Мертвый остров - Николай Свечин

– Последний вопрос: где Федор?

– Он в лазарете.

– Что с ним?!

– Сядь. Так, легкий ушиб. Мне было нужно, чтобы парень наблюдал за больными.

– Слушай, Алексей! У Буффаленка свое задание, очень важное! Ты во что его втянул? Нету у тебя права осложнять ему внедрение!

– Успокойся, все хорошо. Федор здорово перевоплощается. Тут у него репутация редкостного жулика, приближенного к начальству. Представляешь, он тюрьме деньги в рост дает!

– Вот это молодец, это одобряю. Как мне с ним увидеться?

– Вечером увидишься. Сначала надо поймать «иванов» с их онива-бан.

– С кем, с кем?

– Пойдем за Голуновым, расскажу по дороге. Учти, что Калина Аггеевич каторжный. Я буду просить для него у государя помилования. Ты с его величеством на короткой ноге – помогай! Без него я бы уже в земле лежал. Значит, дела у нас такие…

Лыков повел Таубе к дому акушерки. По пути он сжато рассказал все, что успел узнать. Подполковник, в свою очередь, сообщил другу об открытиях в Александровске. Вырисовывалась вся картина сахалинской «цепочки», затеянной японской разведкой. Но, когда дом Инцовой был уже рядом, сыщик насторожился. Дверь была распахнута настежь! Что такое?

Оборвав разговор, Лыков побежал. Сердце колотилось о ребра… Кто-то распластался в сенях лицом вниз. Сыщик нагнулся, перевернул. Шельменкин! У Васи Башкобоя был проломлен висок. Из комнаты послышался стон. Лыков ринулся туда.

На полу лежал Голунов. Он смотрел на вошедшего и силился что-то сказать. Алексей упал рядом на колени.

– Куда тебя? Молчи, береги силы!

Бывший пластун только хрипел. Потом вдруг отчетливо произнес:

– Не вышло у тебя помочь… ни мне, ни Ваньке Пану… так и остались на… на… Мертвом острове…

Закрыл глаза и будто уснул.

Лыков встал. Из сеней на него глядел Таубе. Было неловко киснуть перед ним, а то бы он дал волю чувствам. Чтобы не выдать их, сыщик внимательно осмотрел комнату. Через несколько минут он сообщил барону:

– Их пришло трое. Царь и два его подручных.

– Какой царь?

– Это кличка Артамона Козначеева, «ивана» из здешней тюрьмы. Самый опасный человек на всем Сахалине. При нем вон тот, что в сенях лежит, – это Вася Башкобой, и еще один, Глазенап. Огромной силы, с медведями боролся. Видимо, он и сломал Калине грудную клетку. Тот защищался и смог убить Ваську. Но с тремя разве совладаешь…

Вот так! Лыков вышел на улицу, в глазах у него было темно. А он-то, дурень, решил, что Царь со свитой со всех ног кинулись к шхуне. Сам уговорил Калину поспать! Теперь он уснул навеки… Сволочи следили за Лыковым все это время и подстерегли коменданта одного. Значит, они где-то здесь, в городе!

Вместо похода к бухте Буссе Лыков организовал облаву по всему Корсаковску. Начали поиски с того же лазарета. Фридрих Гезе, с перевязанной головой, рассказал, что ничего не видел и не слышал. Лыков велел ему вернуться к лакейским обязанностям. По дороге, уже без свидетелей, Федор сообщил: в лазарет явились пятеро японцев. Они были одеты в черное платье и действовали совершенно спокойно. Дали по башке часовому и увели арестантов. Следить за ними Буффаленок не рискнул.

– Правильно сделал, – одобрил надворный советник. – Ребята там со специальной подготовкой, с ними лучше не связываться. А у тебя свое задание. Иди, отдыхай.

Облава дала всего один результат. Крайне неожиданный для Лыкова… Он вновь недооценил дерзость и решительность «иванов». После обыска Юрдовки сыщик отпустил солдат и возвращался задами в полицейское управление. Дошел уже до барака вольной тюрьмы, когда из-за палей вывалился Глазенап. Огромный детина зловеще склабился.

– Здорово, зухер! [78]Вот и свиделись… напоследок.

К удивлению уголовного, Лыков ему очень обрадовался.

– Да тебя же мне Бог послал! Вот спасибо Ему…

Однако каково! Весь Корсаковск на ушах стоит, солдаты рыщут, а тут, средь бела дня, у тюрьмы, где полно охраны… Кто-то из конвоя явно помогал эсаулу.

– Чё, страшно стало? – по-своему оценил веселость сыщика Глазенап. – Не дрейфь! Я тебя мучить не стану. Придушу, и всех делов. Как дружка твоего, Голунова.

И попер на начальника округа. Зря он вспомнил Калину Аггеевича… Лыков, собиравшийся до этого захватить его живьем, тут же передумал. Но Глазенап этого не знал. Он вытянул вперед огромные ручищи, пытаясь взять противника за горло. Алексей поймал их у самой шеи. Кулаки у «ивана» были чуть не с голову сыщика. Тогда он вцепился в пальцы – те едва убирались в его пяди. Пальцы сразу удобно легли в захват. С таким противником, как Мурзин, рассупониваться было некогда. И Лыков приналег изо всех сил.

Секунда – и пальцы гиганта словно угодили под паровой пресс. Он не успел ничего понять, как уже не мог сопротивляться. Фаланги хрустели и, казалось, крошились в труху… От страшной боли Глазенап закричал и попытался вырваться. Куда там! «Иван» упал на колени, крик перешел в собачий вой, а Лыков все давил… Уголовный сжался, уменьшился в размерах, словно проколотый шарик.

– Так это ты убил Калину Аггеевича? – между делом поинтересовался сыщик. Будто точил карандаш, а не боролся с богатырем. – Тогда терпи. Это только начало…

Левой рукой Алексей оторвал Глазенапа от земли, осмотрелся вокруг. Подошел к частоколу, прислонил к нему жертву и примерился. Тот захрипел, попробовал вырваться. Но, хотя был вдвое больше сыщика, это ему не удалось. А Лыков ударил «ивана» прямо в грудь.

– Ты так бил Голунова? Так, я знаю… На-ка тебе гостинца!

Хрясь! На этот раз кулак влетел убийце прямо в солнечное сплетение. Тот ойкнул и стал валиться набок. Его поймали и снова приставили к ограде. Хрясь! Теперь удар пришелся в сердце.

Из-за палей на крики прибежали караульные, но не посмели вмешаться. Начальник округа методично, без видимых эмоций, избивал каторжника. Тот получал тычка, валился, но тут же прилетал следующий удар и не давал ему упасть. Если Лыков бил правой, то придерживал жертву левой рукой. А через секунду поступал наоборот. Огромная туша моталась вдоль частокола. Толстые бревна дрожали, словно бумажные. Глазенап уже не кричал, а только охал. А сыщик все молотил и молотил… Он совсем озверел. Понимал, что надо остановиться, и не мог…

Наконец Лыков устал и отпустил гайменника. Тот сразу же сполз на землю. Он был без сознания, из носа и ушей текла кровь.

– Караул!

– Здесь, ваше высокоблагородие! – подскочил разводящий.

– Охранять!

Разводящий попытался что-то сказать, но Лыков оборвал его:

– Я сказал: охранять! Здесь. Помощи не оказывать. Пусть подыхает, сволочь…

– Есть!

Расталкивая солдат, подбежал доктор Пагануцци и склонился над телом.

– Что вы с ним сделали! Немедленно ко мне в лазарет!

– Что? – свистящим шепотом уточнил начальник округа. – Оспаривать приказ? Мой приказ?

Караульные зажмурились – на Лыкова страшно было смотреть.

– Молчать!!! – заорал он диким голосом. – Не сметь перечить! В порошок сотру! Пагануцци, пошел вон отсюда, пока я тебя не убил!

Доктор вскочил, подобрал полы шинели и припустил что было мочи. А с Лыковым уже началась истерика. Титаническим усилием воли он заставил себя не орать, просто стоял и тупо смотрел в тюремный забор. Солдаты боком-боком начали пятиться назад. Возле Глазенапа остался только часовой. Почти спокойным голосом надворный советник приказал ему:

– Никого не подпускать! В случае неповиновения – стрелять!

Появились какие-то люди. Они вслушивались в стоны «ивана», шушукались и расходились. Лыков стоял поблизости, потихоньку возвращаясь в разум. Вдруг откуда-то выскочила акушерка Инцова и упала на колени перед умирающим.

– Сейчас, миленький, сейчас! Я тебе помогу!

– Не велено… – робко возразил солдат и оглянулся на сыщика: что делать-то?

А того словно муха укусила. Он снова заорал диким голосом:

– Это кто тут миленький?! Он? Этот упырь? Встать и отойти! Я сказал: встать и отойти!

Клавдия Провна, не обращая на это никакого внимания, тряпицей обтирала с лица Глазенапа кровь.

– Дура!!! – рявкнул Лыков. – Это же он Калине ребра в сердце вколотил! Отойди от него!

Инцова только сейчас обернулась на начальника округа. Бросила укоризненный взгляд, ничего не ответила и опять занялась оказанием помощи.

– Тьфу!

Лыков отошел и стал трясущимися рукам застегивать шинель. Ему было стыдно перед солдатами.

– Все равно сдохнет, зря стараешься!

Когда через десять минут он вошел в полицейское управление, к нему кинулся Таубе:

– Где ты застрял? Ехать пора!

Но, увидев лицо друга, осекся и спросил вполголоса: