Бесы Лудена - Олдос Хаксли

– Dicas!

Несчастный взглянул на своего мучителя, затем на святого отца – и закрыл глаза.

– Терзайте меня сколько угодно, – произнес он на латыни. – Осталось немного. Скоро все закончится. Навсегда.

– Cogne!

Удар и хруст ломаемых костей.

Отдуваясь, обливаясь по́том (стоял жаркий август), палач вручил молот своему помощнику. Отца Лактанса сменил на посту отец Транквиль. Сладким голосом стал он прельщать обреченного Грандье; заговорил о благе признания, каковое благо будет ощутимо не только в ином мире, но уже здесь, уже сейчас.

Грандье дослушал до конца, а затем спросил:

– Отче, вы и впрямь верите, будто ради избавления от телесных страданий человек должен сознаваться в преступлении, коего не совершал?

Пропустив мимо ушей сатанинский софизм, отец Транквиль продолжил уговоры.

Грандье прошептал, что готов сознаться в своих истинных грехах.

– Священник, я жил как мирянин. Я любил женщин…

Хороша новость. Совсем не такого признания ждали Лобардемон и францисканцы.

– Нет, ты занимался колдовством, ты вступил с сговор с бесами.

Ответом на протесты Грандье стал клин номер шесть. Затем – номер семь. Затем – номер восемь. На нем палач исчерпал лимиты не только «обычной пытки», но и пытки «дополнительной». Кости коленей, голеней, лодыжек и стоп были раздроблены все до единой. Осколки пронзили истерзанную плоть, текла кровь, ее запах смешивался с запахом костного мозга. Но святые отцы так и не получили признания – Грандье только стонал, а в перерывах между ударами шепотом взывал к Господу.

Восьмой клин, как мы уже сказали, должен был стать последним. Но Лобардемон потребовал еще клиньев – для его личной жестокости лимитов не существовало вовсе. Палач сходил в кладовку, вернулся с двумя клиньями. Узнав, что новые клинья не толще пресловутого восьмого, Лобардемон рассвирепел и пригрозил выпороть палача. Святые отцы выступили с предложением – выдернуть клин номер семь из колена и заменить его более толстым восьмым номером, который находился в лодыжке. Один из двух новых клиньев установили между досками. На сей раз молотом размахнулся сам отец Лактанс.

– Dicas! – вопил он после каждого удара. – Dicas, dicas!

Отец Транквиль, не желая отставать, отобрал у Лактанса молот, установил десятый клин и в три приема вогнал его по самую макушку.

Грандье снова лишился чувств; того и гляди, умрет, не дождавшись очистительного пламени. К тому же и клинья закончились. С неохотой – ибо упрямец, из-за которого рушились все планы, заслуживал вечной пытки – Лобардемон распорядился прекратить экзекуцию. Первая фаза мученичества Грандье длилась три четверти часа. Адские орудия унесли, жертву подняли и посадили на табурет. Несчастный взглянул на свои изувеченные ноги, перевел взгляд на королевского посланца и его тринадцать приспешников.

– Месье, – сказал он, – есть ли, может ли быть положение плачевнее, нежели мое?

По приказу Лобардемона несчастного перенесли в смежную комнату и бросили на скамью. Был душный августовский день, но кюре трясло от болевого шока. Ла Гранж покрыл его тряпьем и дал выпить стакан вина.

Тем временем отцы Лактанс и Транквиль старались делать хорошую мину при плохой игре. Всем любопытным они отвечали, что да, увы, колдун так и не сознался – даже под пыткой. Причина очевидна. Грандье воззвал к Богу, чтобы тот даровал ему силы; а кто у Грандье Бог? Люцифер, конечно! Вот он, нечистый, и сделал своего слугу нечувствительным к боли. Можно было хоть весь день забивать клинья – толку бы все равно не вышло.

Желая лично убедиться в истинности заявленного Лактансом и Транквилем, другой экзорцист, отец Архангел, додумался до простенького эксперимента. Через несколько дней он сам рассказал об этом эксперименте, а один из слушателей за ним записал. «Сказанный отец Архангел утверждает, будто дьявол наградил его (Грандье) нечувствительностью телесной. Когда Грандье лежал на скамье, с раздробленными палачом ногами, прикрытыми зеленой тряпкой, сказанный отец Архангел весьма грубо сдернул сию тряпку и тыкал палкою в голени и колени, но Грандье не жаловался на боль, кою мог причинять ему сей святой отец». Таким образом, вот они, результаты «простенького эксперимента»: во-первых, Грандье не чувствовал боли; во-вторых, невосприимчивым к ней сделал его Сатана; в-третьих (процитируем самого капуцина), «восхваляя Бога, он имел в виду дьявола, а заявляя, что дьявол ему отвратителен, имел в виду, что отвратителен ему Бог». Наконец, в-четвертых, следует принять все меры предосторожности, дабы на костре Грандье в полной мере ощутил очистительный эффект огня.

Отец Архангел удалился, и вновь настала очередь Лобардемона. Более двух часов он просидел напротив Грандье, применил все свое красноречие с целью добыть подпись, которая оправдает незаконность судебного процесса, обелит кардинала, сделает возможным дальнейшее использование методов инквизиции в каждом случае, когда истеричные монахини будут принуждены экзорцистами обвинять врагов режима. Подпись была нужна Лобардемону позарез, но он ничего не добился, как ни усердствовал. Некий господин де Гастен, присутствовавший при этом, заявлял, что «никогда не слышал ничего столь же гадкого», как эти особые аргументы, эти умасливания, эти лицемерные вздохи и всхлипы. Грандье на все отвечал одинаково: совесть не позволяет ему поставить свое имя под утверждением, которое (о чем, помимо самого Грандье, знают Господь и, без сомнения, господин королевский посланник) является абсолютной ложью. В конце концов Лобардемон признал поражение. Он кликнул Ла Гранжа и велел послать за палачами.

Они явились. Грандье был облачен в рубаху, пропитанную серой; затем ему на шею набросили веревку и вынесли его во двор, где ждала повозка, запряженная шестью мулами. Грандье усадили на скамью, возница прикрикнул на мулов. Процессия тронулась. Впереди шли лучники, позади – Лобардемон с тринадцатью карманными судьями. Повозка подпрыгивала на камнях мостовой. Сделали остановку, вновь зачитали приговор. Снова потащились по знойной улице. У дверей церкви Прихода Святого Петра – дверей, в которые Грандье столько лет вступал с уверенностью и величавым достоинством – процессия остановилась. Грандье дали в руки двухфунтовую свечу, самого его сняли с повозки, дабы он, согласно приговору, покаялся в своих преступлениях. Но у несчастного больше не было коленей, на которые ему следовало опуститься – Грандье рухнул лицом в пыль. Мучителям пришлось поднимать его. В этот миг отец Грийо, тот самый кордельер, выбежал из церкви, растолкал лучников, упал на колени возле Грандье и заключил его в объятия.

Растроганный узник попросил: пусть отец Грийо, пусть вся братия единственного в Лудене ордена, который храбро отказывался сотрудничать с Лобардемоном и К, молится за него, Грандье.

Грийо обещал молиться, просил Грандье быть твердым в вере в Господа и Спасителя и шепнул словечко от мадам Грандье: мать молится за сына,