Скажи смерти «нет!» - Димфна Кьюсак

— Джэн.

Впервые после смерти миссис Лэмберт ей стало легче.

— Ну вот и хорошо, Джэн, теперь нас будет две мудреных.

С другой кровати на нее смотрели дерзкие глаза Шерли.

— Эй, сестра, — пожаловалась она наконец, — вы что же, и впрямь хотите меня положить с этими длинноволосыми?

— Ничего, пока вы не вцепитесь друг другу в волосы, все будет хорошо!

Сестра Конрик остановилась у нее в ногах и погрозила ей пальцем.

— Видели? — Большой крашеный рот Шерли тронула лукавая улыбка. — Вы строги со мной, а сестра, — милочка… А я-то думала, что я ваша любимица!

Сестра Конрик строго посмотрела на нее.

— Если б не твой двойной пневмоторакс, Шерли, детка, я бы сейчас перевернула тебя и здорово нашлепала по заду после всего, что мне донесла ночная няня.

Шерли поморщила нос.

— Да какого черта! — весело крикнула Шерли вдогонку сестре. — По мне, уж так: хоть недолго пожить, да весело.

Сестра Конрик остановилась на полпути и, обернувшись, ответила:

— Ну, может, эта жизнь у тебя и называется веселой, но если так дело пойдет, дитя мое, то короткой она будет наверняка. Девчата, которые сейчас спешат любить, вряд ли доживут до любви, что потом придет.

Шерли откинулась на подушку и серьезно взглянула на Джэн.

— Они, видно, и впрямь думают, что мы тут будем лежать и гнить заживо. По мне, лучше хоть немного повеселиться, пока есть еще у меня, на что мужчине посмотреть.

Джэн нервно улыбнулась ей. Она побаивалась острого язычка Шерли и боялась, что та изберет теперь ее объектом своего остроумия.

— А меня, детка, бояться нечего, — Шерли закурила и перебросила пачку Джэн. — Я тебя не съем. Я только лаю, а не кусаюсь. Так что лучше опасайся Мирны, когда она начинает с ума сходить по этому своему задавале.

Мирна вспыхнула и украдкой взглянула на фотографию, стоявшую на тумбочке.

Шерли выпустила колечко дыма.

— Бог ты мой, ты бы только его послушала. «Ми-и-рна, — передразнила она, — Мирна-а, мая дарага-ая!» Точь-в-точь как диктор на Эй-Би-Си[11].

Мирна с улыбкой взглянула на Джэн, и Джэн ответила ей сочувственной улыбкой.

Глава 43

Джэн наблюдала со своего нового места, как миссис Майерс безмолвно и тихо переселилась на противоположную койку, к которой сразу же прикрепили табличку «Молчание». Джэн предпочла бы, чтоб миссис Майерс не переселяли сюда: смотреть на нее было так тягостно. Зато Джэн видела теперь в соседнем окне ветку перцового дерева, тень которой раньше целый день дрожала на противоположной стене. Ветер яростно раскачивал ветку, и листва ее переливалась мелкой серебристо-зеленой рябью. А дальше, за листвой, можно было разглядеть изогнутую линию дальних холмов на фоне узенькой полоски неба, по которой были разбросаны тонкие перья облаков. Видеть даже эту веточку было для Джэн настоящим блаженством.

Она решила, что новое место должно ей понравиться во что бы то ни стало Она не должна забывать, зачем она здесь. Она здесь, чтобы поправляться. Джэн решила получше познакомиться со своими новыми соседями. Общество Мирны ее подбадривало; поведение Шерли, как бы вульгарна она ни была, напоминало о том, что жизнь за стенами третьей палаты идет своим чередом. Пусть это была та сторона жизни, от которой Джэн всегда коробило, но все-таки это была жизнь.

Напротив них миссис Эверет, которой только накануне делали френикоэкзерес — расплющивание диафрагмального нерва, — рассказывала миссис Майерс все подробности вчерашней операции. По словам Шерли, она уже в третий раз излагала эту историю. Миссис Эверет сидела на постели, очень гордая тем, что она хоть раз оказалась в центре общего внимания.

— Смотрите, — она отвернула ворот своей пижамной куртки, — смотрите, какой рубец остался!

Джэн невольно взглянула на нее. Ей удалось разглядеть только маленький шрам у основания пухлой шеи миссис Эверет.

— Не умеют они операции делать, вот что. Где вы видели, чтоб такой рубец оставался при расплющивании!

— А больно было?

— Больно?! О! — при воспоминании об этом миссис Эверет даже глаза закатила. — Меня словно молнией стукнуло.

— Ох-ох-ох! Неужто в самом деле так больно? — заохала Шерли. — Да ты что думаешь, тебе одной, что ли, это делали? Ха, да я в тот же день, как мне операцию сделали, пешком из больницы ушла и одна домой отправилась.

— Ну, наверно, у тебя не такая была операция, как у меня, — не сдавалась миссис Эверет, — вон, глянь на рубец…

— Тьфу, плевать мне на твой рубец! Да он тютелька в тютельку такой же, как и у всех других. Вот еще, подумаешь, Мария Антуанетта нашлась. Да кабы моя воля, я б вообще и разговаривать об этой поганой чахотке под страхом казни запретила.

Миссис Эверет сдалась, продолжая что-то возмущенно бормотать себе под нос.

— А у меня идея, — объявила вдруг Мирна. Она села на койке и забарабанила ножницами по крышке тумбочки. — Слушайте, девочки! — крикнула она. — У меня идея! Давайте будем каждого, кто заговорит о своей температуре, о пневмотораксе и вообще упомянет о туберкулезе, штрафовать на пенни. Ну, что вы скажете?

Миссис Холл просияла.

— Просто замечательная мысль. Веселая компания нам сейчас нужнее всего.

— Ну так, — фыркнула Шерли, — а что мы сделаем со всеми этими пенни, «ролс-ройс» купим?

— Это мы можем потом решить, — сказала Мирна. — Как, все согласны?

Палата отозвалась одобрительным ропотом.

— Да, если только Шерли не улизнет со всеми денежками, чтоб подарок купить одному из своих дружков, — сказал кто-то.

Шерли бросила злобный взгляд в сторону говорившей.

— Заткнись ты! — огрызнулась она и громко прищелкнула языком, выражая презрение ко всей палате, да и к целому миру тоже.

Мирна выскользнула из постели и поставила на стол посреди палаты жестянку из-под ячменного сахара.

— Это для монеток!

— Я знаю, что мы с деньгами сделаем! — закричала миссис Холл и захлопала в ладоши. — Мы купим лотерейный билет. Вот и развлечение у нас будет. Будем следить за номерами по газетам.

— Боже ты мой! — простонала Шерли. — А народищу-то нас здесь! Подумаешь, шесть тысяч монет на двадцать четыре души. Да я одна столько в неделю загребала, когда янки были в Сиднее. Эх-эх! — Шерли даже вздохнула, припоминая лучшие времена.

Мирна похлопала по жестянке.

— Итак, состязание начинается, девочки. Подумайте только, у меня завтра рентген, а я не смогу вам рассказать, как там моя каверна.

Шерли вскочила и вытянула тоненькую руку, указывая на Мирну.

— Ага, мисс Мудреная! Первый пенни с вас!

Мирна в ужасе схватилась за голову.

— Боже правый! Ну что ты будешь делать? А я-то еще все старалась о чем-нибудь другом думать.

Мирна отправилась к своей тумбочке, взяла пенсовую монетку и, торжественно вернувшись к столу, бросила ее в жестянку.

— Это для вас урок будет, девочки, выбирайте для разговора темы поинтереснее.

Узенькая полоска неба за веткой перцового дерева в тот ветреный вечер отливала шафраном в лучах заката.

Сестра Конрик остановилась в ногах у Джэн.

— А ну, надень-ка свою пижамную курточку. Ты в ней гораздо лучше выглядишь. А то твой муженек уж скоро придет. Ты не забывай, что у тебя здесь соперниц побольше, чем в старом углу. Там только миссис Майерс этому твоему здоровенному парню глазки строила, а тут ведь Шерли под боком, так что ты уж принарядись как следует.

Джэн послушно надела свою голубую пижамную курточку. Шерли присвистнула:

— Эх! Если бы мне только попался в лапы этакий шикарный верзила!

Она даже глаза закатила.

— Ну-ну, ты можешь не вздыхать и глаза не закатывать. Он парень верный.

— Ха! — Шерли откинулась на подушку и сладострастно потянулась, закинув руки за голову. — Где вы видели такого зверя?

Джэн тоже откинулась на подушку, и впервые за время пребывания в Спрингвейле лицо ее осветила счастливая улыбка.

Барт катил по коридору кресло с горбатеньким Билли Мейном. Билли походя обругал дряхлого старичка, попавшегося им на пути в рентгеновский кабинет, одного из тех, что нанимали здесь за шиллинг в день. Билли находился в Спрингвейле с четырех лет, и собственные родители, наверно, давно уже забыли о нем.

«Какие мысли прячутся за его недетским лицом? — думал Барт. — Только не детские мысли, уж это точно. Слишком долго он пробыл в одной палате со взрослыми мужчинами, чтобы хоть что-нибудь детское уцелело в его языке или в образе мыслей». Билли почти не умел читать и писать, некому было обучить его самым простым вещам, которые должен знать каждый ребенок. Уэстон говорил, что, по мнению врачей, он долго не протянет, и, везя его сейчас в рентгеновский кабинет, Барт думал про себя, что на этой стадии болезни вряд ли даже есть нужда в просвечивании. Но, может быть, в этом состоянии для него вообще неважно, что с ним делают, важно теперь другое: рассматривая неясные контуры его полусгнивших легких, его искривленного позвоночника, врачи смогут узнать нечто такое, что позволит им помочь другим. А может, и помочь Джэн.