Покахонтас - Сюзан Доннел

Едва слышно Покахонтас прошептала ему в самое ухо, что ненадолго вернется в дом для гостей. Они должны ждать ее и не шевелиться.

Она тихо скользнула прочь. Ей не хотелось оставлять их одних, но кто-то шел к дому. Она должна была узнать, кто это и что ему надо. Любой, подошедший к дому близко, почувствует неладное, и поднять тревогу будет для него делом нескольких минут. Она нащупала на поясе кинжал. Его ей дал Смит, и она была рада, потому что он был куда действеннее их кремневых ножей.

Это, должно быть, посланный, подумала она, идет забрать двух мужчин. Сейчас она двигалась легко, бесшумно, но быстро. Она должна обнаружить этого человека. Обнаружить прежде, чем он уйдет. Воздух был неподвижным, и она все еще не уловила никакого запаха. Почти ничего не было видно, но земля под ногами была настолько знакома ей, что она положилась на свое чутье. Здесь подъем, а тут куча листьев рядом с маленькой ложбинкой. А, вот он — слабый запах мужчины. «Он рядом, мне придется убить его, — подумала она. — У меня нет выбора. А если это кто-то, кого я хорошо знаю? — Она почувствовала, как перевернулось ее сердце. Но в следующее мгновенье она справилась с собой. — Я не могу об этом думать. Я должна спасти Джона Смита. Я сделала свой выбор. Я иду на обман отца ради него и должна быть готовой, ко всему».

Как хитрая кошка за добычей, кралась она, полностью сосредоточившись на своей задаче. Она услышала что-то похожее на шаги. Звук был таким слабым, что трудно было сказать наверняка, но доносился он с расстояния двадцати пяти футов. Потянул слабый ветерок, и лесные запахи усилились — едкий — папоротника, затхлый — палой листвы, густой дух влажной коры, но человеческий пропал. Как жаль, что сейчас не полнолуние! Она напрягла слух. Звук шагов изменился. Охранник или посланный, должно быть, зашел в дом. А может, это убийца! Да, отец послал кого-то убить их, пока они, как он думает, еще спят. Это объясняет, почему они с такой легкостью прошли мимо обычной охраны, выставляемой вокруг дома. Их, вероятно, убрали оттуда.

Последние ярды до дома Покахонтас пробежала. Ей пришлось смириться с тем, что пришелец внутри. В любой момент он мог выскочить, обнаружив, что пленники улизнули. Она распласталась у стены дома и принудила себя дышать коротко и неглубоко. Никогда она не слышала, чтобы человек двигался так явно. Он думает, что он один. Но потом шаги неожиданно прекратились. Он уловил ее запах? Но это трудно сделать в комнате, наполненной разнообразными запахами. Возможно, он услышал ее. Внимательный человек может даже уловить дыхание, каким бы слабым оно ни было. Все ее чувства обострились до крайности. Уши болели от напряжения. Где он сейчас? Ни звука, мертвая тишина ночи. Не слышно было даже обычного шороха ночных зверей.

Рука схватила ее руку, она круто развернулась. Перед ней стоял Раухант, доверенный воин ее отца, один из старших советников, человек, которого она знала всю жизнь.

— Покахонтас? Что ты здесь делаешь?

Одним уверенным движением Покахонтас выхватила кинжал и вонзила в его грудь, между ребрами. Он умер мгновенно, и на лице его осталось удивленное выражение, когда он осел на землю.

Другим быстрым движением Покахонтас наклонилась, вытерла кинжал о меха Рауханта и вернула его в ножны на поясе. Все продлилось лишь несколько секунд.

Быстро, насколько могла, она пробиралась от дерева к дереву, пока не присоединилась к двум мужчинам. Прошептав им на ухо, что тревога оказалась ложной, она с предосторожностями повела их к бухте и каноэ.

Приблизив губы к уху Смита, она сказала:

— На дно каноэ я положила немного еды. Примерно час держитесь вдоль берега. Потом гребите на другую сторону и вниз к Кекоутану.

К рассвету в Веровокомоко поднялось волнение. Великий вождь приказал высечь виновных стражей, позволивших грязным тассентассам бежать и убить Рауханта, одного из самых его преданных людей. Не имело значения, что охране было приказано уйти. Было сказано, что им еще повезло, что их не станут пытать до смерти.

На следующий день после того, как Покахонтас проводила уплывших Смита и Перси, она, как обычно, пошла совершить утреннее омовение. На этот раз она держалась поближе к остальным женщинам. Она старалась не слушать пересуды. Ей приходилось делать над собой огромное усилие, чтобы чем-то заниматься. После того, как тассентассы скрылись, она вернулась в поселок и упала поблизости от того места, где держали жертвенных животных. Она никогда не убивала человека, и воспоминание об удивленном лице Рауханта вызвало у нее приступы тошноты. Одно дело убить животное или даже врага, но друга, всегда бывшего с нею таким добрым! И хотя все ее тело сотрясала дрожь, она знала, что должна вернуться в постель, лежать тихо и утром явить окружающим спокойное лицо. Она была рада, что Кокума не ждали с охоты раньше утра. Выдадут ли ее сестры? Она не знала. Они привыкли к ее полуночным и ранним утренним уходам и вполне могли спать, когда она вернулась.

В разгар утра великий вождь послал за своей дочерью. Покахонтас постаралась успокоиться. Она знала, что встреча будет ужасной, но оказалась не готовой к буре ярости, которую отец обрушил на нее с высоты своего нового трона — английской кровати с наваленными на нее грудами мехов.

Отец сказал, что он не до конца уверен в ее неучастии в исчезновении грязных людей, но твердо знает, что она не имеет отношения к смерти его советника Рауханта. Тем не менее, он больше не желает видеть ни одного тассентасса. Лицо его окаменело, когда он заявил, что под страхом смерти запрещает ей встречаться с ними. И хотя совершенно очевидно, что живот у нее плоский, как у девственницы, свадьба с Кокумом состоится в следующую полную луну. Она непослушная, неблагодарная дочь, и он предпочитает какое-то время не видеть ее. И еще раз сказал со всей ясностью:

— Запомни мои слова: если пойдешь к тассентассам или снова встретишься с ними, будешь отдана на смерть.

Покахонтас поняла, что больше отец не станет уступать. Она оцепенела. Слишком много всего произошло за последние сутки. Она обманула отца. Ее возлюбленный потерян для нее. Она убила друга и обрекла себя на жизнь с человеком, которого ненавидела. Вороньи крылья забили над ней. Она едва могла двигаться, все тело ее застыло.

Она с трудом пережила этот день. Натерла свое тело золой в знак скорби по Рауханту, и скорбь по нему дала ей возможность скрыть свое собственное горе. Она заставила себя присоединиться к женщинам, причитавшим на его телом, в то время как ее сердце разрывалось на части от противоречивых чувств. На какое-то время, пока она раскачивалась в такт вместе со своими сестрами, ее мозг очистился. Но потом ее вина, ее потеря, ее растерзанные чувства, безнадежность будущего затмили ее разум, и она провалилась в полубессознательное состояние.