«Если», 2005 № 05 - Журнал «Если»

Ничего не поделаешь — пришлось людям смириться с тем, что они больше не эксплуататоры, а всего-навсего пользователи. А чтобы расшифровать тот самый манускрипт с правилами, собрали целый научно-исследовательский институт, куда пригласили лучших филологов, историков, прочих ученых; ну и без волшебников не обошлось — куда же без них!

Собрались три злых волшебника и стали спорить, кто из них самый злой. Первый волшебник говорит:

— Я очень злой. Я могу злиться двое суток подряд без сна и без обеда.

Второй говорит:

— А я — еще злее. Я знаю пятьсот злейших ругательств и могу придавать своему лицу двадцать шесть различных злобных выражений.

А третий волшебник ничего сказать не смог: он побагровел, почернел, раздулся — и от злости лопнул, прямо на глазах у изумленных коллег.

Взрыв был такой сильный, что первых двух волшебников контузило, и они забыли, как это — злиться. То есть они перестали быть злыми. Ну а волшебниками они, между нами говоря, никогда и не были.

Профессор Ненародов отмечал свой 65-летний юбилей. По этому поводу в доме профессора было устроено целых три застолья: на завтрак он собрал всех своих родственников, на обед позвал друзей, на ужин пригласил врагов.

Завтрак оказался самым скромным. Отобедать явилось очень много гостей, все дарили подарки, говорили тосты, желали юбиляру долгих лет жизни, женщины лезли целоваться, мужчины рассказывали неприличные анекдоты и сами над ними смеялись…

Самым продолжительным из застолий стал ужин — он продлился аж до утра. Враги и врагини, в отличие от друзей и подруг, явились строго вовремя и поначалу держались насторожено, но потом выпили по первой, по второй — и вся неловкость испарилась. (Профессор, надо заметить, только за ужином позволил себе алкоголь, до этого, чтобы не обидеть приглашенных на вечер врагов, он пил минералку.) Расслабившись, гости стали дарить юбиляру адреса в папочках, где в стихах и в изысканной прозе обзывали профессора последними словами, произносили тосты за его бездарность, а некоторые даже объявляли войну. Профессор отвечал им алаверды в том же тоне, иногда благожелательно материл приглашенных и чувствовал себя помолодевшим лет на сорок. Враги остались более чем довольны приемом и, нехотя расползаясь под утро, благодарили Ненародова за теплый прием, за толерантность, мужественно целовались с ним взасос и обещали сохранить прежние вражеские отношения до конца своих дней. Юбиляр на чем свет выражал им свои антипатии, радостно хватал уходящих за грудки, плакал и утверждал, что лучше праздника у него отродясь не было. По всеобщему мнению, юбилей удался.

Недовольным остался только один человек — Свирид Плеваки, член-корреспондент Академии наук. С одной стороны он считался профессору другом, а с другой — постоянно писал на него анонимные корреспонденции в разные присутственные места. Поэтому ему пришлось прийти на юбилей дважды — сперва к обеду, а потом и к ужину. В итоге Свирид Плеваки так объелся и так перепил, что весь последующий день чувствовал себя отвратительно. И все же, несмотря на дикие головные боли, вечером он нашел в себе силы сесть за рабочий стол и написать очередную член-корреспонденцию. В ней г-н Плеваки подробно рассказал общественности, как профессор Ненародов превратил свой юбилей в фарс и нарушил все правила хорошего моветона, поставив таким образом под вопрос расклад научных сил. Особо Плеваки выделил тот факт, что в еде и горячительных напитках этот пресловутый профессор меры знать не хочет.

И лишь тогда, когда корреспонденция была отправлена, анониму полегчало.

У одной талантливой поэтессы был муж, который работал наладчиком оборудования на обувной фабрике. А помимо мужа у нее был еще муз — эфемерное создание мужского пола, которое помогало ей писать стихи, подсказывало рифмы, направляло перо, а иногда и диктовало целые четверостишия. Муж сильно ревновал поэтессу к этому самому музу. Бывало, придет с работы, увидит на письменном столе новое стихотворение — тут же начинает кричать и браниться.

— Где, — кричит, — этот сукин сын?! Опять он к тебе залетал, опять шептались! Куда он спрятался, этот твой карлсон безмоторный! Вот я ему сейчас пропеллер-то откручу к чертовой бабушке!

И начинал бегать по квартире, распахивать все шкафы и шифоньеры в поисках обидчика, да так никого и не находил. Потом уставал, успокаивался и, поужинав досыта и послушав новые стихи, извинялся перед женой и нежно ее целовал.

И так продолжалось каждый вечер в течение одиннадцати лет и могло еще девяносто девять лет продолжаться, но однажды терпение мужа лопнуло. В ту памятную пятницу у него на работе какое-то оборудование не наладилось, в троллейбусе его тетеньки потрепали изрядно, и все лифты шли только в парк. В общем, вошел муж в квартиру и набросился на жену пуще прежнего.

— Где, — кричит, — этот стервь бесплодный?!

А жена ему говорит:

— Это ты бесплодный, а он бесплотный.

Муж обиделся еще сильнее, начал бить о свою грудь посуду.

— Все, — кричит, — хватит с меня этой поэзии! Сыт по горло стихами вашими! Подавай сюда такого-сякого, покажу ему сейчас Черную речку с «Англетером» в одном флаконе! Задушу его, как Мартынов Пушкина!

Жена поняла, что на этот раз мужа не остановить, покорно склонила голову и засеменила в спальню. Там она открыла платяной шкаф и показала мужу на зеркало, возле которого тот каждое утро зашнуровывал себе галстук.

— Вот, — сказала поэтесса, — знакомьтесь.

Муж слегка оторопел, пробубнил: «Драсьть», а тот тип в зеркале тоже что-то буркнул, вылез из рамы и по-хозяйски пошел на кухню. Поэтесса бойко подсуетилась и извлекла из закромов поллитровый графинчик самогонки. Уселись все втроем за стол, выпили по рюмочке и стали выяснять отношения. Сперва хорошо сидели, потом принялись выяснять, кто кого уважает, потом муж музу пытался набить морду, потом наоборот, потом поэтесса мужчин чуть не выгнала, отходила их полотенцем, а под конец все помирились, побратались, посестрились и впали в коллективное беспамятство. На том выходные кончились.

…Утром в понедельник подошел муж к шкафу, чтобы зашнуровать галстук, а отражение-то в зеркале отсутствует! Опечалился муж, стал жену звать, а жены тоже нет. В доме пусто, как после кражи. На столе нашел муж записку, где грубой женской прозой написано было: «Прощай. Ушла в поэзию. Котлеты на сковороде». Муж разозлился, психанул — и ушел на работу без галстука.

С тех пор он больше не видел ни своей жены, ни своего отражения. Тем не менее, приходя вечером домой, он неизменно находил на кухонном столе теплые котлеты и скупую прозаическую записку. Грустно поужинав, сирота муж нехотя шел спать. Когда бессонница становилась невыносимой, муж перечитывал до утра рукописи своей почившей в поэзии жены и с тоской узнавал в их адресате себя. Себя — и никого более. Будто бы смотрелся в зеркало.

Жил на свете Гениальный Читатель. Он прочел уйму книг и во всех сумел дойти до самой сути, каждую смог оценить по достоинству. Классики почитали за честь стоять на его книжных полках, современники выстраивались в длинную очередь. Когда Читатель заходил в книжный магазин, книги просто сходили с ума: они скрипели от нетерпения переплетами, шелестели страницами, падали со стеллажей прямо к его ногам, а некоторые вели себя еще более бесстыдно — открывали себя на самом выигрышном месте и жирным курсивом кричали: «Прочти меня!». Даже самые заумные книги, которые никем и никогда не были прочитаны, обрели наконец свой покой под лупой Гениального Читателя. Все свои силы и здоровье Читатель тратил на чтение, всю свою душу он вкладывал в книги. Его домашняя библиотека насчитывала несколько тысяч томов и уже перестала вмещаться в небольшую двухкомнатную квартиру, но тут как раз вовремя подоспела Нобелевская премия: Читатель купил себе отдельный дом и оборудовал его должным образом. У Читателя не было ни семьи, ни друзей, общался он только с книгами, да иногда еще заходили журналисты — брали интервью и интересовались творческими планами. И все шло замечательно, пока с Гениальным Читателем не случился вполне закономерный творческий кризис. Читатель погрустнел, потерял вкус к чтению и заразился бессонницей. Современники безнадежно разводили листами и теряли надежду быть прочитанными при жизни. Даже любимые классики не могли помочь — перечитывание не усыпляло, а только утомляло затосковавший по новизне мозг Гениального Читателя.

В таком состоянии он несколько вечеров блуждал по городу, размышляя о своем даре. На душе было пусто, казалось, что все самые лучшие его книги уже прочитаны и от литературы ждать больше нечего. В одну из таких вечерних прогулок Читатель увидел в витрине книжного магазина яркую обложку какого-то бульварного романчика.