Тучи на рассвете (роман, повести) - Аркадий Сахнин

И вот уже голос нового оратора. Мен Хи не слышит, о чем он говорит. Ее отвлекло совсем неожиданное. К нише, куда она забилась, приблизились два человека. Одного она узнала бы даже с закрытыми глазами. Это был Пан Чак. Второго, старика, она видела в первый раз. Но как только он заговорил, она поняла: это тот, кого Пан Чак назвал Ван Гуном. Теперь он говорил шепотом:

— До восстания осталось девять дней. Не забывайте, что вы не рядовые участники. Ваша забастовка будет сигналом всем сеульским заводам и фабрикам. Если этого сигнала не последует…

— Не шевелись! — раздался резкий, как удар ножа, окрик.

И в ту же секунду полоснул яркий свет, словно прожекторы осветили все вокруг.

Мен Хи сжалась, слилась с пенькой в своей нише. Она услышала выстрелы, крики, удары, возню. Потом стало тихо, и в этой тишине отрывисто прозвучала короткая команда:

— Марш!

Мимо нее вереницей прошли люди. Сначала она увидела двух вооруженных самураев. За ними в наручниках шел седой кореец, потом снова самурай с обнаженным мечом, дальше несколько рабочих и работниц, тоже в наручниках, затем опять два японца и, наконец, Пан Чак.

— Быстрее! — крикнул полицейский, шедший последним, и ударил Пан Чака по спине плоской стороной меча.

Мен Хи сразу узнала в нем человека, который отправлял ее из Пучена на фабрику. Только он теперь был в полицейской форме. Но мысль на нем не задержалась. Она смотрела на Пан Чака, который, наверное, даже не почувствовал удара. Он не вскрикнул, не повернул головы, не ускорил шага. Прядь черных густых волос закрывала ему лоб, руки были скручены за спиной, но он шел не сгибаясь.

Когда Пан Чак поравнялся с нишей, Мен Хи подалась вперед, готовая на любой, самый безрассудный поступок. Движение Мен Хи привлекло его внимание, он медленно повернул голову, и они встретились взглядами. Пан Чак вздрогнул. Глаза его на мгновение расширились, и Мен Хи прочла в них столько презрения, такую ненависть, что у нее захватило дыхание.

— Змееныш!.. — услышала она шепот Пан Чака.

— Молчать! — крикнул полицейский, не заметивший Мен Хи, и снова ударил Пан Чака.

Когда она пришла в себя, под навесом было тихо и темно.

В застенках Содаймуна

Чо Ден Ок ходит из угла в угол по своему новому кабинету.

Нет, это уже не мечты, а действительность. Нельзя сказать, что он просто поднимается по служебной лестнице. Он взвивается вверх так, что кружится голова. Японцы действительно умеют ценить деловых людей. Он блестяще выполнил задание в Пусане, и, кроме того, ему удалось раскрыть там явку революционеров.

Будь у него время, он до конца распутал бы весь клубок. Он нашел бы, конечно, тех, кто пустил ко дну паром в Цусимском проливе. Он узнал бы, почему расплавились подшипники в насосе парома, когда начали откачивать воду. Ведь это произошло не случайно: возле мотора были обнаружены крупинки золотого песка и мельчайшие ракушки.

Но даже то, что он успел сделать, создало ему славу. Так прямо и сказал начальник полицейского управления генерал Такагава и назначил его на такую высокую должность. Даже взятки не пришлось никому давать.

А ведь первые шаги он делал только с помощью взяток. Разве иначе назначили бы его надсмотрщиком на Супхунскую гидростанцию?!

Это была первая должность, где проявились его природная находчивость, ум и осторожность. С тех пор он все время совершенствует и развивает в себе эти качества.

Но все же он не мечтал о такой карьере. По возвращении в Сеул с ним разговаривал и поздравлял его сам Такагава.

— За пусанское дело, — сказал он, — вы заслужили повышение.

— О господин генерал, — склонился Чо в поклоне, скрестив на груди руки, — мой слабый мозг и мое ничтожное тело не достойны таких слов! Я навсегда останусь горд тем, что ваш мудрый взгляд задержался на мне, а ваши благородные уста произнесли мое недостойное имя.

И вот его взяли в Кейму киоку [15]. Сердце останавливается, когда он даже мысленно произносит эти слова. В них величие и сила империи Ниппон. Эти слова приводят в трепет и дрожь тридцать миллионов корейцев. В своих самых дерзких мечтах, в самых безудержных взлетах фантазии Чо Ден Ок не доходил до Кейму киоку.

Вот где власть! Здесь работают люди, у которых нет нервов. Перед ними открыты все двери и сейфы, все тайники и частная жизнь людей.

Они стоят над законами и судом. Им не нужен повод для ареста, при допросах они не уговаривают. Они умеют пытать так, что дар слова обретают камни. Они все видят и все знают. От них никто не укроется. У них есть уши и глаза в каждом квартале, в каждом доме.

Вот где он покажет себя! Он уже получил значок «Кейму киоку», который открывает доступ всюду, даже на женскую половину любого дома. А ведь туда тысячи лет не имел права входить ни один мужчина. Он может зайти в любой дом и посмотреть, что лежит в сундуках.

Он может давить, душить, резать, пытать каждого подозрительного. А на подозрении у него все. Все они преступники. Взять под подозрение — значит сделать первый шаг к открытию заговора.

Рыбопромышленник из Маньчжурии даже под подозрением не был, а теперь ясно, что это крупный преступник. С ним еще надо расплатиться за непочтительный разговор в вагоне экспресса Сеул — Пусан. Но этого мало Чо Ден Оку: он еще разыщет и тех, кто бил его в школе, и того, кто ударил его на Супхунской гидростанции!

Если эти подлецы уже умерли, он найдет их родственников. За действия мужчины должны отвечать все его родственники до пятого колена. Это старый закон. Если нет родственников, он найдет друзей или, наконец, знакомых этих преступников. Он не доставит им радости умереть от первого удара. О нет! Он изучит все методы Кейму киоку. Он готов применять их уже сейчас. У него тоже нет нервов.

Злорадное ощущение еще не изведанного счастья охватывает Чо Ден Ока.

Он не успел даже начать работу в Кейму киоку, как ему опять повезло. Эта машина с пенькой сразу привлекла его внимание. Правда, она чуть не сшибла его с ног, но зато шофер затормозил, и удалось разглядеть лицо. И одного взгляда было достаточно, чтобы узнать в шофере рыбопромышленника, с которым он тогда ехал в Пусан. Теперь ясно, что это за птица. Ему нечего делать за рулем грузовой машины с пенькой.

Не такой простак Чо Ден Ок, чтобы упустить добычу. Он записал номер машины и без труда разыскал ее.

Настоящее имя шофера — Пан Чак. Но ведь именно шофер Пан Чак исчез с пусанской мельницы в тот самый день, когда арестовали старого рыбака Пек Уна. Теперь-то этот «рыбопромышленник» расскажет, зачем он ездил в Пусан и чем занимался здесь. Конечно, взрыв парома — это его рук дело.

Но пока нельзя говорить Такагава, какая это крупная добыча. Пусть думает, будто задержанный шофер — просто подозрительный тип.

На горе Инвансан нет ни дерева, ни травинки. Сюда не добраться человеку. Птицы не вьют здесь гнезд. Черные гранитные глыбы вздымаются, будто стена, иссеченная гигантскими мечами.

Когда дует ветер, скалы Инвансана гудят. Страшно стоять под ними, страшно смотреть вверх. Кажется, вот-вот рухнет этот исполин и погребет под собой все живое. А под скалами на большом протяжении вьется крепостная стена из дикого камня. Высокие корпуса образуют внутренний двор. За корпусами еще одна крепостная стена. Она прижимает к скалам шестнадцать железобетонных склепов с маленькими, как бойницы, окнами. На железных засовах тяжелые висячие замки.

Между склепами и корпусами, вдоль стен, ходит стража, вооруженная кривыми самурайскими мечами и короткими винтовками с плоскими штыками. На каждом повороте пулемет.

Жутко под скалами Инвансана. Тишина. Кажется, солдаты охраняют мертвый город. И ветер, что воет и кричит на вершинах скал, только подчеркивает зловещую тишину внизу.

Но склепы живут. Живут гигантские корпуса. В них шесть тысяч замурованных людей. Шесть тысяч заключенных корейцев.

Город под скалами Инвансана — это Содаймун. Это центральная политическая тюрьма Сеула, опора японского наместника в Корее генерал-губернатора Абэ Нобуюки. Отсюда никто не выходит. Даже самые старые охранники не помнят случая, чтобы им пришлось открыть ворота и выпустить заключенного.

В глухую ночь то здесь, то там прогремит засов, тюремщик вытащит из застенка труп, и снова все стихнет. Ночью не заперт только один склеп — самый большой, номер тринадцать. В нем нет окон. Это центральная камера пыток.

Через массивную чугунную дверь сюда вводят людей, а спустя час, два… пять часов через узкое отверстие в прилегающей стене сбрасывают в ущелье изуродованные трупы. И даже эхо не доносит удара тела о скалы.

Перед рассветом в Содаймун привели пять человек, связанных общей веревкой. Когда закрылись ворота, людей развязали, оставив на руках у каждого только кандалы. Троих повели в одну сторону, двоих — в другую. Эти двое — Ван Гун и Пан Чак.