Истории пестрых народов Урала и Зауралья. В поисках связующих нитей. 140-летию П. П. Бажова посвящается - Михаил Прокопьевич Ермаков

местные, да и старожилы русские любили мясо с душком и с удовольствием его ели. Он сам нарывался на такое угощение. Шкуру лося выделывали, кожа шла на пошив обуви.

В большом количестве ловили зайцев. Ставили «кулёмки» – дворик из кольев с воротцами, в котором настораживался слопец. Слопцами отлавливали и боровую дичь. Делалось это так. На берегах речек, где птицы собирали гальку, роясь в песке, ставились эти ловушки. Вырубались две довольно увесистые, метра по два с половиной слеги. На одном конце делался раскол в обеих, и забивалась в этот раскол деревянная пластинка, слеги соединялись между собой жёстко. Вторые концы, в случае необходимости, соединялись подобным образом. Эта убойная плаха настораживалась известным способом и, когда птица наступала на сторожку, обрушивалась на неё и приплющивала к земле. Таким образом, на песчаных борах и вдоль песчаных берегов речек отлавливались сотни глухарей, тетеревов, рябчиков. Чтобы дольше сохранить мясо, вынимали внутренности и неощипанных подвешивали на деревьях вблизи избушек. Учитывая, что во второй середине сентября – первой половине октября ночи достаточно холодные, то в таком виде птица хранилась неделями. Зайчиков отлавливали зимой в «кулёмки», приманивая их осиновыми прутьями, корой которых они питаются в холодные месяцы.

На соболя охотились с собакой, однако и «кулёмки» применяли. Стоил соболь в те времена дорого. Американский писатель О. Генри в рассказе «Русские соболя» повествует о том, как у одного господина украли муфту и боа из соболей, и это считалось в XIX веке целым состоянием. Конечно, таборинских охотников на протяжении веков обманывали, но все-таки за соболя можно было в конце XIX начале XX века приобрести хорошее бельгийское ружьё.

Боровую и водоплавающую дичь до появления огнестрельного оружия вогулы промышляли из луков. На уток ставили городки. Над водой натягивался на определенной высоте шнур, к которому подвязывались силки рядышком друг к другу. Особенно часто в такую снасть попадались утки нырковые или, как их называли местные охотники, городковые.

Охота и рыбалка, как любовь и разлука, всегда рядом. Вряд ли таборинские манси изобрели что-то новое в рыбалке. Ермолаев В.Н. в своём «исследовании Тавдинское мест описание» пишет так: «Рыбу ловили сетями из крапивной нити, «мордами» – ловушками из прутьев, крючковой снастью, жердяными запорами в устье малых речек, а также били гарпуном». Однако их соседи-таборинцы применяли те же технологии. Возможно, в более ранний период шла вход и крапива, но в более поздние века научились прясть ткань и вязать. И тут в ход пошла холщовая нить. Нитку изо льна вытягивали тонкую, кручёную. И, видимо, владея искусством вязания, научились делать одностенные, двухстенные и трёхстенные сети. Об этих сетях рассказывает знаменитый ихтиолог Сабанеев. Но это всё было потом.

А в ранние века, что можно было придумать лучше, чем запор? Весной наступает половодье. В это время рыба идёт на нерест, выходя на мели. На этих же мелях-плёсах, кормится зеленью, которая быстро пробивается в тёплой воде. Здесь же и хищная рыба, для неё свой корм: мелкая рыбёшка, лягушки, утята и т. д., а когда вода начинает «спадать», вся эта живность скатывается в русла речек, из которых уходит в более глубокие водоёмы. Так вот, в устье речек ставилось жердяное торчьё. Оно переплеталось мочалом и своеобразная ширма. В узкий проход, который оставлялся специально, ставилась ловушка из плетёных прутьев, которая у рыбаков до сих пор называется «морда», правда, сейчас она делается из проволоки.

«Морды» ставились на запорах и осенью, когда из проточных озёр по протоке выходила на зимовку рыба, особенно щука. Начинался этот выход с листопадом. Ставились «морды» и на карасей. В качестве приманки клалась картошка варёная или сухари.

Гарпуны повсеместно использовались с незапамятных времен. Позже на смену пришла острога. Она отличалась от гарпуна тем, что в ней было несколько зубьев, и вероятность попадания резко возрастала.

Река Тавда и её притоки каждую зиму, примерно в конце января-начале февраля, подвергались «загару». В воде резко падало содержание кислорода, и рыба устремляется к ключам, несущим насыщенную кислородом воду. У ключей скопившуюся рыбу можно было ловить руками. Это явление происходило ежегодно, случай не упускался. Ключи перетапливали, на реке делалось прорубь-майна, и рыба сама лезла в руки. На ключевых местах вдоль берега скапливалось много рыбы, и здесь выставлялись так называемые «котцы». Из соснового кряжа щепалась лучина-жильё (связь) и от берега делалась стенка. Заканчивалась она бочкой, в которой скапливалась рыба и вычерпывалась саком. Для рыбной ловли применялись и всевозможные крючки. Позже, в XIX веке, стали плести сети из прядёных ниток. В. Мясников пишет: «Я такие сети видел в 60-е годы. Каким чудом они сохранились, я не объясню. Сейчас в такую сеть вряд ли что поймаешь, а тогда загоном ловили».

Как ни важны были у таборинцев разные промыслы, хлебопашество всегда оставалось во главе угла. Вся земля пахотная между русскими и манси была размежевана. На каждого жителя мужского пола полагалась одна десятина земли (примерно гектар), на женщин это правило не распространялась. Размеряли землю саженями, аршинами. Передел производился раз в 10 лет. Если в семье рождался мальчик, то он наделялся землёй, не ожидая передела. Плохо было тем семьям, в которых преобладал женский пол.

В ходу, конечно, была деревянная соха и такая же борона. Применялась трёхпольная система земледелия. Первый год поле засеивается озимыми, второй год яровыми, третий год гуляет под паром. Доминирующими культурами были рожь и ячмень. Сеяли и овёс, который был необходим для лошадей. Участки были в разных местах. Во-первых, земли были разные по плодородию; во-вторых, постоянные переделы сохраняли чересполосицу. Жали хлеб серпами, связывали снопы, свозили и сушили в овинах. Овин – это сарай, похожий на большую баню по-чёрному. Входило в него снопов 150–200. Подсушенные колосья легче обмолачивались, да и для хранения зерна нужна влажность не более 16 %. Всё рассчитывалось благодаря опыту крестьянина. Обмолот производился цепами. Цеп – довольно простой механизм. К двухметровой палке крепился подвижно полуметровый брусок, им-то и били по сухим колосьям. Солома отгребалась граблями, а мякина от зерна на ветру отвеивалась при подбрасывании сорного зерна деревянной лопатой. Площадка, на которой обмолачивалось зерно, называлось «ладонь».

Хлеб стряпали из ржаной муки. Пшеницы сеяли мало, связано это было с её поздними сроками созревания, поэтому пшеничный хлеб ели редко, по праздникам. Ячмень шёл на крупу, которую делали простым способом. Деревянная ступа, аналогичная той, в которой летала Баба-Яга, и деревянный пест. Зерно влажное вспрыскивали водой, перед тем как толочь, ударами песта толкли до тех пор, пока оно не освобождалось от плевел. Затем в деревянном корытце его