каждый неприметный коридор, щель и потайной ход. Здесь он вырос.
После недолгого петляния по этажам и коридорам, впереди показалась приоткрытая дверь. В комнате горели свечи и дрожащий желтый свет пробивался наружу, на неровных стенах танцевали трепыхались причудливые тени.
— Заходи, заходи. Не бойся. Я именно тебя и жду, — раздалось из‑за двери.
Карлик сидел в глубоком кресле у камина. Перед ним на низком столике тарелка с печеньем и две кружки, от которых поднимались облачки пара. Ада зашла и нерешительно остановилась посреди комнаты, дверь за ней с щелчком захлопнулась.
— Ну что же ты? Не помнишь меня? — спросил Шнурс. Он чуть приподнялся со своего места и приглашающе указал рукой на соседнее кресло.
В ответ на вопрос отрицательно помотала головой. Нет, она этого карлика тоnbspчно никогда раньше не видела. Если бы они встречались, не забыла бы. Таких… харизматичных… мужчин не забывают.
— Ну да, ты же тогда совсем крохой была, — Шнурс протянул Аде кружку, до краев наполненную каким‑то коричневым, сладко пахнущимnbsp;Ей хотелось верить., с оттенками молока, напитком. — Ну какао ты точно должна вспомнить! — ухмыльнулся и снова подмигнул.
Карлик страшно некрасив, но в то же время он кажется очень добрым. Рядом с ним Ада почувствовала себя дома.
Приняла кружку и осторожно пригубила странный неизвестный какао. И снова застыла, широко распахнув глаза. Глубоко вдохнула аромат и робко улыбнулась. В памяти появился образ несуразного лица с кривой улыбкой. Губы на лице широко растягивались и низким, сюсюкающим голосом бормотали:
— Угу — угу, ути — пути, чьи тут голенькие ножки, щас буду щекотать!
В ответ маленькая Ада заливалась смехом и дергала ногами, спасая свои розовые пятки.
— Ага — а. Малышка, вспомнила?
Неверяще уставилась на Шнурса. Тогда, давным давно, он тоже называл ее малышкой, и всегда, когда появлялся в поле зрения, заставлял ту малышку смеяться до слез и икоты.
Странные, однако, особенности памяти. Слишком кулинарные какие‑то, что‑ли. То перечное печенье навевает забытые образы из далекого детства, то сладкий напиток помогает вспомнить лицо, виденное в возрасте пяти лет.
— Вы знали моих родителей?
— Знал, да, — карлик пригубил какао и откинулся на спинку кресла. — Я так рад, что ты наконец‑то здесь, я ждал этого, малышка. Но я расстрою тебя. Должен рассказать одну очень грустную сказку с плохим концом.
Аду в детстве не баловали историями и что‑то подсказывало, что не понравятся они ей, не ее это жанр. Но выслушает до конца, пересилит себя и такое трусливое желание зажать уши ладонями.
Шнурс еще раз тяжело вздохнул и тихо начал:
— Жили — были два брата, — Ханнес и Марек. Сильные, умные, во всем клане не было им равных. Росли вместе, вместе учились и искали свой путь. Стояли плечом к плечу против соперников, сначала в детских играх, а потом и во взрослых. И вот однажды, старший из них стал королем, — великим, сильнейшим, все перед ним трепетали. И владыке это нравилось.
Безграничная власть меняет. Он свято уверовал, что вершина мира и все под этим бескрайним небом для него. Отравленная душа, которая пойдет на все, лишь бы удержать свое место на троне, — последние слова Шнурс выплюнул, будто те как кислота жгли горло.
— Таким не нужны свободные и мыслящие подданные вокруг, нет. Таким нужны покорные рабы, без лишних вопросов исполняющие приказы. Ханнес стал избавлятся от всех, кто был мало — мальски способен ему противостоять. В том числе и от родного брата.
Шнурс сбился с размеренного ритма, тишина между фразами становилась все продолжительнее, а скрипучий голос все тише. Невидящим взглядом уставился на языки пламени в камине. Впрочем, как и Ада. Глядеть друг на друга слишком тяжело. Смотреть в глаза и говорить, смотреть в глаза и слушать, — слишком больно.
Ада сидела не шелохнувшись, побелевшими от напряжения пальцами сжимала кружку с остывающим напитком и, как и предпологала, не могла вымолвить и пол слова. К тому, что ей сейчас рассказывали, к таким словам, невозможно подготовиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});