Молот и наковальня - Гарри Тёртлдав

Отчаянно сражаясь за свою жизнь, Маниакис не переставал удивляться, какую-такую чушь Багдасар показал ему в волшебном зеркале. Неужели ему удастся выбраться из этой кровавой каши и вновь оказаться рядом со столицей империи? Увертываясь от мелькающих мечей, ныряя под копья, нанося удары, он твердо знал, что всякая прожитая им секунда — подарок судьбы.

Совсем рядом один из кубратов вдруг схватился обеими руками за стрелу, внезапно выросшую у него под глазом; в следующий момент руки номада разжались, и он, уже мертвый, соскользнул с седла. Маниакис, не мешкая, взгромоздился на маленького степного конька — обычное средство передвижения кочевников. Как и все его соплеменники, погибший всадник высоко подтягивал ремни стремян, чтобы в бою, привстав на них, было удобнее стрелять из лука. Поэтому колени Маниакиса оказались где-то по соседству с его ушами.

Но что за беда! Конечно, без щита и кольчуги на этом коньке удачливый боец мог зарезать его, словно беззащитную овцу. Зато ему больше не грозила опасность быть растоптанным ногами людей и лошадей, будто жалкое насекомое. Он начал пробиваться к плотной группе своих воинов, продолжавших защищаться, сохраняя какое-то подобие порядка. Интересно, как долго придется ждать подкрепления?

Сейчас давление на эту группу немного ослабло. Но вовсе не из-за того, что на помощь пришли прятавшиеся в засаде видессийцы. Просто часть кубратов, решив, что врагам все равно не уйти, под шумок занялась грабежом. А когда им удалось опрокинуть стражу, охранявшую повозку с данью, вспыхнула уже настоящая схватка между самими номадами. Они сцепились над рассыпавшимся по земле золотом, словно свора диких собак, делящих лакомую мозговую косточку, — еще бы, ведь она была одна на всех.

— Видессийцы, ко мне! — вскричал Маниакис, пренебрегая опасностью, что на степном коньки его могут принять за кубрата. Поскольку на нем до сих пор была расфуфыренная императорская мантия, а алые сапоги еще не успела заляпать грязь, такая возможность казалась маловероятной, но ведь в суматохе скоротечного боя не оставалось времени думать.

— Величайший! — раздался ответный возглас. Солдаты, к которым он пробивался, узнали его. Присоединившись наконец к ним, он почувствовал себя как человек, добравшийся до плавающего в воде обломка мачты после того, как судно пошло ко дну.

Правда, такое сравнение имело существенный недостаток: обломок мачты, за который он судорожно уцепился, вот-вот утонет сам. Пешие и конные кубраты численно значительно превосходили оборонявшихся видессийцев. Выкрикивая команды на хриплом гортанном языке, командиры пытались прекратить стихийное разграбление императорского шатра и неистовое ковыряние в грязи в поисках рассыпавшихся золотых, чтобы принудить своих людей снова вступить в схватку. Командиры достаточно повидали на своем веку, чтобы понимать, что время грабежа наступает только после того, как одержана окончательная победа. Но убедить распалившихся людей было почти невозможно.

Лишь благодаря этому обстоятельству Маниакис и его охрана, хотя и теснимые противником, все же устояли до той поры, пока на юге не раздался звук фанфар.

— Видессийцы, сюда! — На сей раз вопль надежды вырвался из сотни глоток одновременно.

— Видессийцы, ко мне! — вскричал Маниакис, высоко подняв над головой ятаган, чтобы показать, что он еще жив. Будь он на своем боевом коне, он бы поднял его на дыбы; но на степной лошадке, доставшейся ему чисто случайно, Автократор не мог сделать ничего подобного. Достаточно и того, что ему удавалось держаться в седле.

Появление видессийского подкрепления возымело несомненный эффект: стихийное мародерство немедленно прекратилось, и кубраты вновь вступили в бой. Они могли не обращать внимания на своих командиров, стремясь захватить как можно больше трофеев, но рисковать жизнью ради пары золотых — совсем другое дело. Достав луки из колчанов, они осыпали приближавшихся видессийских конников градом стрел. Те немедленно ответили; Маниакис в который раз горько пожалел, что у него нет даже щита.

— Ко мне! Ко мне! — вскричал он, взмахнув ятаганом.

Если подкрепления окажутся у него под рукой, беспорядочная толчея единоборств за каждую отдельную жизнь может превратиться в подлинное сражение, которое видессийцы могут выиграть… а могут и проиграть. Маниакис беспокойно огляделся — с севера появлялись все новые отряды конницы кубратов. Он привел с собой пятнадцать сотен конников сверх числа, оговоренного с Этзилием. Теперь у него крепло убеждение, что каган превзошел его в предусмотрительности.

Но слезами горю не поможешь. Он пришпорил степного конька, пробиваясь к имперским конникам, с боем двигавшимся к нему. Зажатые меж двумя отрядами видессийцев номады, пытавшиеся преградить ему путь, были вынуждены отступить, спасая свою жизнь, — и внезапно жалкий обломок мачты, находившийся в распоряжении Маниакиса, оказался довольно приличным кораблем.

— Величайший! — кричали его воины. — Возьми это! И это!

Один надел на его голову шлем, другой сунул в руки щит. Поскольку боец, отдавший собственный щит, в отличие от Маниакиса имел под плащом кольчугу, тот с радостью принял долгожданный дар. Все же Фос иногда благосклонен к возносящим молитвы!

Уже долгие годы ему не случалось сражаться, как обыкновенному солдату, у которого во время битвы в голове одна мысль: прожить эту минуту. А потом следующую. Получая очередной чин, он возглавлял все более важные участки битвы; даже когда ему приходилось лично вступать в схватку, он постоянно держал в голове полный план сражения. Отчаянная борьба за жизнь освежила в его памяти то, через что приходится проходить обычным воинам. Но теперь он вновь имел возможность должным образом руководить сражением. Он приказал своим людям вытянуться цепью справа налево, чтобы помешать кубратам обойти его силы с флангов, что те совершенно беспрепятственно сделали, когда в его распоряжении находилась только личная охрана.

Общая картина битвы его сейчас мало беспокоила. У Этзилия оказалось слишком много бойцов, и натиск на ограниченные силы Маниакиса постоянно нарастал. Не время было беспокоиться и о тех безоружных, которых он опрометчиво привел с собой. Наверняка каган уже захватил священников, актеров и скаковых лошадей. Скакунам коварный властитель Кубрата бесспорно найдет самое лучшее применение. Что касается священников, то, поскольку номады упорно отвергали любые попытки навязать им веру в Фоса, клерикам предстоит стать новыми великомучениками во славу святой веры. Мимам теперь, вероятно, тоже поможет один лишь Фос. Если захочет.