Наша встреча роковая - Анастасия Туманова

Испуганная Копченка попятилась к выходу. Митька прошел в глубь палатки, медленно опустился на перину, лег ничком, уткнувшись лицом в подушку, и замер. Юлька долго прислушивалась, но с перины не доносилось ни звука. Она медленно закрыла лицо ладонями. Подождала, пока перестанет отчаянно колоть глаза, встала, перекрестилась и, тяжело, как старуха, ступая, вышла из шатра.

Весь день четырнадцатого августа лил мелкий золотистый дождь. Солнце то пряталось совсем, то лукаво выглядывало из-за растрепанных тучек, летучими стайками бегающих по небу, и тогда город озарялся в разных своих концах цветными радугами. Мостовая целый день мокла под теплым дождем и курилась прозрачным паром, когда солнце сушило лужицы. Сильно пахли цветы, в садах заливались не боящиеся дождя птицы. К вечеру над городом занялся такой великолепный, играющий всеми оттенками золота и пурпура закат, что гости, съезжавшиеся к Офицерскому собранию, не спешили проходить внутрь огромного дома, из открытых окон которого неслась бравурная музыка полкового оркестра, а зачарованно останавливались на крыльце, глядя в горящее пожаром небо.

Офицерское собрание расположилось в бывшем доме богатого греческого купца, еще весной переехавшего с семьей в Афины. Помимо большой бальной залы, в которой сейчас разыгрывался оркестр, здесь помещалась бильярдная, которая всегда оказывалась забита, библиотека, как правило, безлюдная, буфет, заставленный бутылками с дешевым крымским вином, и что-то среднее между рестораном и греческой таверной, где дежурным блюдом всегда были жареные бычки. Сейчас комнаты бывшего купеческого особняка были полны, всюду мелькали платья и шляпки дам, серая офицерская форма, слышались разговоры, смех, из бильярдной доносились звуки чуть фальшивящей гитары. Гитару перебивали сбивчивые аккорды рояля, который терзал виновник торжества, стараясь извлечь из клавиш седьмую мазурку Шопена.

– Все, господа, хватит мне позора! – наконец объявил Вересов, с грохотом захлопывая крышку обиженно загудевшего инструмента и решительно вылезая из-за него. – И не просите, не стану больше, напрочь все позабыл за эти годы! С ума можно сойти… А ведь прежде играл во всех московских гостиных! И даже имел успех у барышень! Хотя вы теперь, конечно, не поверите…

– Что вы, Миша, просто чудесно, – улыбаясь, заверил полковник Инзовский. – Уж на что я ничего не смыслю в серьезной музыке, но и мне понравилось. Дамы, да подтвердите же!

– Разумеется! Конечно! Просто замечательно! – с готовностью зашумели сгрудившиеся у рояля барышни. – Михаил Викторович, и не сомневайтесь! Мы попросим еще, правда же, mesdames?

– Ни за что! – Вересов даже отошел подальше от рояля. – И вообще – мне нужно на воздух! Бардин, Асмолов, составите компанию?

– И я с вами, господа. – Инзовский с трудом выбрался из смеющегося, кисейно-кружевного, пахнущего духами облака женщин и зашагал вслед за молодыми людьми.

На обширном балконе обнаружился Сокольский, сидевший на облупившихся перилах ногами наружу и сосредоточенно дымивший папиросой. Взгляд его был устремлен на запущенную клумбу, где сорная трава мешалась с багрово-красной плетистой розой и отцветающими георгинами, среди которых мяукали охваченные страстью две бродячие кошки.

– Ромистр, как вам не стыдно? Я бы на вашем месте отвернулся, – без тени улыбки заметил Инзовский, вынимая портсигар.

– Оставьте, господин полковник, им наплевать, – так же серьезно отозвался Сокольский, не отводя глаз от любовной сцены на клумбе. – Ей-богу, мне бы на место этого махновца с откушенным хвостом…

– Ну, знаете, Сережа… – усмехнулся полковник. – Уж если девочки мадам Штойнберг не умиротворили вас вчера, то я, право, и не представляю, чем вас еще утешить. Все-таки лучшее заведение в городе…

– В Одессе было лучше, помните? – Сокольский щелчком отправил окурок в клумбу, целясь в бесхвостого кота. Тот даже ухом не повел, и ротмистр, с сожалением вздохнув, развернулся на перилах, чтобы спрыгнуть. Только сейчас он заметил вошедших вместе с полковником офицеров и, встав, коротко поприветствовал их: – Добрый вечер, господа.

Те нестройно поздоровались и тоже полезли за папиросами. Встретившись взглядом с Бардиным, Сокольский сдержанно поклонился, тот ответил таким же сухим кивком. После их стычки ночью в доме Надин Белой все ждали поединка, и действительно, к концу следующего дня ротмистр в сопровождении потенциального секунданта Вересова прибыл в номера на Приморском, где квартировал Владимир. Однако кровопролития не случилось: вместо этого Бардин и Сокольский проговорили за закрытой дверью около получаса, после чего вышли вдвоем и объявили встревоженному поручику, что дуэль отменяется, поскольку господин ротмистр принес свои извинения, чем полностью удовлетворил господина штабс-капитана. Обрадованный Вересов предложил отпраздновать примирение в ресторане на набережной, но его идею не поддержали.

– Кажется, начинаются танцы, – заметил виновник торжества, поглядывая в сторону бальной залы. – Господин полковник, а вы вот обещали сюрприз. И где же он?

– Будет, Мишель, непременно, – пообещал Инзовский, пряча улыбку. – Я уверен, что он уже здесь, в доме. Потерпите немного.

– А Надин Белая появится, Иван Георгиевич? – жадно спросил один из молодых офицеров. – Мне говорили, что вы лично упросили ее прибыть…

– Упросил, – подтвердил Инзовский. – Скоро она прибудет вместе со своим оркестром. Как же вы, однако, нетерпеливы, молодые люди! Здесь и так целый букет барышень, можно ухаживать на выбор, а вам подавай во что бы то ни стало мою Надин!

– Отчего же вашу, полковник?! – раздалось сразу несколько возмущенных голосов. – Нечестно, право! Надин – достояние всего Кубанского стрелкового полка!

Инзовский усмехнулся, покосился в сторону Сокольского. Тот, казалось, не слышал поднявшегося спора и по-прежнему стоял у перил балкона, держа в пальцах новую, еще не зажженную папиросу. Его темное, осунувшееся лицо было неподвижным, остановившиеся глаза смотрели на пустую клумбу, где уже не было ни черной кошки, ни ее бесхвостого кавалера.

Надин Белая со своими гитаристами приехала в сумерках, когда грандиозный закат погас и над морем поднялась розовая луна. Тут же по всему дому разнеслась новость о прибытии известной певицы, мужчины спешно покидали бильярдную и буфет, из сада прибежало несколько парочек, и целая толпа офицеров и дам заполнила бальную залу, в которой уже зажглись свечи. Стульев, разумеется, на всех не хватило, удалось посадить только женщин и высший офицерский состав, а прочие стояли вдоль стен, сидели на подоконниках, на подлокотниках кресел и диванов и даже на полу. Появившихся гитаристов приветствовали дружными аплодисментами. Когда же Надин, стройная и тоненькая, в неизменном белом платье, с магнолией у пояса, с высокой прической «валиком», в которой, бросая россыпи искр на иссиня-черные гладкие волосы певицы, красовался бриллиантовый гребень, вышла к гостям, аплодисменты стали овацией.