Судьба в руках твоих - Ена Вольховская

Городское кладбище будто не имело к Златославе никакого отношения. Оно выглядело настолько контрастно к близлежащим улочкам, что казалось отсеченным от них темным аптечным стеклом. Серый камень могил, черный металл покосившихся оградок и ни одного златолиста. Только огромные вековые ели.

В разгар рабочего дня здесь почти никого не было. Лишь редкие служители Моры, что следили за часовней да могилами, иногда сновали по протоптанным тропам.

По мощенной дорожке троица двигалась к часовне. Рахна шла заметно впереди, погрузившись в свои мысли, в нескольких шагах от нее двигались Сун и Йозэль и тихо переговаривались. С той секунды, как они выдвинулись к кладбищу, Йозэль явно нервничал, хотя и не выказывал прямо желания оказаться подальше отсюда. Он лишь крепче сжимал плечо Суна и незаметно покусывал нижнюю губу, идя с опущенной головой.

— Вы уже бывали здесь? — тихо спросил Сун.

— Чаще, чем хотелось бы, — раздраженно бросил Йозэль.

— Вы можете рассказать. Рахна ушла вперед, никто не услышит вас. Вас что-то пугает в храме Моры?

Йозэль покачал головой.

— Это место смердит отчаянием, — он повел плечами, на мгновение втянув голову. — И напоминает о прошлом. Знаешь, большинство столичных заказов я получил именно здесь. Ночью, в часовне, когда монахи уходили, а сторож за пару серебряных делал вид, что ничего не видел, — он ядовито усмехнулся, но уже через секунду его лицо вновь выражало лишь глубокую задумчивость. — Никогда не любил это место. Здесь даже воздух холоднее. Хотя в то время деньги неплохо заглушали лишние чувства.

— Сожалеете о прошлом? — спросил Сун, надеясь, что верно уловил суть.

Но Йозэль лишь вновь покачал головой.

— Отчасти. Но дело не в этом. Сейчас мне плевать на прошлое. Я на грани того, чтобы потерять будущее. И у меня, как назло, нет ни одной идеи. Я даже подумал, обратиться к бывшим патронам, но в таком состоянии мне нечего предложить им взамен.

Сказав это, Йозэль затих. И вовремя. Они уже очень близко подошли к часовне.

Небольшая круглая башенка из все того же серого камня с единственным входом и парой узких окон встретила их тяжелой тишиной, разрываемой лишь потрескиванием редких свечей, которые обычно жгли над могилами, когда умерших провожали на тот свет. Люди верили, что крошечные огоньки помогут душам пробраться через морской туман во владения Моры и не потеряться. Позже же жгли благовония, для упокоения души на том свете.

Если не брать в расчет кладбище, этот храм казался самым бедным из тех, что Сун успел повидать. Здесь не было никакой лепнины, ни единого изображения и даже крошечного изваяния. Лишь из стен будто вырастали каменные полки с погребальной атрибутикой, да посреди здания чуть возвышалась небольшая купель с прозрачной чистой водой, символизировавшей море.

Впрочем, не мудрено. К богине смерти не приходили выпрашивать подарки, не сетовали на судьбу. Здесь не возносились мольбы, все они звучали за пределами крошечной часовни, окропленные слезами живущих. Мольбы, которые Мора никогда не услышит.

Сун вздохнул и с трудом оторвал взор от поблескивавшей в неровном свете воды.

Боги не слышат. Богам все равно.

Это была одна из первых вещей, что Суну пришлось освоить после изгнания, но даже спустя месяцы принять ее было тяжело. В Редайнии ему казалось, что могучие сущности заботятся о людях, любят их, как детей своих, и помогают по мере сил. Даже издевки и унижение, которые парень пережил в ските, тогда воспринимались им как временная трудность, испытание, ниспосланное свыше, урок, что нужно усвоить. В самые тяжкие минуты он ощущал призрачную поддержку.

Но этой поддержкой оказался он сам.

В первые дни осознание довлело над ним с такой силой, что было тяжко подниматься по утрам. Он остался с жестоким миром один на один… Нет, он всегда был один. А потому в миг, когда в его жизни спустя столько лет появились Вейл, Нэна и остальные, на кого можно было бы положиться, он даже не сразу поверил в это. Не боги, не призраки, а живые люди, которые наконец-то видели в нем равного, видели в нем близкого человека…

Погрузившись в свои мысли, Сун не сразу услышал чуть раздраженный зов Йозэля, который теперь, ворча под нос, шарил руками по каменным полкам. Сун подошел к Йозэлю и взял тонкие палочки с благовониями, предварительно подпалив их об одну из свечей.

— Госпожа Рахна уже ушла к могиле. Если вы хотели ее поддержать, нам следует поторопиться, — произнес он без всякого укора и взял Йозэля под локоть.

Искать Рахну долго не пришлось. Ее дочь похоронили буквально в паре шагов от часовни, перед самой известной статуей богини смерти. Крылатая женщина, закутанная в свой каменный балахон, безучастно смотрела вдаль, стоя на постаменте, табличка на котором гласила: «Каждому воздается по справедливости». И по какой-то злой иронии ни о какой справедливости в отношении лежавшей у ее ног девочки речи не шло.

Рахна сидела прямо на траве, подобрав под себя ноги и склонив голову. Она ничего не говорила, только исподлобья смотрела на струйку дыма, поднимавшуюся от курильницы. Взгляд ее был пустым, по щекам свободно стекали слезы. Молча приблизившись к женщине, Йозэль, не без помощи, опустился рядом с ней на колени, а Сун аккуратно поставил благовония в курильницу.

Пусть Сун и начал шептать одну из поминальных молитв, делал он это лишь из уважения к чужому горю. Он знал, что сейчас, глядя на каменный памятник с именем, Рахна видела иное — свою маленькую дочь, что раньше срока отправилась к предкам. Пусть на деле все было совсем не так.

Йозэль молчал. Вряд ли бывший циркач и вор мог много знать о поминальных обычаях. И все же само его присутствие, похоже, благотворно влияло на швею. Он осторожно сжимал ее руку, выказывая поддержку, и уже этого было достаточно, чтобы не дать женщине погрузиться в свое горе.

— Знаете, — вдруг зазвучал голос Йозэля, — в месте, где я рос, жили самые разные люди. Среди них был человек, который совсем не верил в богов, во всевышние силы и небесные чудеса. И он был единственным, кто совсем не боялся смерти. Он говорил, что не умрет, даже если его тело истлеет, ведь он всегда будет жить в чьей-то памяти.

Швея медленно подняла голову, и хоть глаза ее припухли и покраснели, сама она улыбалась.

— Я надеюсь, что сейчас она переродилась и счастливо живет. В другой семье или другом мире — неважно. Но если вдруг она и правда будет жить