Правда о Григории Распутине - Александр Боханов

Эти «сведения» вызвали резонанс. В августе 1915 года глава Думы М. В. Родзянко даже обратился к Министерству юстиции с призывом «арестовать врага». На заседании правительства 24 августа 1915 года это стало одной из тем обсуждения. Министр юстиции А. А. Хвостов сообщил, что против Распутина «нет материала».

«Конфиденциальные данные», собранные Джунковским о событиях на пароходе от подчиненных, в первичной форме до нас не дошли, даже если таковые и существовали. Нетрудно предположить, как и в случае с ресторанной историей, что все «тексты Джунковского» не более чем приготовление очередного «удачного хода» в борьбе с властью. Если бы компромат в чистом виде наличествовал, то уж можно не сомневаться, что его такие «верноподданные», как Джунковский, не только берегли бы «пуще глаза», но немедля сделали бы достоянием публики. Но не сберегли и не сделали. Из этого с несомненностью следует, что и сохранять-то нечего было.

Напомним ещё раз, что при Распутине неотлучно состояли два чина полиции, которые регулярно сообщали в Петербург-Петроград о каждом дне его жизни. Казалось бы, вот эти материалы и могли бы стать надежной основой для оценки жизни и морального облика Распутина. Наверное, так оно и было бы, если бы не одно «но»: подлинных донесений фактически нет. Существуют они лишь в «сводках», «выдержках», «выписках», и степень их соответствия оригиналу была известна лишь узкому кругу лиц, куда входил и «активист масонского движения» Джунковский.

О том, куда подевались истинные донесения полицейских агентов и что осталось, речь пойдет отдельно. Пока же вернемся к «пароходной истории» и предположим на минуту, что всё, что написал Джунковский, соответствует истине. Помимо отрицательных эмоций, негодующих ахов и охов один вопрос по адресу Джунковского всё-таки возникает: куда глядели приставленные им чины, почему они не вмешались и не предотвратили «дебош»? Причину нерадивости своих подопечных шеф не раскрыл. Да если бы и стал объяснять, то правды от него никто бы все равно не услышал.

Однако долго «раскручивать» пароходный «пикант» товарищу министра внутренних дел не пришлось. 15 августа 1915 года министр внутренних дел князь Н. Б. Щербатов получил собственноручное распоряжение Монарха, гласившее: «Настаиваю на немедленном отчислении Джунковского от должности с оставлением в Свите».

Такая формулировка, означающая фактическое изгнание со службы, хоть и была сдобрена указанием на оставление в Свите, но фактически являлась приговором. В редчайших случаях сановники подвергались подобному суровому наказанию. Обычно чиновники высокого ранга удалялись с соблюдением ритуала: получали благодарственные указы, удостаивались прощальной аудиенции, получали награды орденами, чинами, денежными выплатами. Ничего этого не было, потому что человек оказался во всех отношениях недостойным. Поэтому и выгнали, как прислугу, уличенную в воровстве хозяйских серебряных ложек.

Джунковский был потрясен. При его связях, при его послужном списке получить такой общественный «реприманд» было страшно обидно. Он написал Царю «обиженное» и лицемерное письмо. «Тяжел, конечно, самый факт отчисления без прошения от ответственных должностей в такое серьезное время, переживаемое Россией, но еще тяжелее полная неизвестность своей вины, невозможность ничего сказать в свое оправдание, невозможность узнать, какой проступок с моей стороны внезапно нарушил то доверие, которым я всю свою долголетнюю службу пользовался со стороны Вашего Величества, которым я так гордился, которое так облегчало тяжелые минуты, которые мне приходилось переживать по роду своей службы».

Немало и других проникновенных слов запечатлел в своем послании Джунковский, этот «добродетельный верноподданный», с которым так «бездушно и некрасиво» поступил неблагодарный правитель. Так должна была воспринимать всю эту историю публика.

Чтобы предвосхитить появление других версий, генерал тут же сочинил обширное послание своему негласному покровителю Великому князю Николаю Николаевичу. Мотив тут уже совершенно иной. Он не только сообщил о факте своего увольнения, интерпретировав его в нужном ракурсе, но и полностью воспроизвел своё «личное» послание Царю. Джунковский знал, что делал. Не прошло и двух дней, как «черный агитпроп» во главе с Милицей растиражировал сочинение Джунковского. Естественно, «весь Петроград», чины Ставки и главные «этуали» думского «кабаре» были соответствующим образом проинформированы.

Джунковский не сомневался, что резолюция об изгнании его со службы была продиктована Императору Николаю II Царицей. «Иначе и быть не могло», — резюмирует он в своих размышлениях.

Как же он «хорошо» знал Монарха, Кому якобы «честно служил» многие годы, чтобы писать нечто подобное. В состоянии какого же злобного умонастроения надо было находиться, чтобы и через годы воспроизводить этот домысел на страницах воспоминаний. Хотя ко времени их написания уже имелись в обращении бесспорные документы, которые подобные выводы и умозаключения Джунковского опровергали категорически.

Помимо прочего, была уже опубликована переписка убитых Венценосцев! Бывший генерал, имевший тягу к историческим сочинениям и документам, не мог не заметить эту сенсационную трехтомную публикацию. Там бы он смог прочесть подлинные слова Александры Фёдоровны, что Она «сильно огорчена» из-за того, что Ее «имя всегда упоминают так, как будто это» Она «изгнала Орлова и Джунковского из-за нашего Друга».

Из этих документов «оскобленный и униженный» мог бы, наконец, узнать, что ничего и никогда Царица Супругу не «диктовала», да и Николай II вообще был не тот человек, которому можно что-либо «продиктовать».

Причина увольнения товарища министра и шефа корпуса жандармов находилась совсем не там, куда указывал пострадавший. Сам он об этой «последней капле» в чаше Царского терпения никогда не упоминал. Между тем, может быть, и помимо воли Джунковского на авансцену общественной жизни выплеснулись его инсинуации, которые генерал так искусно конспирировал в тиши кабинетов и уюте салонов.

14 августа 1915 года популярная столичная газета «Биржевые ведомости» начала публиковать серию статей о похождениях Распутина, где почти слово в слово воспроизводились домыслы об «оргии в ресторане» из того досье Джунковского, которое тот якобы в «одном экземпляре» представил Царю еще 1 июня. Терпение Царя лопнуло, все сомнения насчет добропорядочности этого офицера окончательно рассеялись.

Однако Джунковский не успокоился, продолжая лгать без зазрения совести. Императрица Александра Фёдоровна сообщала Супругу 8 октября 1915 года:

«Джунковский, после того как его уволили, снял копии со всех бумах против нашего Друга, хранящихся в министерстве внутренних дел (он не имел никакого права этого делать), и показывал их направо и налево среди московского дворянства. Жена Павла (княгиня Палей. — А. Б.) еще раз рассказала Ане, что Джунковский уверял честным словом, будто Ты зимой ему приказал строго судить Григория. Он это сказал Павлу и его жене и повторил это Дмитрию и многим другим в городе. Я называю это бесчестным, в высшей степени нелояльным поступком…»

Получив «несправедливый удар» от Царя, Джунковский тут же обрел шумную поддержку среди рыцарей «борьбы с тьмой». Первым номером в этом ряду шел А. И. Гучков, который уже 17 августа прислал генералу восторженное письмо: «Дорогой Владимир Фёдорович, всей душой с Вами, знаю, что Вы переживаете. Но не скорбите, а радуйтесь Вашему освобождению из плена. Вы видите — „они“ обречённые, Их никто спасти не может».

Гучков ошибся: в той реальной исторической диспозиции обреченными являлись все, а не только «Они». Когда наступил желанный миг, который и Гучков и Джунковский «приближали, как могли» — отречение Царя, то сольные номера любимцев публики на «авансцене жизни» быстро закончились. Непримиримым «врагам тьмы» пришлось думать теперь только об одном: как спасаться от «света революции».

Купеческий сын Гучков с огромным трудом, только переодевшись в платье лютеранского пастыря, смог проскользнуть сквозь революционные заслоны и укрыться в Западной Европе. Его же «искренний друг» потомственный дворянин «дорогой Владимир Фёдорович» остался в красной России, прожил, а точнее сказать, просуществовал здесь в роли жалкого изгоя до самого конца.

Неизвестно, испытывал ли старый Джунковский раскаяние перед смертью, были ли у него предсмертные озарения, понял ли он одну горькую очевидность: подвал дома Ипатьева в Екатеринбурге, где окончила Свои дни Царская Семья и подвал НКВД в доме на Лубянской площади в Москве, где провел долгие месяцы в заключении «бывший генерал», — по своей исторической сути один и тот же подвал. И прокладывая дорогу «Им» в Екатеринбург, Джунковский готовил и себе участь, которую и получил.