Таинственный след - Кемель Токаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Глаша, что это ты так хмуришься?
Глафира присела рядом с ним. Положила голову на его плечо.
— Прости, Андрюша. Не хочется с милицией связываться.
— А ты не переживай, солнышко мое. Если бы я сказал, что с другой женщиной был, голову бы мне не сняли. Я не хотел причинить тебе боль. Ладно, поступай, как знаешь, пусть будет, как ты пожелаешь.
Глафира обняла Петрушкина. Петрушкин улыбался, но на душе у него скребли кошки. Он серьезно опасался киоскера. Сейчас он искал веский повод, чтобы послать к нему Глафиру.
— Ты меня вправду любишь?
— Ты же сам видишь.
— Сходишь в одно место, если я попрошу?
— Сейчас?
— Да.
Глафира удивилась: что за ненадежный и переменчивый народ — мужчины? Неужели он не понимает, что именно сейчас ей никуда не хочется уходить? Петрушкин угадал ее мысли. Хотел что-то сказать, но не успел — кто-то громко забарабанил в дверь.
Глафира откинула крючок, и в комнату ввалился некто огромный и черный, с большими и длинными ручищами. Через всю щеку пришельца тянулся широкий шрам. Левого уха не было, так, обрубочек какой-то, пенек.
— Корноухий?! Откуда ты взялся? — вскричала она, прикрывая собой Петрушкина. — Зачем сюда явился?
Корноухий с налитыми кровью глазами подошел к ней вплотную.
— Пш-ш-ла вон! — И он отбросил Глафиру в сторону. Она отлетела в угол и упала. Но то, что она увидела падая, очень удивило ее.
Подложив руку под голову, закинув ногу на ногу, в постели спокойно лежал Петрушкин. Корноухий подошел к нему, навис над ним всей тушей. Петрушкин не переменил позы, даже не шевельнулся. Незваный гость осмотрел его внимательно и, повернувшись к Данишевской, сказал с брезгливостью:
— Эх, Глашка, не везет тебе на хахалей. Вчера с одноухим спала, сегодня с одноруким. Да был бы хоть молодой и красивый, а то тьфу! — старика присушила. Не быть тебе, Глашка, счастливой!
Петрушкин пожевал мундштук папиросы:
— Глаша, подай-ка спички! Не слушай этого идиота — шпану уголовную.
— Заткни пасть, Полкан! — рявкнул Корноухий. — Замри и не гавкай, пока я тебе пасть не вырвал вместе с бородой!
— Ты смотри?! — удивился Петрушкин. — Силен, бродяга!
Почернев от гнева, Корноухий стал медленно поднимать тяжелый кулак.
— Хаким! Не трогай его! — взвизгнула Глафира.
— Не бойся! Я калек не трогаю! Не привыч... — он не успел договорить, коротко всхлипнул и упал, получив быстрый и страшный удар. Прошло немало времени, пока он открыл глаза. Над ним стоял однорукий. И увидев, что Корноухий пришел в себя, он слегка пнул его в живот. Схватившись за грудь, Хаким с трудом встал.
— У нас бьют не так, — прохрипел он и ударил Петрушкина, который хоть и удержался на ногах, но согнулся чуть ли не вдвое. Не давая ему опомниться, Корноухий схватил его за горло так, что у Петрушкина кровь пошла из носа.
— Хаким! Отпусти его! Убьешь человека! — завизжала Глафира.
— Заткнись ты, шалава! Я никогда никого не убивал! — Хаким отбросил Петрушкина, сел на табурет. Петрушкин отдышался. Протащился до койки и упал на нее.
— Да-а, рука у тебя тяжелая. Как кувалда, если неосторожно зацепишь, можешь все внутренности перевернуть.
Хаким успокоился, закурил.
— Я тоже не думал, что ты так здорово бьешь! Где научился?
— Ты много не болтай, дай спички, — протянул руку Петрушкин.
— На вид ты сморчок, — сказал Хаким, передавая коробок, — а бьешь насмерть. Я такое только в кино видел. Шпионов там обучают разным приемам.
— Из колонии? — перебил его поспешно Петрушкин.
— Оттуда.
— В бегах?
— Нет. Чистый, амнистировали.
Глафира маленькими шажками подошла к ним, придерживая разорванную блузку.
— Тебя освободили? Неужели правда? Похудел ты.
— М-мда, не из санатория...
Петрушкин спросил:
— Как твое настоящее имя?
— А ты не слышал? Она же меня Хакимом назвала.
— Ну, что тут рассиживаться, Хаким? Пойдем ко мне, отметим твое освобождение.
Хаким удивился:
— А ты разве не здесь живешь?
— Нет, по пути завернул. Я человек одинокий, старуха недавно умерла.
— А от чего кобра твоя загнулась?
На этот вопрос Петрушкин ответил только дома:
— Отчего, говоришь, умерла? А я и сам не знаю. Взяла да и пропала вечерком.
— Ну и фонари ты вешаешь, земляк! Как же могла бабка пропасть? — расхохотался Хаким, потирая пальцем подбородок. — Ты лучше сознайся, что сам ей башку свернул!
— Ты с этим не шути! — с угрозой сказал Петрушкин, ставя на стол водку и соленые огурцы. — Если бы я убил кого, то не ходил бы на свободе. Думаешь, оставили бы?
— Да ты не бойся. Я умею молчать.
Через некоторое время Петрушкин вернулся к Глафире один.
— А где Хаким? — испугалась она.
— Ты его любишь?
— Он был моим мужем.
— Да ты не пугайся. Он в город ушел.
Петрушкин помолчал и заговорил странным голосом, словно с самим собой:
— Нравятся мне дураки. Почему? Если найдешь в друзья дурака, то и жить легче. Незачем обманывать его, утруждать себя. Все, что захочешь, он сделает. Вот и этот...
Глафира молчала. Она прижала руки к груди и опустила голову. Ей вспомнилось прошлое.
Тогда Хаким не был таким. Услышав про драку, он загорался веселым, боевым задором. Он и не пикнул, когда отсекли ему ухо. Он сам оторвал висевшее на ниточке ухо и голыми руками чуть не поубивал тех троих. Мелкая городская шпана разбегалась, едва завидев Корноухого. И этот богатырь свалился от одного удара калеки-старика! Нет, он не похож на того Хакима, которого она знала в прошлом. Хаким был арестован, когда учился на последнем курсе техникума.
— Что-то ты задумалась. Старая любовь не забывается? Жалко Корноухого? Иди ко мне! — и Петрушкин потянул ее за руку.
— Пусти! — вырвалась Глафира. — Ты же хотел, чтобы я куда-то пошла? Говори, куда?
— Зачем я тебя буду беспокоить? Я Корноухого послал. Пусть немного проветрится. Полезно после тюрьмы. Вроде тренировки будет.
— Куда послал?
— А скрывать мне, Глафира, от тебя нечего. О тебе же все забочусь. Давно уж я деньги собирал на машину, «Москвич» хотел купить. Как-то и по займу выиграл. Трудно ведь при моей зарплате собрать такие деньги, а купить, что желаешь еще трудней. Есть здесь один знакомый, у которого в автомагазине связи. Он и обещал похлопотать, конечно, пришлось и ему за труды заплатить. Я и послал Хакима узнать, поступили ли машины. Эх, купим машину, Глафира, тогда не будем так сидеть. Везде побываем, посмотрим города, людей... Попутешествуем, — и Петрушкин потянулся, чтобы обнять ее, но она холодно отстранилась.
— Перестаньте!
— Вот как?! Ладно, я вижу, ты не в настроении. Я пошел, — на мгновение Петрушкин задержался в дверях, ожидая ответа, но ответа не было.
Глафира так и осталась стоять недвижима, с руками, прижатыми к груди, с опущенной головой.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Талгат стоял рядом с киоском неподалеку от гостиницы «Иссык», озабоченно похлопывая себя по карманам. Он остановил одного-двух прохожих, попросив спичек. Но все они оказались некурящими. Корноухого он узнал еще издали. Когда ему сообщили, что тот прямо от Петрушкина отправился в город, он стал ждать его здесь. Корноухий, видимо, тоже заметил, как Талгат останавливал прохожих, и шел без всяких опасений. Талгат остановил и его:
— У вас, случайно, нет спичек?
Хаким оглядел его с ног до головы, достал из кармана спички, дал прикурить.
— У курящего свои спички должны быть.
Талгат, не затягиваясь, выпустил дым.
— Если у курящего кончаются папиросы, то он просит закурить у другого. В этом нет ничего особенного. А спички попросить разве стыдно?
— Табак — это дело другое. Без курева уши вянут, но, бывает, и кончится.
— Закуришь, может? — протянул Талгат коробку болгарских сигарет. Увидев позолоченный мундштук дорогих сигарет, Хаким не выдержал искушения.
— Закурю. Заграничные? А как на вкус?
— А я во вкусе табака ни черта не смыслю. Только начал курить.
— Вижу. Держать вначале научись как следует.
— Да я от нечего делать курю. Так, баловство одно, чтобы время убить. Встретиться должен с одним человеком, вот и жду, табак жгу.
— Не барышню ждешь?
— Мужчин ждать не привык.
— Невеста?
Талгат улыбнулся, глядя в лицо Хакиму. Он заметил, что по другой стороне улицы медленно двигалось такси, в котором сидел пассажир в надвинутой на глаза шляпе и черных очках. По бороде он узнал Петрушкина. Значит, тот следил за каждым шагом Хакима. Увидев на углу улицы какую-то девушку, Талгат радостно вскрикнул, поднял руку и устремился к ней.
— Сауле! Я здесь! — он подбежал к девушке и обнял ее. Все это в считанные секунды прошло перед глазами Петрушкина. Если бы Сауле шла лицом к машине, то Петрушкин разгадал бы игру. Он, конечно, сразу узнал бы в ней секретаршу начальника управления милиции. Увидев бегущего к ней с радостным лицом Талгата, Сауле крайне удивилась и даже испугалась. Она уже два года работала в управлении, и за это время Талгат не то чтобы внимание уделить, но и посмотреть на нее не удосужился. Она сама пыталась вызвать его на разговор, спрашивала о разных пустяках, но он порой и не отвечал вовсе. А теперь вдруг бросился к ней, как влюбленный, так неожиданно... Сауле не знала что делать. Талгат сразу взял ее под руку — смело, по-хозяйски — и засмеялся: