Бедовый 5. Ведунские хлопоты - Дмитрий Александрович Билик

в воздухе, порой даже переплетенных меж собой. Парочка вспыхнула, когда мы вошли, но лишь на мгновение. Может, они как-то просканировали нас или что-то в этом роде. Убедились, что и я, и Ткач — новгородские княжьи люди, вот и успокоились. Но даже с тем, которые остались, идти было неприятно. Словно под водой каждый шаг делаешь, а тебе на плечи давит тяжеленный акваланг.

Вертлявый ведун довел нас до белого зала, после чего оставил и скрылся с такой скоростью, будто где-то что-то горело.

— Это кто? — только и спросил я Ткача.

— Местного воеводы помощник.

— Всего лишь ведун, — протянул я.

Мое замечание было отмечено не на пустом месте. Пока мы вышагивали по особняку Брусницыных, нам по пути попалось пять или шесть рубежников. Кое-кто поздоровался с Ткачом, другие едва кивнули головами. Штука в том, что все из них были кощеями. Оно и понятно, это все-таки не Выборг, целый Петербург. Тут только ведуны у них, наверное, от сырости заводятся.

— Да, рубежник не сильный. Но хозяйственник крепкий. Его даже в Новгород переманить пытались, не получилось. Слишком Богдан его ценит. А ты что хотел, не боги горшки обжигают. И хороший человек в тылу порой гораздо ценнее опытного бойца.

Я не нашелся, что ответить. Вот Лихо бы вставила свои пять копеек. Я же чувствовал себя товарищем, который выехал в лес и остался без телефона. Как жить, что делать? Да, вот у меня какая острая лихозависимость выявилась.

Мы между тем добрались до конечной цели нашего путешествия — оранжереи. Огромного помещения, составленного из одних только окон в деревянных рамах в полный рост. В полный рост волота, само собой, потому что потолки в особняке были внушительными. Среди многочисленных экзотических растений в огромных кадках, я различил группу людей, на которых и стоило обратить внимание.

Во-первых, я сразу отметил самого сильного по хисту среди прочих — крона. Невысокого, по-кроновским меркам, всего метр девяносто или около того, подтянутого, жилистого человека. Под глазами его залегли глубокие синяки, да и вообще он выглядел, как бы сказать помягче, не совсем здоровым. Но крон, да еще на службе у Князя — это мощно.

Во-вторых, я обратил внимание на пузатого коротышку с седыми длинными волосами, зачесанными назад. Он меньше всего напоминал рубежника, которого стоит опасаться. Но хист врать не мог — кощей с двенадцатью рубцами. Судя по мундиру и ленте через плечо, наверное, и есть тот самый питерский воевода, Богдан Ефимович кажется.

В-третьих, само собой, князь. Тоже кощей, пусть и только-только переступивший этот порог. Вот, кстати, Святослав мне понравился больше всего. На вид ему было примерно как мне или около того. Высокий, с идеальный осанкой, приятным лицом. И взгляд у него не надменный, а заинтересованный. Вот меня он осматривал не как лаборант подопытную мышь, а скорее как лейтенант, к которому перевели новенького сержанта.

Беда заключалась в том, что имелось и в-четвертых. Я не сразу обратил взгляд на еще одного рубежника. Я их столько повидал, что кощеем больше, кощеем меньше — тоже мне событие. К тому же, стоял он спиной, ведя диалог с Великим Князем и глядя в окно.

Вот только когда появились мы, разговор внезапно прекратился, и пожилой мужчина повернулся. Повернулся и улыбнулся. А вот мне было совсем не до смеха. Потому что в нем я узнал того самого «пенса», который хотел убить меня в пещере крона.

Глава 24

Уезжал Тимофей Валентинович Трепов из Твери с тяжелым сердцем. Во-первых, потому что не был до конца уверен в успешности собственного замысла. Во-вторых, имелись дела, пусть и не неотложные, но требующие именно его вмешательства в родных пенатах. В-третьих… у этого в-третьих было имя.

Как и планировал, Дед пригласил в Созвездие на место Шуйского князя Высоковского. Тот совсем юнец по-рубежным меркам. Стыдно ли признаться, сорок восемь годков ему. А хист всего несколько лет назад получил, когда отца, Николая Красного, в какой-то сомнительной заварушке на границе тяжело ранили. И это еще повезло, едва за сынком поспели, да все равно Николай мучался, пока Ромка до него добирался.

И теперь вот Высоковский, ведун о восьми рубцах, стал частью Созвездия. Правда, на благо ему это не пошло. Он и раньше был парень глуповатый, да еще родившийся с серебрянной ложкой во рту. В естественной среде, ежели не дай бог с отцом и матерью что случается, такие редко чего добиваются. А теперь Высоковский и вовсе возгордился. Еще бы — вон кто на него внимание обратил.

Ходит он, на вид самый обычный мужчина средних лет, смотрит на прочих — и чужан, и рубежников презрительно. Себе по облику он ни года не убрал, в каком возрасте хист принял, на тот и выглядел. Хотел казаться старше, чем есть на самом деле.

Да полбеды было бы, если бы просто ходил, да гордыней мерился. Так недотепа решил, что ему теперь все дозволено. На прошлой неделе двух чужан молодых возле особняка убил, потому что они на него плохо посмотрели. Третьего дня машину на оживленной дороге опрокинул — там опять же, внутри авто все наглухо. А когда Дед домой к Роме поговорить пришел, выяснилось, что у него не фамильный особняк, а целая пыточная.

Понимал Тимофей Валентинович, чего Высоковский добивается. Не зря отца его Красным прозвали. И дед, и прадед таким же прозвищем обладали. Хист у Высоковских был старый, суровый. И рос, когда его обладатель мучил человека. Чем хуже страдания людские, тем промысел скорее возвышается. А еще знал Трепов, что ранее хорошо пошумел на Руси этот род. Так хорошо, что даже затаиться пришлось, да фамилию сменить.

Дед подобной легкомысленности не одобрял. Речь не про жестокосердие или пытки чужан — да черт бы их побрал. Вон сколько развелось, при всем желании не перебьешь, как мыши плодятся. Дело в другом. Хочешь поскорее кощеем стать, так бери бездомных или шваль опустившуюся. Тех, кого не хватится никто.

Так нет же, Высоковский слыл эстетом. Больше всего нравилось ему издеваться над чужанами знатными или известными. Таким образом он свое самолюбие тешил. Мол, нет такого у князя, чего бы он получить не мог. Сколько денег уходило, чтобы хвосты после всего этого подчищать — даже страшно подумать.

Дед же сразу заявил, чтобы Роман пыл свой поумерил. Либо действовал так, дабы никто на него и внимания не обратил. Да посмотрел так, как только Трепов умел.