Чаша и крест - Нэнси Бильо

Он приказал мальчишке немедленно привести четырех крепких парней, чтобы те отнесли станок ко мне домой. Как только мальчишка умчался выполнять его поручение, в дверях склада появился какой-то пожилой человек.

— Чем могу быть полезен, господин Брук? — спросил Жаккард.

Я невольно напряглась. Так вот каков он, муж госпожи Брук, которая мучила меня в последний день перед отъездом в Лондон. Это ему было поручено нанимать рабочих и надзирать за строительством нового королевского дворца, который возводили на фундаменте разрушенного Дартфордского монастыря.

— Тимоти ждет вас в четыре часа, — объявил господин Брук.

— Я обязательно буду. Надеюсь, что этому ничто не помешает, — откликнулся Жаккард.

Посетитель ушел, а голландец сообщил мне, что Тимоти, старший сын Брука, два месяца назад закончил школу и вернулся домой горячим сторонником протестантского учения. Он имеет привычку, забравшись на пенек, который торчит на лужайке возле их дома, проповедовать слово Божье всем, кто приходит его послушать.

— Прямо с пенька? — изумилась я.

Вот чего я никак не могла понять, так это презрения сторонников Реформации к величественным зданиям соборов или монастырских церквей с их прекрасными витражами и статуями, к храмам, где богослужения совершаются с использованием специальной посуды и утвари, украшенной драгоценными камнями. Ну почему протестанты предпочитали служить Богу на лужайках или собираться в простых комнатах с голыми стенами?!

— Слышали бы вы, как вдохновенно он трактует Священное Писание! — продолжал Жаккард.

Довольно тонкие черты лица его даже преобразились, засияли внутренним светом, наполнившим душу истинно верующего человека.

— Послушать проповеди Тимоти с каждым разом приходит все больше народу, и все принимают участие в обсуждении текстов Евангелия, — продолжал мой собеседник.

Тут явились за станком четверо парней, и Ролин настоял на том, что он лично поведет их к моему дому. В тот день на Хай-стрит было довольно много народу. Шагая рядом с Жаккардом, я старалась делать вид, что ничего особенного не происходит, но в глубине души тревожилась, вспоминая наш с сестрой Беатрисой первый неудачный рейс. Нелепо, конечно, бояться простых жителей Дартфорда. И все-таки я никак не могла успокоить расшалившиеся нервы.

Однако беспокоилась я напрасно: куда больше, чем моя скромная персона, внимание прохожих привлекал мужчина, который меня сопровождал. Жаккард словно околдовал всех обитательниц нашего городка. Я с удивлением заметила, что и девушки, и женщины — как молодые, так и не очень, — увидев его, буквально застывали посреди улицы с разинутыми ртами.

— А вы пользуетесь успехом, господин Ролин, — заметила я.

Мой спутник засмеялся:

— Куда уж мне! Посмотрели бы вы, что творится, когда по Хай-стрит идет наш бравый констебль Джеффри Сковилл… Вот уж кто действительно производит на местных дам просто неотразимое впечатление.

Услышав имя Джеффри, я снова внутренне напряглась. Вернувшись в Дартфорд, я еще ни разу не видела Сковилла. Надо было сразу известить его, но я все откладывала нашу встречу, поскольку не представляла, что скажу ему.

Жаккард принялся рассуждать о моем гобеленовом предприятии, и я была ему благодарна за это, но только сначала.

— То, что вы задумали, госпожа Стаффорд, просто замечательно, — заявил он. — Я уже видел рисунки и, признаюсь, даже несколько удивлен тем, какую тему вы выбрали для первого гобелена.

— Но рисунки были упакованы и запечатаны, — удивилась я. — Как вы могли их видеть?

Выражение лица Жаккарда стало виноватым, и он низко поклонился.

— Дело в том, что я должен вести регистрационный журнал, фиксировать в нем содержимое каждой посылки, приходящей в Дартфорд: это входит в мои обязанности как члена королевской комиссии. Я лишь наскоро просмотрел рисунки, госпожа Стаффорд, исключительно в силу служебной необходимости, а потом снова запечатал.

Возможно, Ролин действительно имел полное право так делать, но меня обеспокоило, что он сует свой нос в мои дела. Разумеется, я не стала говорить это вслух, а лишь поинтересовалась:

— И чем же вас так удивил рисунок, предназначенный для первого гобелена? Сказочная птица, только и всего.

Жаккард улыбнулся:

— Птица феникс, с которой связана очень красивая легенда. Ну, во-первых, мне представляется чрезвычайно сложным художественно изобразить ее на полотне. Видно, вы большая мастерица по этой части и очень уверены в своих силах. Ведь тут придется использовать много самых разных цветов и их оттенков. Кроме того, вы решили изобразить тысячелетнего феникса, который сидит в своем гнезде, сплетенном из веточек, и ждет, когда вспыхнет пламя: тогда, как гласит легенда, он сгорит, а потом вновь возродится из пепла. Позвольте поинтересоваться, как вы предполагаете изобразить пламя?

— Золотыми нитками, — ответила я. — А что касается сложности, я полагаю, что первый же мой гобелен должен быть интересным и выразительным. Надеюсь, что серия гобеленов на мифологические сюжеты принесет мне больше денег. Но, к сожалению, на станке могут одновременно работать только три человека. И на то, чтобы создать серию, уйдет не меньше года. Поэтому я для начала выбрала один впечатляющий образ, который можно оценить с первого взгляда. Если найду настоящего ценителя, который повесит гобелен на видное место, у нас появятся новые покупатели.

Жаккард в изумлении остановился посреди улицы:

— Так у вас, оказывается, все продумано до мельчайших подробностей… Слушайте, да ведь это же просто блестящий план!

— Ну уж и блестящий… Не стоит преувеличивать, — смущенно отозвалась я. — Но вы сказали: во-первых. Стало быть, есть во-вторых и в-третьих? Что еще вас удивило в выборе рисунка?

Голландец наклонил голову, его блестящие карие глаза испытующе смотрели на меня.

— Мне вот что интересно, госпожа Стаффорд: а вам не пришло в голову, что кое-кто может усмотреть в изображении феникса тайный смысл, особенно если учесть, что птица выткана руками женщины, которая когда-то была монашкой?

— Да какой в гобелене может быть тайный смысл? — не поняла я. — И при чем тут монастыри? Миф о птице фениксе встречается в сочинениях Геродота, а он, как вам известно, жил в пятом веке до Рождества Христова. Так что к католической вере это не имеет никакого отношения.

— Феникс живет тысячу лет, — сказал Жаккард. — И католические монастыри тоже существуют тысячу лет. А что, если смерть птицы и ее будущее возрождение рассматривать как некий символ? Символы обладают огромной силой.

Станок наконец донесли до дверей моего дома. Я первая прошла внутрь, пытаясь скрыть смятение. А вдруг и вправду подсознательно я имела в виду именно это: хотела объявить всему миру о своем страстном желании, чтобы наша вера возродилась из пепла? Господин Ролин далеко не глуп. Не дай бог, я и правда навлеку на себя этим гобеленом новые неприятности.

В передней комнате сестра Винифред играла с Артуром. Увидев, что принесли станок, мальчик обрадовался и забросал меня вопросами.

На кухне служанка Кити накрывала на стол, собираясь покормить двух спутников брата Освальда. Остальных поместили в лазарете: сам он был тяжело ранен, а трое его спутников оказались слишком слабы. И потому брат Эдмунд устроил всех четверых у себя и день и ночь ухаживал за ними. Как только цистерцианцы окрепнут, они сразу же отправятся в Элсворт, в совсем недавно закрытый монастырь ордена кармелитов, где к ним собирается присоединиться еще один человек. Глядя на чумазых монахов, за обе щеки уплетающих рыбный пирог, я вдруг поняла, какими странными они, должно быть, кажутся Жаккарду. Изношенные рясы красноречиво свидетельствуют о том, кем они были еще совсем недавно. Мне очень не хотелось, чтобы посторонний застал нас за дневной молитвой и по городу поползли опасные слухи о том, что у меня в доме поселились монахи.

Я уже открыла было рот, чтобы попрощаться с Жаккардом, но тот опередил меня, заявив:

— Я присмотрю, чтобы вам правильно собрали станок.

— Благодарю вас, но в этом нет необходимости, — запротестовала я. — Вы и так сделали для меня больше, чем надо.

Но тут вмешалась Винифред:

— Сестра Джоанна, вы должны принять любезное предложение господина Ролина. Мы сами вряд ли сумеем в этом разобраться.

— Вот именно, так что позвольте мне помочь вам, насколько это в моих силах, — убедительно проговорил Жаккард.

И он принялся распоряжаться. Надо сказать, что голландец просто очаровал всех в доме. Наблюдая, как собирают станок, он ласково трепал по голове Артура, поддерживал занимательный разговор с сестрой Винифред, втягивая в беседу и меня, и даже отпускал шутливые замечания в адрес Кити, которая всякий раз вспыхивала, как маков цвет. А двух молчащих, как рыбы, монахов на кухне он, казалось, совсем и не заметил, даже когда те, закончив трапезу, вышли из дома и отправились в лазарет, чтобы навестить своих товарищей.