Ричард Длинные Руки – эрцгерцог - Гай Орловский

Багровые блики пламени костра выхватили из тьмы лица двух солдат, оба ветераны, но один суровый и чисто выбритый, а другой с лихо закрученными усами. Чисто выбритый передал усачу бурдюк с вином, спросил мирно:

— А за что ты избил Жакана?

Усач проворчал злобно:

— Он назвал мою мать старой шлюхой!

Тот подумал, пожал плечами.

— А что он сказал не так?

Усач зыркнул недовольно из-под тяжелых век.

— Не такая уж она, — прорычал он, — и старая.

Я подошел, они сразу умолкли и вскочили, я спросил усача:

— Тебя как зовут?

— Войтех Быстроногий, ваша светлость!

— Быстроногий? — переспросил я. — Это хорошо… Мне тут мысля пришла. В общем, обойди весь лагерь и передай священникам, что завтра утром потребуется их общая месса. Или литургия. Не хочу тревожить гонцов, они весь лагерь переполошат, такие гордые своей работой… Если выполнишь мое поручение, получишь в награду большой удел земли и войдешь в сословие благородных людей.

Он вытянулся, гаркнул преданно:

— Какое счастье служить вам, ваша светлость!

— Все запомнил?

— Да.

— Все выполнишь?

— Клянусь своей матушкой!

Я оглядел его с подозрением.

— Знаешь, я предпочел бы услышать более весомую… в общем, поклянись тем, что если не выполнишь, то никогда не получишь земли и не войдешь в сословие благородных!

Он выпрямился, с виду бы сразу протрезвел.

— Клянусь!

Я пошел дальше, а там, улучшив момент, влез в шкуру исчезника, на цыпочках осторожненько отодвинулся в темноту. Можно бы попытать так прямо из шатра, но сэр Норберт, что бдит за безопасностью и лагеря, снабдил самых доверенных нужными амулетами, мимо них не проскочишь…

Луна скрылась за тучку, настала темнота, как говорят, хоть глаз выколи, и хотя для меня практически ничего не изменилось, но пользоваться умею: на цыпочках миновал затаившиеся дозоры, долго бежал, пригибаясь, чтобы луна, если выглянет, не осветила спину, и, уже забравшись подальше, чтобы не поднять тревогу, превратился в легкого и быстрокрылого птеродактиля.

Никто не заметил, как я взметнулся в небо, из-за тучи выдвинулась бледная и заспанная луна, вся в пятнах и коррозии, тут же нырнула в другое темное облако.

Земля покрыта тьмой, даже чернотой, словно ее и нет вовсе, а лечу в космосе за пределами вселенной, где и звезд нет вовсе. Затем в двух-трех местах увидел яркие точки, всмотрелся, ну да, как же иначе, пожары, что еще.

Но наших там еще нет, это местные дерутся друг с другом, как будто в их земли и не вторглись чужаки. Это и понятно, сосед куда ненавистнее чужака, с чужаком и договориться можно, а соседа можно только тихо ненавидеть, пока собираешь силы, чтобы напасть под покровом ночи и убить всех-всех…

Ко мне поднимаются запахи гари, а вместе с ними ароматы оливкового масла, рыбы, будто там вскипели целые реки или озера…

Потом чернота сменилась серым туманом, словно лечу над Млечным Путем или подобной туманностью, надо мной поредели тучи, в одной смутно наметилось светлое пятно луны.

Наконец внизу серый туман сменился серебряным блеском, а из тучи выскользнул чистый, как очищенное круто сваренное яйцо, месяц, торопливо начал отодвигаться от тяжелых громад, где едва не затерялся, и в его свете выступила знакомая гора с пещерой Сьюманса.

Я бережно опустился на знакомый край, выждал. Каменная плита, закрывающая вход, исчезла так бесшумно, что в следующий раз надо будет пощупать на предмет реальности.

Придав себе безмятежный вид, я медленно пошел по знакомому ходу.

— Великий Сьюманс! — вскричал я громко и радостно. — Я не сильно побеспокоил вас?

В пещере ничего за время моего отсутствия не изменилось, разве что она показалась намного ближе. Сьюманс сидел на корточках возле объемистого сундука и рассматривал в лупу большой висячий замок. В мою сторону не оглянулся, но я ощутил, что мое присутствие заметил.

— Великий Сьюманс, — сказал я торопливо, — вы как-то обронили, что сумели избавиться от сна, так что я, надеюсь, не потревожил вас… сильно в это весьма ночное время?

Свет настолько ярко блестит на его абсолютно голом черепе, что я все никак не мог рассмотреть выражение его лица, но мне показалось, что великий маг изможден, резко постарел, руки болтаются, как плети, а кожа стала сухой и морщинистой, как пролежавший века на солнце пергамент.

Он со вздохом разогнулся, буркнул:

— Уже сто пятьдесят лет пытаюсь разгадать тайну этого замка!.. А потом окажется, что в сундуке ничего интересного нет… Да, Ричард, я никогда не сплю, но это не значит, что времени мне девать некуда.

Я поклонился с великим почтением.

— Я знаю, что минута жизни мудреца дороже ста тысяч лет королей!

— Ну, тогда…

Он говорил медленно, всматривался в меня так, словно увидел если не впервые, то через лет двадцать после первой встречи.

— Великий Сьюманс…

Он прервал меня, даже не замечая, что какая-то человеческая букашка что-то вякает:

— В вас что-то изменилось после нашего последнего разговора или мне почему-то кажется?..

Я ответил беспечно:

— Конечно! Несколько дней профыркнуло, как испуганные воробьи! А мир меняется ежесекундно.

— Не так уж он и меняется, — ответил он с некоторым сомнением. — Что-то перетекает из года в год, из века в век… Что в вас изменилось, сэр Ричард?

— Неужели изменилось? — спросил я. — Ничего! Даже сапоги те же.

— Изменилось, — подтвердил он. — Сейчас от вас несет мощью, как жаром от раскаленного горна. В прошлый раз у вас не было столько силы и уверенности. Неужели мир там внизу начал меняться так быстро и непонятно?

— Гм, — сказал я, — после нашего разговора я ни о чем больше не думал, как о ваших мудрых, конечно же, словах. Думал зело, думал бардзо, обло и даже озорно. И надумал, что маги в Гандерсгейме напоминают олимпийских богов Эллады. Заняты своими делами, но нет-нет да и спустятся на землю пошалить… Так вот, уважаемый Сьюманс, мне говорить такое неприятно, я ж человек деликатный, но святая справедливость говорит, что на деликатных воду возят, а я из тех, кто возит ее сам… на других, понятно.

Он посмотрел в сторону, из пространства появилась тонкая женская рука и подала ему изящную серебряную чашу. Я уловил приятный пряный запах.

Сьюманс медленно отхлебнул, прислушался к ощущениям. Я терпеливо ждал, наконец он пробормотал расслабленно:

— Я бы не сказал, что они чем-то вредят… людям.

— Спасибо, — сказал я, — что не назвали червяками.

Он скупо улыбнулся.

— Зачем же. Они просто люди. Хотя, конечно…