Имперские истории - Денис Юрин

«Я умер, я попал на пир мертвецов. Сейчас акхры накормят до отвала и в огненное горнило поволокут!» – перепугавшегося Пархавиэля аж прошиб озноб, не говоря уже о дрожи в ходящих ходуном коленях.

– Не кисни! – хлопнул по плечу Зингершульцо сотрапезник справа, караванщик второй категории Альвик Кьерго, погибший три года назад в стычке с бандитами на южном маршруте. – Все мы смертны, дружище, все боимся расстаться с жизнью, и поэтому не решаемся жить, дыша полной грудью.

Мудрая мысль, высказанная гномом, с губ которого при жизни не слетало ничего, кроме занудного ворчания и отборной брани, поразила Пархавиэля настолько, что он позабыл удивиться, почему ему ответили, хотя он всего лишь подумал о пекле и ничего не говорил вслух.

– Парх, ты ошибся, мы все ошибались, когда были живы, – произнес миловидный пожилой гном, сидевший напротив.

Отсутствие стальной маски, которую последние двадцать лет приходилось, не снимая, носить Железному Карлу, ввело Пархавиэля в заблуждение и не дало сразу узнать бывшего друга и командира его отряда.

– Горнила нет, есть только мы – сообщество гномов, этот прекрасный стол и многое-многое другое, о чем нам в жизни только приходилось мечтать. А акхры… что акхры? Они нам служат, они плод нашего общего воображения, без нас они ничто, пыль на ветру мироздания…

Карл небрежно щелкнул пальцем и позади него материализовался Оме Амбр, плешивый акхр, мучитель какой-то там категории, доставивший в прошлом Пархавиэлю много хлопот.

– Скажи-ка, милейший, мы тебе Пархавиэля Зингершульцо мучить приказывали? Во снах ему являться, страху нагонять?

– Так он же… он… того… сообщество предал, наружу сбег… – запинаясь со страха, промямлил акхр.

– Понимала бы что, башка шишкастая, – перебил несвязные оправдания Карл и тут же обратился к сотрапезникам. – Ну что, ребята, как ослушника-проказника накажем?

– Рыба, рыба, рыба!!! – пропел дружный хор развеселившихся гномов.

– Пока сто тонн севрюги сырой не сожрешь, к пиву не притрагиваться, штанов не менять и на глаза нам не появляться! – огласил жестокий приговор Карл и, как заправский судья, стукнул по столу серебряной ложкой.

Акхр мгновенно исчез, а голова Зингершульцо вдруг ни с того ни с сего закружилась, неведомая сила вновь схватила его за плечи и стала вытаскивать из-за стола.

– До встречи, Парх, надеемся, не скорой! – прокричали хором караванщики, дружно поднявшиеся из-за стола и замахавшие руками.

– Помни, где бы ты ни был, с кем бы ни делил кров и пищу, мы всегда с тобой, мы – твои братья, мы – часть тебя! – доносился затихающий голос Карла, дольше всех махавшего рукой.

Зал Пиршеств исчез, перед глазами гнома замелькал огненный смерч и лица умерших.

«Что это было: бред – преддверие начинающейся лихорадки, подхваченной во время ночного скитания по болотам, агония мозга, не сумевшего справиться с потоком новых сведений и пытающегося найти отдушину в прошлом, или необъяснимая игра памяти, освежающей время от времени старые воспоминания и комбинирующей знакомые образы в новую форму? А может, все намного проще… мой сон не что иное, как последствие сильного удара головою? Вот напасть, не хватало еще дурачком стать!» – испугался только что проснувшийся гном и поспешно открыл глаза.

В просторной комнате было по-прежнему темно. Огонь приветливо потрескивал поленьями в камине и обдавал лежащего поблизости гнома жаром. «Вот теперь понятно, откуда взялся во сне этот проклятый смерч. Осталось только с мертвецами разобраться, и можно снова себя считать нормальным человеком… акхр меня раздери, каким еще человеком?! – возмутился и одновременно испугался нечаянно оговорившийся в мыслях Пархавиэль. – Чужие слова и обороты речи так прилипчивы, так и лезут на язык. Скажешь: „нормальный гном“, звучит как-то на людском языке коряво. Язык, мерзавец, сам поворачивается не в ту сторону. Тут волей-неволей причислишь себя к людской породе. Как трудно все же, живя среди людей, продолжать считать себя гномом!»

Отвлекшись от напугавшего его и в то же время приятного сна, позволившего вспомнить не только прежние деньки, но и давно позабытый вкус настоящего махаканского пива, Пархавиэль приподнялся на локтях и, прищурившись, осмотрелся по сторонам. Флейта спала на лежаке, устланном мягкими, теплыми шкурами; Артур дремал за столом, так и не докончив сытный ужин; дорвавшийся до графских книг Нивел читал у окна; оружие, доспехи и охотничьи трофеи висели на прежних местах. Кабинет графа Карвола, великодушно позволившего остаться путникам в замке на ночь, за время гномьего сна ни капельки не изменился.

Зингершульцо с трудом мог вспомнить точную последовательность событий вчерашнего сумасбродного дня. Утро началось с небольшой физической разминки, гном знал это точно, но дальнейшее действо протекало в каком-то тумане. Наемники привезли их в замок, отвели к бассейну, наполненному горячей водой. Миловидные служанки в белоснежных передниках выдали им полотенца и благовония, а затем упорхнули, оставив наедине с оживляющим промерзшие мышцы кипятком. Потом провал… Они оказались в кабинете графа, где для них уже был накрыт восхитительный стол. И снова провал в памяти. Пархавиэль усиленно пытался вспомнить, что было дальше, и не мог смириться с мыслью, что ничего и не было, что он, набив до отвала брюхо, заснул и проспал более двенадцати часов.

– Изумительный человек этот граф, – произнес Нивел, не отрывая глаз от страниц увлекательной книги, – редко таких встретить можно, тем более у нас, в Империи.

– И чего такого эдакого в лживом паршивце нашлось? – поинтересовался гном, который так и не смог простить хозяину замка обмана.

– А ты оглянись по сторонам, сам поймешь! Пархавиэль незамедлительно последовал совету юноши, тем более что осмотр обители раздумий можно было удачно совместить с разминкой онемевших конечностей и растиранием отлежанных боков.

Конечно, бродяжке-гному не часто приходилось бывать в апартаментах влиятельных господ, но и он почувствовал явное несоответствие простоты убранства высокому положению владельца окрестных земель. Никакой роскоши: ни золотой посуды, ни умильных безделушек, которыми высокородные господа имели обыкновение обставлять каждый пятачок свободного пространства. Широкий деревянный лежак, застланный звериными шкурами, большой стол, за которым Карвол не только ел, но и много писал, судя по разводам высохших на нем чернил, камин, ковер, оружие, трофеи и книги в кожаных переплетах. Кабинет был именно кабинетом, удобным местом для раздумий и изнурительной работы головой. Ничего напускного, парадного, лишнего, показного. Возможно, они были первыми среди гостей замка, которым было позволено находиться среди этих стен.

– Он молод, горяч, но в то же время мудр, расчетлив и очень хорошо образован. Функциональность обстановки наилучшим образом свидетельствует о целеустремленности и здоровом аскетизме, не свойственном для молодого поколения дворян, ни одна деталь интерьера не мешает ему сосредоточиться на искомой мысли, проникнуть глубоко в истинную суть вещей, – восторженно вещал юный философ, на миг оторвавшись от чтения и жадно поедая глазами богатую библиотеку.

– Вот терпеть не могу, когда ты так заумно бредишь, – возмутился Пархавиэль, не знавший некоторых слов, но понявший общий смысл высказывания Нивела. – Неужто проще сказать было нельзя? Совер не растяпа какой-то, в кабинете работает, мыслю мудрую по башке гоняет, а не с мазельками расфуфыренными кокетничает. Неприхотлив граф и в общении прост, жеманных глупостей и лишней болтовни не любит. Так это еще в лесу заметно было. Мне-то вон сразу показалось, что слишком умен он да начитан для обычного наемника, – не моргнув глазом, соврал Пархавиэль и сам призадумался, зачем он это сделал. – Чего ты у окна уселся? Сквозняк там гуляет, а ты здоровьем хворый, шел бы лучше к камину, тут и тепло и светлее!

Нивел не стал спорить. Аккуратно отложив в сторону книгу, паренек подманил жестом Пархавиэля к окну. За высокой крепостной стеной замка пылало зарево; кто-то жег костры, много костров. Яркие всполохи поднимались вверх и зловеще, как зигзагообразные кинжалы, пронзали темноту неба.

– Эка невидаль, ну горит лес, иль кто из деревенских мужиков сено спьяну поджег, огонь на соседний стог перекинулся. Не боись, паря, люди графа все потушат, – пытался подбодрить Нивела Зингершульцо, но соврал весьма неубедительно. Ему даже самому стало вдруг стыдно, что, прожив столько лет, так и не научился достоверно врать.

– За дурачка меня не держи, Парх! Хотя за попытку успокоить спасибо, – произнес паренек на удивление спокойно и с каким-то отрешенным безразличием. – Пожары осенью редкость, к тому же, когда пылают поля, солдаты из замка крестьянам на подмогу спешат, графское же добро горит. А они что-то не очень за ворота выйти торопятся, дозоры на башнях усиленные…