Легенда о воре - Хуан Гомес-Хурадо

Не то чтобы он их частенько посещал. Он по-прежнему был здесь чужаком, несмотря на то, что прожил в Кастильеха-де-ла-Куэсте пятнадцать лет. Это поселение представляло собой лишь кучку домов, разбросанных на горе, что возвышалась к северо-востоку от Севильи. Дрейер приехал сюда, спасаясь от прошлого, которое предпочел бы забыть, но оно терзало его каждый день. Лишь когда его слишком переполняли воспоминания, он поддавался искушению и направлялся в местное питейное заведение, где соседи обращались с ним без любви, но почтительно. Не зря он был уважаемым оружейником, к которому напрямую приходили дворяне и солдаты, нуждавшиеся в шпагах не слишком роскошных, но качественных. Тех, что не для обучения, а лишь для убийств.

Заказ, над которым он работал последние недели, был особенно сложным из-за роста клиента. "Весьма необычная вещь в мире мелких ублюдков", - подумал Дрейер, в первый раз дернув за цепь, раздувающую мехи. От потока воздуха угли заалели, и кузнец вознес молитву, чтобы огонь не потух, прежде чем снова потянуть за цепь привычным жестом. Он продолжал заниматься этим несколько минут, пока не раскалилась вся поверхность.

Клинок лежал, завернутый в тряпье, чтобы предохранить его от влаги. На этом этапе процесса любое незначительное изменение могло затронуть самое сердце металла, потому что еще он еще не достиг той стадии, когда словно запечатается сам в себе. Дрейер осторожно взвесил его в руке и сдержал ругательство, готовое сорваться с губ. Он заметил небольшой дисбаланс, который мог принести проблемы во время закаливания. Он уже ковал клинок дважды, и не мог повторить это в третий раз, не рискуя сделать его слишком мягким.

Длина хорошего клинка вместе с рукой должна равняться росту владельца. В том-то и заключалась проблема его нынешнего клиента - капитана с такими длинными руками и ногами, такого высоченного, что он казался больше выходцем из родной страны кузнеца, Фландрии, которую тот покинул ради новой страны.

"Возможно, его мать покувыркалась с добрым фламандцем за спиной мужа. Такое частенько происходит с людьми, живущими у моря. Но ежели так, то всё вышло ловко, раз ребенок получился смуглым и черноволосым".

Он высыпал на раскаленные угли слой пепла, чтобы предотвратить прямое соприкосновение, отчего на металлической поверхности могли образоваться пузырьки. Или еще хуже, придать ей черноватый цвет, которым обладали клинки плохих кузнецов, не беспокоящихся о качестве и внешнем виде.

"Конечно, ведь мой Хоакин пошел в мать - смуглый и низкий, а от меня ему не досталось ни капельки", - с грустной улыбкой подумал Дрейер, со всей осторожностью кладя клинок на пепел. Его жена умерла уже много лет назад, а сын стал моряком. Он вернется через несколько месяцев, когда зимой нельзя будет воевать, и они сядут рядом с камином, выпьют и молча сыграют в шахматы, пока ветер будет свистеть в ставнях. В такие минуты он не был счастлив - это состояние он позабыл со смертью жены и не рассчитывал когда-либо снова испытать, но ощущал безмятежность и спокойствие, достаточно похожие на счастье, так что разница уже не имела особого значения.

Через несколько минут жар начал придавать металлу легкое свечение, но кузнец смотрел не на дело своих рук, а на произведение более могущественного кузнеца. Перед отсутствующей стеной мастерской разыгрывалось представление, которым Дрейер наслаждался каждое утро. Солнце только что появилось на горизонте, высветив очертания монастыря Святой Троицы. Медленно, почти лениво, свет растекался по долине реки Бетис, окрашивая золотом стены Севильи и в алый - тысячи ее крыш. Солнце поднялось и над Кастильехой, просыпались Ринконада и Сантипонсе. Солнечные лучи едва коснулись римских развалин - того города, что римляне защищали ударами гладиусов, мечей, что совершили самое большое число убийств в истории человечества, - а потом добрались до вершины горы, и первые лучи ворвались в кузницу. Дрейер встретил их с поднятым и дымящимся клинком, его сияющие острые края соперничали с блеском солнца.

На мгновение кузнец подумал, что древние правы - клинки проникнуты магией стихий. Раньше он делал оружие в полнолуние или заворачивал его в свежие травы, собранные на закате. Дрейер обманывался, считая себя человеком практичным, больше верящим в посыпанную на раскаленный металл серу, чем в мистические огни. Однако он трижды перекрестился, прежде чем снова положить клинок на наковальню. Нужно исправить этот дисбаланс в клинке, возникший из-за его слишком большой длины, и сделать это одним ударом.

Он поднял молоток, тоже купающийся в солнечных лучах, его грубый тупой наконечник дрожал в напряженной руке кузнеца. Он сосредоточил взгляд на том месте, которое хотел исправить, и приказал инструменту направиться именно туда, и никуда более. На мгновение его рука стала на пятнадцать, а то и двадцать лет моложе, не имея ни сомнений, ни колебаний, и молоток опустился по идеальной дуге. Раздался гулкий звон, раскатившийся по деревне вместе с кукареканьем петухов.

Нельзя было терять ни секунды. Взяв клинок клещами, кузнец погрузил его в бадью с водой. На ее поверхности появилась вспышка, а потом поднялся столб пара, но Дрейер быстро вытащил клинок. От первого купания он хорошо охладился, но теперь нужно было подвергнуть шпагу специальной процедуре, придававшей его оружию особую гибкость и сделавшей его великим мастером.

Он быстро кинул взгляд через плечо, ревниво охраняя свой секрет, а потом погрузил клинок в стоящее у наковальни ведро. Это ведро, наполненное ослиной мочой, являлось основой этой процедуры. По какой-то причине непременно нужно было брать мочу ослиц, еще лучше - беременных. Два десятка лет назад Дрейер заплатил старому толедскому мастеру десять эскудо, чтобы открыл ему этот и другие секреты мастерства, когда закончился первый этап его жизни, и он решил поменять профессию. То, чем он занимался сейчас, не так уж сильно отличалось от того, что делал раньше, и этот хорошо оплаченный секрет помогал зарабатывать на жизнь.

Клинок зашипел при контакте с мочой, и от испарений желтой жидкости глаза кузнеца начали слезиться. Вонь стояла отвратительная, но он не отвернулся. Через минуту он вытащил клинок и окунул его в последний раз - в бадью с маслом.

Кузнец вернулся в дом и отправился на кухню, взял сковороду, колбасу и сыр, тщательно завернув их в тряпицу. Прихватил и яблоко позднего урожая, немного сморщившееся, но очень сладкое. Дрейер связал четыре кончика тряпицы, который тут же покрылись сажей с его пальцев, и направился обратно к кузнице. Неподалеку от нее, у подножия горы, он присел, засунув ноги в куст розмарина, и следующий час без спешки завтракал, прихлебывая из меха с вином.