Юся и Эльф - Екатерина Лесина

мне представлялось, что нынешний вполне себе разумен, можно договориться. Я верну.

А вот мой отец…

Подозреваю, что руки ему будет мало. Что с этой несчастной конечностью он хочет если не мир завоевать, то отгрызть себе кусок империи. А он не настолько наивен, чтобы полагать, что империя возьмет и обрадуется этой затее.

Нет, откусить оно можно, но… удержать куда сложнее.

Здесь уж без весомого аргумента никак. Поэтому если демону не хочется становиться весомым аргументом, пусть уж он постарается. Ради собственного светлого будущего. Или темного. Не знаю, какое ему ближе.

Я старалась думать громко, пробиваясь сквозь полог чужой воли, которая ослабевала. Сила у Краша имелась, верно, но на одной силе далеко не уедешь.

С концентрацией дело у него куда как хуже обстояло.

– Где? – повторил он вопрос, заставив меня смотреть в глаза.

Ничего такие. Синеватые. Красивые.

И сам хорош. Девки, должно быть, с ума сходят. И он знает, он поддерживает это чужое безумие. Более того, ему донельзя лестно… да, определенно… и чем пробивается?

– Многих обманул? – мне хочется говорить.

Мне хочется поверить этим глазам и еще человеку, лучше которого во всей империи не сыскать. Вот засранец. Так бы и кинулась на шею…

Глядишь, придушенный, и отпустил бы.

Но двигаться не дозволено. Пока.

– Где?

– А ты знаешь, мне никогда блондины не нравились. И эльфы. Эльфы – так особенно, – сказала я доверительно, потому как желание говорить было сильнее меня. Я вообще, если подумать, силой воли не отличаюсь. – Но вот угораздило же замуж выйти. На самом деле я совершенно случайно, просто оно потребовало. Или она? Мне кажется, из него выйдет отличный бог. И муж так считает. Вам приходилось встречаться с богом? Нет?

– Чего она несет?

– Побочный эффект, – поморщился Краш, и лицо несколько утратило свою привлекательность. А вообще, если подумать, ему не обязательно быть красивым, если можно внушить, что он красив. И даже с внешностью работать не стоит.

Каждая жертва сама себе внешность придумает, именно ту, идеальную, подходящую лишь ей.

– Вот оно как, Краш…

Я говорю вслух. Рассуждаю.

Куда еще податься менталисту с таким даром? Нет, можно было бы куда более серьезные дела проворачивать, но за серьезное дело и вляпаться можно серьезно… не рискнет. Не похож на того, кто риск любит.

А вот сыграть в чужую любовь… Выпить жертву досуха. И бросить.

Исчезнуть на просторах империи, благо хватает городков, а в городках – одиноких женщин со смутными жизненными перспективами. Я говорила, заставляя себя улыбаться, надеясь ли, что терпения Краша хватит, что… или нет? Пощечина обожгла губы.

Обидчивый какой. Или я не права?

– Права, права, – согласился Меченый, запуская руку по локоть в бочку. Ту самую. С капустой. Я икнула и каплю крови слизала, заставив себя проглотить предупреждение. – Сцыкло он. И бабский угодник.

– Сам ты…

Краш обиделся всерьез.

Вот странное дело, к слову, связь наша, если присмотреться, была обоюдной. Как канат… и если схватить за него и потянуть… или нет, к чему тянуть?

Просто…

Я закрыла глаза и представила кладбище.

То самое, университетское, на котором третий курс практику начинает. И мы пошли. Я и… моя подруга, а с ней пока еще любовь всей моей жизни – Глен.

Тьма. Капель зловещая.

Сколько народу пытались понять, что и где капает, но не нашли. К пятому курсу приходит понимание, что нет ее, той выматывающей душу капели, но есть простенькая звуковая иллюзия.

Да, вот такая.

Краш дернулся и обернулся.

– Ничего не слышишь? – спросил он.

Меченый только головой помотал:

– Хороша капуста. Сама квасила?

– Сама, – призналась я. – Почти. Знакомый слегка помог.

Демон хихикнул. Что когтем по стеклу.

Краш аж крутанулся. Да, он у нас миру куда более открыт… ладно, капли капают, тьма сгущается. Туман, могилки. Заунывный вурдалачий вой. Нет, на университетских кладбищах вурдалаков не водится, но ведь на других встречаются же? И стало быть, добавим.

Земля мокрая. Чавкает.

Ага… а по лицу Краша пот бежит.

– Долго ты еще возиться собираешься? – Меченый жевал капусту, и с немалым энтузиазмом, чем, признаться, изрядно мешал. Вот тянуло посмотреть, с чего перерождение начнется. И начнется ли.

Может, капуста – она демонической силе неподвластна?

Демон обиделся. Так, слегка. И гость мой тоже в лице поменялся. А от стены донеслось:

– Неуютненько…

– Так не мамкин бордель, чтоб уютненько… – Меченый облизал пальцы, собрав и сок, и тонкие белесые нити, которые мне казались похожими на червяков. – Стало быть, упертая?

Краш кивнул. Как-то рассеянно.

Не отвлекаемся. Кладбище и могилка… разрытая, и дурацкая шутка, когда в плечи тычут, в могилку эту сбрасывая. И дно ее рушится, и кажется, будто летишь в яму, из которой не выбраться. Она глубока…

Нет, на самом деле сильно глубоких не копали. Кому оно надо, с проблемами потом разбираться? Но вот расширить, углубить рабочую могилку, положить тонкие доски, которые землицею присыпать. У некромантов на редкость дурацкие шутки.

И Глен, помнится, хохотал, глядя, как я пытаюсь выбраться.

А вот тебе, Краш, не позволю. Твоя могила будет глубока, а из дна ее рука костистая выглянет, вцепится в лодыжку. Дернет.

Он заверещал тоненько, обиженно и крутанулся, пытаясь избавиться от руки.

Выругался Меченый. А над головой моей свистнул нож, чтобы по самую рукоять войти в стойку.

– Не шали, – сказано было.

А я что? Я стою. Вспоминаю прекрасные студенческие годы. Да, после той ночи я неделю с Гленом не разговаривала, а он все не мог понять почему.

Смешно же.

Просто обхохочешься, до чего смешно.

Краш всхлипнул и вытер нос, из которого протянулась тонкая струйка крови. А то… нам говорили, что ментальный дар опасен прежде всего для носителя. У меня же еще много воспоминаний есть. Если он хочет.

Вот взять к примеру обыкновенного пожорника, из тех, что заводятся на старых кладбищах, когда концентрация силы на них превышает допустимую норму. Свивает себе гнездо…

– Нет! – взвизгнул Краш. – Хватит… ты… сам… она… не хочет.

Не хочу. Еще как не хочу.

А вот путы чужой воли ослабели. Мне, можно сказать, повезло. Будь Краш более опытным, я бы так легко не вывернулась. Но опытным он не был, привык, что жертвы сами рады обмануться, а стало быть, усилий прикладывать не приходится. Выучил пару фокусов, и все.

Я пошевелила пальцами. Сойдет.

Убивать людей, конечно, нехорошо, но и умирать во имя человеколюбия как-то по меньшей мере неправильно, что ли?

– Успокойся, – велел Меченый и протянул жменю. – На вот, капустки съешь. Хорошая…

И Краш молча принял. Взял. Сунул в рот. Зажевал сосредоточенно,