Атака мертвецов - Андрей Расторгуев

– Прошу, Михаил Степанович, входите. – Генерал Бржозовский, с недавних пор занявший этот кабинет вместо убывшего Шульмана, повернул к начальнику штаба усталое лицо с припухлыми веками. – Что у вас?

Рядом с ним, перед расстеленной на столе картой, стоял генерал-майор Омельянович-Павленко.

– Донесение из передового отряда, ваше превосходительство.

– Давайте! – Бржозовский проворно шагнул навстречу, нетерпеливо протягивая руку.

Быстро прочитав текст, передал слегка помятый листок Омельяновичу, а сам обратился к Свечникову:

– Связь с отрядом наладили?

– Отправил телефонистов. Жду доклад.

– Хорошо. Полковник Пурцеладзе просит открыть огонь по скоплению немецкой пехоты…

– Уже сделано. Полковник Лысенко взял на себя смелость отдать приказ на немедленное открытие огня по указанным квадратам. Я одобрил. Не возражаете?

– Ни в коем разе. Вы и Лысенко все сделали правильно. Время, к сожалению, работает не на нас. Как думаете, Николай Иванович, сможет ваш отряд продержаться еще хотя бы день-другой?

Это вопрос уже к Омельяновичу. Отложив листок, генерал вздохнул:

– Даже не знаю, ваше превосходительство. Артиллерия противника все время поражает окопы и бомбит внутреннее пространство. Утомление войск, моральное и физическое, достигло крайнего напряжения. Более-менее боеспособными остались только три батальона ширванцев. Но и они занимают фронт в семь-восемь верст и сильно ослаблены потерями.

Комендант подошел к расстеленной карте. Склонился над ней в задумчивости, уперев руки в стол.

– Надо, Николай Иванович, – проговорил медленно. – Любой ценой надо продержаться, по меньшей мере, сутки. Надеюсь, за это время мы окончим работы в крепости и взорвем лед на Бобре и в водяных рвах. Так вот вам прямой приказ: продолжать оборону занятой позиции.

Немцы яростно наседали, бросаясь из одной атаки в другую. Их отбивали, но силы отряда стремительно таяли. Собрав пехоту в мощный кулак, неприятель ударил в промежуток между Цемношие и Волька Бржозова, на стыке Ширванского и Пермского полков. Несколько рот ширванцев и последние три роты резерва бросились в контратаку. Здесь устояли, но на остальном участке противник медленно продавливал оборону, грозя захватить деревеньку Сосня на левом фланге. А это уже в паре верст от стен крепости. На ликвидацию прорыва пришлось израсходовать последний резерв.

С ним отправились к войскам офицеры штаба крепости во главе с самим комендантом и генералом Омельяновичем. Но даже их личное участие, поддержанное командирами полков, не возымело действия. Слишком истощены были солдаты непрерывными боями. Казалось, уже ничто не в силах пробудить в них наступательный порыв. Тут бы на опушке леса устоять в двух-трех верстах западнее железной дороги. Еще и у ширванцев невыгодное выдвинутое положение. Как бы их не отрезали.

– Надо приложить все усилия к тому, чтобы удержаться до темноты, – говорил Бржозовский начальнику отряда. – Тем более что путь отхода в крепость пролегает по узкому дефиле между болот. Почти десять верст под обстрелом тяжелой артиллерии противника. Этой ночью отведете отряд.

– Под защиту крепостных верков[88]? – решил уточнить Омельянович.

Они уже не раз обсуждали это с комендантом. Тот был уверен, что нужно частью сил постараться сохранить за собой Сосненскую передовую позицию, которая могла поддерживаться крепостной артиллерией. Но теперь так ли оно важно, когда Бржозовский лично убедился в усталости пехоты, чья боеспособность в обороне полевых укреплений под сильным сомнением? Может, пусть в крепости прячутся?

– Раз уж теряем эту позицию, надо приложить все силы для удержания Сосненской, – развеял сомнения комендант. – Только так мы сохраним непосредственное соприкосновение с противником, отодвинем от крепости линию обложения и размещения его осадной артиллерии. Также за нами сохранится возможность, если в том возникнет надобность, перехода в наступление в опасных для противника направлениях на Лык и Иоганнисбург. Кем планируете занять Сосненскую позицию?

– Полагаю, это будет Ширванский полк с двумя-тремя ротами епифанцев. Остальных лучше увести в крепость…

Ночью русские тихо снялись и отошли. Немцы, ничего не заметив, едва забрезжил рассвет, привычно начали обстрел опустевших окопов и вели его несколько часов. Зря только снаряды потратили. А когда разглядели, что войск-то перед ними нет, ринулись вперед.

Первые два дня враг, окрыленный успехом, усиленно пытался выбить русскую пехоту со второго рубежа обороны. Думал, и дальше погонит неприятеля и в крепость на его плечах войдет. Как бы не так! Много за эти дни полегло ландверов, отведавших русских пуль да снарядов. Крепостная артиллерия теперь могла вести убийственный прицельный огонь по наступающим, что и проделывала с немалым успехом. Если ни разу не дошло до рукопашной, это о чем-то говорит?

Так и завязли германцы под крепостью. Обойти никак. Что на север, что на юг – сплошные болота. Куда им с техникой и тяжелыми орудиями? Вот и топтались на месте. А надо ведь дальше наступать. Им еще мир завоевывать…

Те два дня их командиры время даром не теряли. Надоело, видимо, своих людей бестолково под пули подставлять. Это не входит в число любимых занятий бюргеров, являясь исключительно русской народной забавой. Недаром ведь говорят: «Что русскому любо, то немцу смерть». Можно и обратно сказать, смысл не потеряется, только точнее станет. Одним словом, стянули германцы под Осовец кучу артиллерийских стволов. Наверно, по всей Пруссии насобирали. Даже осадные мортиры «Шкода» и «Большая Берта»[89] здесь появились. А в конце февраля они все разом «заговорили»…

Обстрел тяжелой артиллерией начался еще двадцать второго числа. Сперва бомбардировке подвергся форт № 2 и вся связанная с ним Заречная позиция. А в последующие дни под огонь попал и крепостной плацдарм.

С воздушных наблюдательных станций докладывали, что со стороны Граево к полустанку Подлесок прибывают нагруженные орудиями железнодорожные платформы. Также замечено продвижение артиллерии по дорогам в район деревень Пенионжки и Белашево. Да и захваченные пленные говорили о том, что немецкое командование планировало четырехдневную бомбардировку, а затем штурм.

Двадцать третьего февраля перед крепостью задержали лазутчика, переодетого в штатское. Как выяснилось, это был немец, долго живший в России. По мобилизации его призвали в 147-й эрзац резервный батальон. Пленного привели к генералу Бржозовскому.

– Зачем он мне? – удивился комендант, когда Свечников доложил о немце. – Разведка и контрразведка в вашем ведении. Можете и сами допросить.

– Допросили, ваше превосходительство.

– Так в чем же дело? Если он больше не нужен, отконвоируйте в тыл.

– Есть один нюанс. Пленный утверждает, что его на днях вызвали в Лык, в разведывательное бюро армейского штаба. Там ему было предложено всеми средствами добиться свидания с вами, чтобы передать некое сообщение от германского командования.

– Что за сообщение?

– Говорит, оно адресовано лично вам. Нас в его содержание он посвящать отказался.

Бржозовский недовольно хмыкнул.

– Что ж, извольте, – сказал после короткого молчания, тут же добавив: – А вас, Михаил Степанович, попрошу быть свидетелем нашей беседы. И пригласите кого-нибудь еще из офицеров…

Пленный – средних лет мужчина – встал перед генералом навытяжку. Военная выправка явно проглядывала сквозь гражданскую одежду. Немудрено, что его быстро разоблачили. Впрочем, этот лазутчик, если ему верить, вовсе не собирался скрываться, а целенаправленно шел на встречу с Бржозовским.

– У вас ко мне какое-то сообщение? – спросил комендант, внимательно глядя на пленника.

– Так точно, господин генерал, – ответил тот на хорошем русском и покосился на офицеров штаба.

Заметив его замешательство, Бржозовский твердо произнес:

– Говорите при всех, иначе весь этот путь вы проделали совершенно напрасно.

Немец вздохнул, понимая, очевидно, что деваться ему некуда. Чуть помедлив, снова вытянулся, глядя поверх головы генерала, и отчеканил, судя по всему, давно заученную речь:

– Командующий германским осадным корпусом имеет честь предложить коменданту Осовца пятьсот тысяч марок за сдачу крепости. Данное предложение ни в коей мере не является подкупом, а обычным подсчетом стоимости снарядов, которые могут быть израсходованы во время штурма, поскольку после этого Осовец все равно падет. Немецкой армии выгоднее отдать деньги, сохранив сами боеприпасы для иных, более важных целей. В противном же случае…

Немец замолчал, словно выдохся и теперь переводил дух. Заметно тушуясь, он закончил слишком уж тихо:

– …через сорок восемь часов Осовец перестанет существовать.

Выдохнув, опустил плечи, будто избавился от тяжкого груза.