Без единого выстрела - Юлиан Семенов

Давая такой ответ, русская сторона учитывала, очевидно, что слова эти могут достичь не только махараджи Кашмира. Не исключено, что агенты английской секретной службы поджидали уцелевших посланцев на обратном пути. Кроме того, в Ташкенте не исключалась и другая возможность. В какой мере вообще заслуживают доверия эти кашмирцы, эти двое, прибывшие без единого слова, написанного самим махараджей, и объявившие, будто двое других вместе с письмом, мол, погибли? Действительно ли они те, за кого выдают себя? Или это провокация, очередной ход английской секретной службы, цель которого узнать намерения русских? Успехом этой акции было бы получить от русской стороны заверения в поддержке антианглийских выступлений. Какой политический шум, какую кампанию в Прессе можно было бы тогда поднять о «русской угрозе»!

Такая возможность допускалась в Ташкенте, и это заставляло русскую сторону произносить только те слова, которые не могли бы стать политическим оружием в английских руках.

В следующем году в русский военный лагерь явился человек в потрепанной одежде и с трудом изъяснявшийся па фарси. Он просил отвести себя к главному начальнику. Доставленный в штаб, он назвался посланным от индийского махараджи княжества Индур. Посольство, рассказал он, состояло из десяти человек. Целый год с трудом и величайшими предосторожностями пробирались они на север через Лахор, Пешавар, Кабул и Балх. В Карши бухарцы схватили их, бумаги отобрали и остальные участники посольства разбежались кто куда. Ему самому пришлось пробыть под арестом около полугода, прежде чем удалось бежать.

Единственное, что мог он представить, был листок чистой бумаги, который был оставлен при нем только потому, что бухарцы не слышали о симпатических чернилах. Листок подогрели на огне, и на нем проступили буквы.

Махараджа Индура Мухамед-Галихан обращался к российскому императору: «Услыхав о геройских подвигах ваших, я очень обрадовался, — писал махараджа, — радость моя так велика, что если бы я желал вею выразить ее, то недостало бы и бумаги».

Послание это было составлено от имени союза княжеств — Индур, Хайдарабад, Биканер, Джодхпур и Джайпур. Завершалось оно следующими словами: «Когда начнутся у вас с англичанами военные действия, то я им буду сильно вредить и в течение одного месяца всех их выгоню из Индии».

Посланного принял в Ташкенте военный губернатор Туркестана. Поскольку кому-кому, а уж ему-то было известно, что никаких военных действий в направлении Индии Россия предпринимать не намерена, то особого значения посольству он не придал. Военный губернатор расценил его лишь как «факт, не лишенный политического интереса». Тем более что снова не было ясности, что стоит за всем этим: искренняя ли вера махараджи Индура в русских, идущих на помощь Индии, или это была политическая провокация, разведывательная акция англичан.

Поэтому, когда посол просил написать ответное послание махарадже, военный губернатор осмотрительно не сделал этого, сочтя сие «совершенно излишним и неуместным». Послу была выдана лишь бумага, подтверждавшая, что он был принят в Ташкенте русскими властями.

За этими посольствами, действительными или мнимыми, последовал целый ряд других. Вскоре в Ташкент прибыла новая миссия от махараджи Кашмира во главе с Баба Карам Паркаасом. А в 1879 году начальник Зеравшанского округа принимал семидесятилетнего Гуру Чаран Сингха. В переплете книги ведийских гимнов, которая была с ним во всем его пути, старец пронес тонкий листок голубой бумаги. Письмо, написанное на пенджаби, без подписи и без даты, было адресовано туркестанскому генерал-губернатору. К генерал-губернатору обращался «верховный жрец и главный начальник племени сикхов в Индии» Баба Рам Сингх.

Это посещение произвело большое впечатление на начальника Зеравшанского округа. Он особо подчеркнул «знаменательность факта обращения к нам части населения английской Индии с просьбой избавить их от чужеземного ига. В речах Гуру Чаран Сингха проглядывает такая уверенность в мощи России, звучит такая вера в то, что нам именно свыше суждено освободить индийский народ от ненавистного им подчинения Англии, что нельзя сомневаться в силе нашего нравственного положения в среде индийского населения английской Индии».

Английская секретная служба все-таки выследила Гуру Чаран Сингха на обратном пути. Правда, он успел передать ответное письмо, прежде чем был схвачен и брошен к тюрьму. Позднее, находясь в ссылке и под полицейским надзором, когда ему было уже восемьдесят лет, он тщетно добивался от английских властей разрешить путешествие в Среднюю Азию.

Антианглийские, антиколониальные настроения в Индии оказывались нераздельно связаны с надеждами на приход русских и помощь России. Уже в 1887 году махараджа Пенджаба, лишенный англичанами престола и сосланный в Лондон, писал в Петербург, что он «уполномочен от большей части государей Индии прибыть в Россию и просить императорское правительство взять их дело в свои руки. Эти государи в совокупности располагают войском в 300 тысяч человек и готовы к восстанию, как только императорское правительство приняло бы решение двинуться на Британскую империю в Индостане».

Вопрос о предоставлении ссыльному махарадже политического убежища в России был представлен на рассмотрение императора. Александр III дал свое согласие. Однако английские власти такого согласия, естественно, не дали.

Сейчас, ретроспективно, по прошествии ста лет, мы можем спокойно рассмотреть и трезво оценить ситуацию, которая складывалась на северных границах Индии. Если бы русское правительство стремилось к проникновению в Индию, условий, более благоприятных для этого, трудно было бы ожидать.

Как ни парадоксально, условия эти в известной мере формировались самими английскими колониальными кругами: афишируя столь необходимый им миф о «русской угрозе», они тем самым поддерживали у индийцев эти надежды и ожидания!

Как мы видим, однако, несмотря на многочисленные посольства и готовность индийцев с оружием в руках вместе с русскими воевать против колонизаторов, русская сторона не сделала ни малейшего шага в этом направлении. Даже ответные послания махараджам, составленные в дружественных, сочувствующих, но общих тонах, ни в коей мере не питали эти надежды.

Возможны ли более полные доказательства того, что все вопли английских колониальных кругов о «русской угрозе» были не более чем одним из политических мифов своего времени? Миф этот необходим был им для обоснования собственной экспансии, проникновения в Афганистан и государства Средней Азии.

В то самое время, когда английские государственные деятели намекали, политики говорили, а газеты кричали о «русской угрозе» Индии, в это самое время английские колониальные силы готовились совершить решительный рывок к северу от границ Индии в сторону Афганистана и еще дальше, к Средней Азии. «Теперь не время откладывать, а надобно действовать, — писала английская газета, выходившая в Индии. — Если бухарцы обманутся в своих надеждах на нас, а русские завладеют рынками, то у нас ускользнет из рук Средняя Азия и ее торговля».

Доклад, составленный королеве премьер-министром Дизраэли и министром иностранных дел лордом Солсбери, не был предназначен ни для печати, ни для широкой публики и тем более ни для правительства Российской империи. Тем не менее русской разведке удалось получить копию Доклада, и он был внимательно изучен в Петербурге. Доклад представлял собой план превращения Бухарского и Хивинского эмиратов в английские полуколонии — с тем чтобы использовать их в борьбе с Россией.

Узнав об этом плане, русская сторона не стала кричать об «английской угрозе». Сдержанность эта объяснялась, впрочем, не избытком благородства, а соображениями игры: заглянув в карты противника, вовсе не обязательно сообщать ему об этом. Обязательным же было другое — исходить в среднеазиатской политике из знаний тайных планов и намерений англичан. И русская сторона исходила из этого. Тем более что деятельность английской секретной службы не оставляла ни малейших сомнений в отношении этих намерений и планов.

Давно замечено, что активность секретных служб предваряет важные политические и военные события. Такой была активность английской секретной службы накануне новой попытки подчинить Афганистан военной силой[11]. При этом предполагалось, что Афганистан окажется лишь ступенькой, звеном, которое должно повести дальше — в Среднюю Азию.

Летом 1874 года в Тегеране появился человек в английском офицерском мундире.

«Капитан Непиер!» — так представился он сотрудникам русского посольства, с которыми постарался завести знакомство и даже дружбу. Цель этого стала понятней, когда в беседах с русскими дипломатами он старался выведать у них разные сведения о Средней Азии, о политическом положении, а главное — о расположении туркменских племен.