Собрание сочинений в 14 томах. Том 3 - Джек Лондон

А через десять минут кто-то принялся тормошить Хутчину Билла и Кинка Митчелла, которые спали, завернувшись в одеяла. Над ними стоял швед с безумными глазами и тыкал им в нос бумажкой, исписанной каракулями и покрытой кляксами.

– Я думаю взять свои деньги обратно, – бормотал он. – Я думаю взять их обратно.

В глазах у него блестели слезы, в горле клокотали рыдания. Он стоял перед ними, коленопреклоненный, убеждал их, умолял, а слезы так и катились по его щекам. Билл и Кинк не смеялись – не такие уж они были бессердечные люди.

– Первый раз в жизни встречаю человека, который идет на попятный и скулит после заключения сделки, – сказал Билл. – И должен заметить, что это даже как-то странно!

– Вот именно! – сказал Кинк Митчелл. – Купить участок на приисках – все равно что купить лошадь: обратно не продашь.

Изумление их было совершенно искренним. Сами они никогда не позволили бы себе скулить по поводу уже заключенной сделки и поэтому не могли простить подобное малодушие другому.

– Бедный чечако! – пробурчал Хутчину Билл, глядя вслед Ансу Гендерсону, который уныло побрел прочь.

– Но ведь мы еще не дошли до Золотого Дна! – весело напомнил Кинк Митчелл.

К вечеру того же дня, купив на золото Анса Гендерсона по баснословным ценам муки и бекона, они зашагали по кряжу в направлении к ручьям, протекавшим между Клондайком и Индейской рекой.

А через три месяца, в разгар снежной метели, оба возвращались по тому же кряжу и попали на тропу, ведущую к участку «24-й Эльдорадо». Совершенно случайно забрели они сюда. Они и не думали разыскивать свою старую заявку. Из-за снежного бурана ничего нельзя было разглядеть, и только когда они очутились уже на своем бывшем участке, метель немного поутихла, и они увидели отвал, на котором стоял деревянный ворот. Ворот вращал какой-то человек. Они видели, как он поднял ведро с гравием и наклонил его над отвалом. Они увидели также другого человека, который наполнял лоток гравием. Человек этот смутно напомнил им кого-то. У него были длинные руки и волосы цвета соломы. Но только что они стали к нему подходить, как он повернулся, подхватил лоток и стремглав побежал в хижину. Поспешность его была понятна: на нем не было шапки, и хлопья снега падали за шиворот. Билл и Кинк бросились вслед за ним и вошли в хижину. Он стоял у печки на коленях и в кадке с водой промывал лоток.

Он слышал, что кто-то вошел в дом, но был слишком занят и не обратил на них внимания. Они встали позади и смотрели через его плечо. Ловким круговым движением он встряхивал лоток, время от времени останавливаясь, чтобы вытащить самые крупные куски гравия пальцами. Вода в кадке была мутная, и они не могли разглядеть, что было в лотке. Но вдруг человек резким движением поднял из кадки лоток и выплеснул из него воду. На дне показалась желтая гуща, похожая на масло в маслобойке.

Хутчину Билл проглотил слюну. Ему и не снилось, чтобы пробная промывка могла дать столько золота!..

– Неплохой улов, приятель! – сказал он охрипшим голосом. – Сколько тут будет, по-твоему?

Анс Гендерсон отвечал, не поднимая головы:

– Я думаю, будет пятьдесят унций.

– Так ты, должно быть, страшно богат?

Поглощенный извлечением мельчайших крупиц гравия и все еще не поднимая головы, Анс Гендерсон ответил:

– Я думаю, у меня тысяч пятьсот.

– Ого! – сказал Хутчину Билл, и в голосе его слышалось почтение.

– Вот именно, Билл, – ого! – сказал Кинк Митчелл.

Они тихонько вышли из хижины и закрыли за собой дверь.

Батар

(перевод М. Клягиной-Кондратъевой)

Батар был сущий дьявол. Так говорили о нем на всем Севере. «Исчадием ада» называли его многие, а хозяин его, Черный Леклер, дал ему позорную кличку «Батар», что по-французски значит «ублюдок». Черный Леклер тоже был сущий дьявол, и пес оказался ему под пару. Есть поговорка: столкнутся два дьявола – быть беде. Это неизбежно. И это стало тем более неизбежным, как только Батар столкнулся с Черным Леклером. Они познакомились, когда Батар был тощим и голодным щенком с угрюмыми глазами, и знакомство их началось с укуса и рычания, потому что у Леклера была привычка по-волчьи вздергивать верхнюю губу, оскаливая белые острые зубы. И он вздернул губу и злобно сверкнул глазами, когда протянул руку и вытащил Батара из кучки копошившихся щенят. Человек и собака, очевидно, сразу разгадали друг друга, потому что Батар, не долго думая, впился своими маленькими клыками в руку Леклера, а Леклер сдавил ему горло большим и указательным пальцами и стал хладнокровно душить его, так что тот чуть не простился со своей молодой жизнью.

– Sacredam,[57] – пробормотал француз, стряхивая кровь, сочившуюся из раны, и глядя вниз на щенка, который, задыхаясь, валялся в снегу.

Леклер повернулся к Джону Хемлину, хозяину лавки на Шестидесятой Миле.

– Вот за что он мне понравиться! Сколько за него, эй вы, мсье? Сколько? Я купить его сейчас, я его купить немедленно!

И Леклер купил щенка и дал ему позорную кличку Батар, потому что возненавидел его лютой ненавистью. Целых пять лет странствовали они по всему Северу – от Шестидесятой Мили и дельты Юкона до верховьев Пелли – и добрались даже до Пис-Ривер, впадающей в озеро Атабаску, и до Большого Невольничьего озера. Оба они прослыли отпетыми разбойниками, и о них ходила такая дурная слава, какой еще не заслужил ни один человек и ни один пес.

Батар не знал своего отца – вот почему он получил такую кличку, – но Джон Хемлин знал, что отцом Батара был громадный лесной волк. Мать свою Батар помнил смутно: это была драчливая, распутная сука с лукавыми глазами, большелобая и широкогрудая, живучая, как кошка, мастерица на всякие проделки и пакости. Верность и преданность были ей несвойственны. Ни в чем нельзя было на нее положиться; разве только ее коварство не вызывало сомнений, а любовные похождения в диких лесах говорили об извращенности ее натуры. Много пороков и много сил было у родителей Батара, и все это досталось ему в наследство, ибо он был плотью от плоти их и костью от кости. А потом появился Черный Леклер, который наложил свою тяжелую руку на этот крохотный комочек трепещущей жизни и принялся мять его, и давить, и кулачить, пока щенок не стал огромным злобным псом, способным на любые каверзы, дышащим ненавистью, мрачным, лукавым, как черт. Будь у Батара хороший хозяин, щенок мог бы стать обыкновенной работящей упряжной собакой, но этого не случилось: Леклер только развил в нем врожденную порочность.

История Батара и Леклера – это история войны, ожесточенной пятилетней войны, и их первая встреча была ее вещим прологом. Надо сказать, что всему виной был Леклер, ибо он ненавидел сознательно и разумно, а голенастый, нескладный щенок ненавидел слепо, инстинктивно и непоследовательно. Сначала жестокость Леклера не была изощренной (это пришло позже); все ограничивалось грубым обращением и побоями. Как-то раз, избивая Батара, Леклер повредил ему ухо. Мускулы были порваны, ухо повисло и болталось, как тряпка, напоминая Батару о его мучителе. И пес ничего не забыл.

Его щенячье отрочество прошло под знаком бессмысленных мятежей. Батара постоянно задирали, а он давал сдачи, потому что это было в его характере. Но его нельзя было покорить. Пронзительно визжа от боли под ударами бича и палки, он всякий раз норовил дать отпор вызывающим рычанием, в котором выливалась ожесточенная жажда мести, а это неизменно влекло за собой новые пинки и побои. Но он унаследовал от матери ее цепкую живучесть. Ничто его не брало. В несчастьях он расцветал, в голодовку толстел, а ожесточенная борьба за жизнь развила в нем сверхъестественную сообразительность. Он был скрытен и хитер, как его мать, эскимосская сука, свиреп и храбр, как его отец, волк.

Быть может, потому, что он был сыном волка, он никогда не скулил. Щенячья привычка тявкать прошла у него так же, как прошла косолапость, и он стал угрюмым и замкнутым. Он нападал быстро, без предупреждения, на брань отвечал рычанием, на удар укусом, неутолимую ненависть изливал, злобно скаля зубы, но никогда, как бы тяжко ему ни приходилось, не удавалось Леклеру заставить его взвыть от страха или боли. Эта неукротимость только разжигала злобу Леклера и подстрекала его на новые издевательства.

Если Леклер давал Батару полрыбы, а другим собакам по целой, Батар отнимал у них рыбу. Он добирался до запасов пищи, оставленных путниками на дорожных стоянках, совершал много других пакостей и под конец стал грозой всех собак и их хозяев. Когда Леклер однажды избил Батара и приласкал Бабетту – Бабетту, которая работала вдвое хуже, чем Батар, – тот повалил ее в снег и раздробил ей заднюю ногу своими могучими челюстями так, что Леклеру пришлось застрелить собаку.

Так, в кровавых драках, Батар подчинил себе всех своих товарищей по упряжке, установил для них законы пути и кормежки и заставил их подчиняться этим законам.