Серебряная река - Шеннон А. Чакраборти

class="p1">— Знаешь, больше тебе нет нужды так думать. По поводу пар. О любви как о какой-то разновидности контракта.

Она, конечно, была права. Но Зейнаб, обреченную на политический брак, воспитывали в духе романтических представлений. Ее любовь прежде всего принадлежала ее семье и ее соплеменникам, а потом уже тому иностранному аристократу, с которым в один прекрасный день она должна будет заключить самый тесный из союзов. Она не позволяла себе рассматривать другой вариант, а если и пыталась, то заканчивалось это болью сердечной.

— Я другого не знаю, — призналась Зейнаб. — Я не жила другой жизнью.

При этих словах губы Акисы изогнулись в нечто вроде улыбки.

— Твоя жизнь не давала тебе возможности и для обучения обращаться с оружием, но мы довольно быстро ликвидировали этот пробел.

Она с этими словами подняла руку и Зейнаб запомнила свое недоумение: что собирается делать Акиса. Не коснется ли ее Акиса?

Но Акиса всего лишь уронила руку, и сделала это, видимо, с неохотой, потому что выражение недовольства поселилось на ее лице.

— Всему свое время, Зейнаб, — сказала она хрипловатым голосом, словно и себе напоминала об этом. — Вот увидишь.

На этом их разговор прекратился, но уже на следующее утро Акиса стала собирать вещи, и, собравшись, они тронулись в путь. Они даже толком не знали, куда едут, просто «отсюда». Зейнаб поклялась самой себе, что не будет обузой. Акиса оставила дом, чтобы быть ее спутницей, и Зейнаб не собиралась перекладывать на нее то, что должна была делать сама. Она собиралась научиться охотиться и сражаться, ориентироваться по звездам и просыпаться достаточно рано, чтобы заварить кофе для них обеих.

Но в данный момент она даже не могла сказать, сколько времени ей еще удастся продержаться в седле. К счастью, когда она уже начала падать, Акиса замедлила бег своего орикса.

— Бабили, — сообщила Акиса, показывая Зейнаб, что пора останавливаться.

Зейнаб заморгала, очищая от пыли глаза, прогоняя туман из головы. Солнце наконец зашло за горизонт, а остаточное малиновое сияние почти не освещало уходящие вдаль темные болота и сверкающую воду. Зрелище было малопривлекательное, к тому же Зейнаб не увидела ничего, напоминающего человеческое поселение, только колючие деревья и кусты, вонзающиеся в небеса, как загребущие когти.

— Это город? — прохрипела Зейнаб.

Акиса подала ей еще полную флягу:

— Попей. И нет, не совсем город. Бабили не город. Воспринимай его как место, где группа джиннов и дэвов заявили свои права на различные руины и сражаются за право переправлять путешественников через реку или по настроению грабить их.

Во рту у Зейнаб снова образовалась пустыня.

— И ты именно здесь хочешь передохнуть?

— Большинство мест скорее похожи на Бабили, чем на Бир-Набат, принцесса. Пора к этому привыкнуть. Насколько я помню, там впереди есть таверна. Можно перекусить, помолиться, как полагается, и узнать новости, которые могут иметь к нам отношение.

— Можем мы сделать так, чтобы наше появление не стало частью новостей? — Зейнаб сняла с себя грязный тюрбан и вытрясла его.

— Мы можем попробовать. — Акиса наблюдала за ней, но стоило их глазам встретиться, как воительница отвела свои. — У тебя внешность довольно запоминающаяся.

Пальцы Зейнаб мяли тюрбан. «Что моя внешность?» Но Акиса уже спрыгнула на землю и двинулась к внушительному сооружению из тростника на берегу реки.

— Держи свой зульфикар наготове, — кинула ей Акиса через плечо. — В этом месте принято сначала колоть, а потом уже задавать вопросы.

— Ты меня приводишь в лучшие места на свете, — пробормотала Зейнаб, но сделала то, что ей было сказано, покрепче сжала в руке холодную рукоять зульфикара. Она перед своим отъездом взяла у Али чертову прорву уроков, но искусством вызывать пламя из семейного клинка овладела не в полной мере. Она шла следом за Акисой, ее сандалии хрустели, ступая по каменистой земле, подминали траву. В воздухе пахло застоялой водой и дымком.

— Странно, — задумчиво сказала Акиса на пути в таверну. — Насколько мне помнится, тут было многолюднее. Шумнее.

От тени таверны отделились трое джиннов, они вели с собой ориксов, словно собирались отправляться в путь. Увидев Акису, один из них отделился от остальных и пошел в их направлении. Зейнаб замерла. Неужели это тот самый случай, когда надо сначала колоть?

Но человек, приблизившись к ним, только приветственно прикоснулся сначала к сердцу, потом ко лбу.

— Мир вам, сестры. — Его джиннистанский говор был грубоват, приправлен северным гезирским акцентом, знакомым Акисе. — Позвольте мне предложить вам поискать место где-нибудь получше сегодня? Компания в этой таверне сейчас оставляет желать много лучшего.

Акиса нахмурилась:

— Вы что имеете в виду?

Человек испустил звук отвращения:

— Здесь Бич. Вероятно, решил наконец выползти из той грязной ямы, в которой прятался.

— Бич? — повторила за ним Зейнаб, не веря своим ушам. — Вы же не хотите сказать…

— Здесь Афшин? — спросила Акиса. Голос ее прозвучал тихо и убийственно. — Бич? Вы уверены?

— Хотелось бы мне не быть уверенным. Он внутри, выпивает, будто на его руках нет крови тысяч погубленных жизней. — Другой джинн покачал головой, вид у него был свирепый. — В этом мире нет справедливости.

Акиса одним движением извлекла мечи у себя со спины:

— Она может наступить.

Зейнаб все еще никак не могла принять тот факт, что Дараявахауш э-Афшин — враг, с которым она сражалась, пресловутый, чтобы не сказать беглый, бывший генерал — находится в этой отвратительной, полуразрушенной таверне перед ними. Слишком поздно осознала она решимость слов Акисы.

— Акиса, постой…

Но Акиса не стала ждать. Она ускорила шаг, оттолкнула в сторону выцветшую занавеску, повешенную кем-то в жалкой пародии на дверь, и влетела внутрь. Зейнаб поспешила за ней.

Внутри было сумеречно, но тепло от огонька потрескивавшего в углу комнаты под открытым небом. Лампадки горели всего на нескольких столах, впрочем, слово «стол» было преувеличением, потому что они представляли собой то перевернутые ящики, то потрескавшийся металлический барабан, то пустые бочки какого-то явно запрещенного пойла. Света было недостаточно, чтобы прогнать наступающую темноту, но хватало, чтобы показать Зейнаб набор странностей, каких она не видела прежде. Какой-то человек попивал чай с большой черепахой, на панцире которой стояли свечи, другая пара джиннов увлеченно играла в какую-то настольную игру, передвигала фигуры в виде неровных зубов. Зейнаб двинулась было вперед, но тут же резко отскочила, наступив на руку похрапывающего человека, который свернулся калачиком на груде — представить только — обуви.

Но, как ни переполнена была таверна, Зейнаб подметила, что активность не касается одной стороны комнаты, где в одиночестве сидел спиной к двери очень крупный человек, склонившийся над чашей пойла. Одет он был просто, в