«Если», 2011 № 04 - Журнал «Если»

— Я не наемный убийца, — проговорил Стократ холодновато, но без дерзости. — Я бродяга. Если встречу убийцу — его не станет. Заплатят — возьму деньги. Вот и все.

— Ты… странствующий вершитель справедливости? — князь криво ухмыльнулся.

— Я не знаю, что такое справедливость, — ровно отозвался Стократ. — Думаешь, она существует?

Князь снова засопел; Стократ встретился с ним глазами. Князь вздрогнул.

— Я всего лишь путник, — сказал Стократ примиряюще. — Иду, куда глаза глядят. Мир смотрю, вести разношу. В Лесном крае, слышали, в трех местах загорелось этим летом?

— Большая беда, — глухо отозвался князь.

— Немалая. Цена на лес выросла повсюду…

Стократ выдержал многозначительную паузу.

— Ты еще и купец? — теперь князь цепко глянул ему в глаза.

— Куда мне, — Стократ улыбнулся.

— Цена выросла, торгуем много, — проговорил князь с непонятным раздражением. — У нас ведь не просто лес, у нас розовая сосна, таких во всем Мире больше нет. Видал, какие дома?

— Видал.

— А вот это? — князь подхватил со стола резной деревянный кубок, стряхнул на пол несколько капель со дна, протянул Стократу. — Скажи… это правда, что о тебе болтают?

Стократ взял в руки кубок.

Розовая сосна, если правильно ее обработать, становится прозрачной. Тина, помнится, рассказывала об этом долго и подробно, и Стократ цокал языком, гладя пальцами ее деревянные сережки — и пылающие мочки ушей.

— Что обо мне болтают? — повторил он, вертя в руках княжеский кубок.

— Что ты один можешь… десяток положить? Вооруженных? Один?

— Красивая работа, — Стократ вернул кубок. — И ты веришь слухам?

Князь в раздражении хлопнул кубком о стол:

— А кто тебя знает… Мы тут на краю света почти, с лесовиками бок о бок, и не захочешь, а начнешь верить всякому…

— А что, ладится у вас с лесовиками? — Стократ боялся, что в его голосе слишком явно прозвучало любопытство. Он был почти уверен: беседа с князем так или иначе коснется лесовиков и смутные разговоры насчет «положить десяток» будут иметь продолжение.

— Ладится, — сквозь зубы процедил князь. — Твари они спокойные, ни с кем, кроме нас, не водятся, а мы у них лес берем по бросовой цене… Я о другом. Перевал здешний знаешь?

— По дороге сюда ночевал там.

— Ага… Место нехорошее.

— Ничего такого не заметил.

— Ага, — сквозь зубы повторил князь. — Разбойничье место. Торговцы, вон, петицию принесли, — он щелкнул пальцем по желтому свитку на столе. — Грамотный?

Не отвечая, Стократ развернул свиток. Написано было северовосточным манером, «как слышится — так и пишется», в три строки всего: «У князя торговая Макуха просит покровительства от разбойников душегубов три каравана уже порешили все боятся в месяц белой зари торговля встанет». И столбик подписей.

— В месяц белой зари, — Стократ потрогал жесткий краешек свитка. — Это когда же было?

Князь раздраженно взял свиток у него из рук и бросил на стол.

— Полгода назад, — сказал отрывисто. — Я тогда со стражей на перевал съездил… Никого не видел. Но грабить перестали.

Он обошел вокруг стола, встал напротив Стократа, уперся о столешницу костяшками пальцев:

— На прошлой неделе опять убили троих. Не наших, из Долины. Ехали к нам по торговому делу. Глотки им перерезали, кошельки забрали… Ладно, грабь, горло резать зачем?!

— Чтобы потом не узнали, — сказал Стократ.

— Значит, из местных…

Князь помолчал. На хмуром лице был написан полный отчет о его чувствах: он долго не хотел верить, что разбойники на перевале принадлежат к числу его подданных, и таким образом его, князя, ответственность за злодейство удваивается.

— Они были вооружены? Те, кого убили? — помог ему Стократ.

— Да. Торговец из Долины ехал с деньгами, с ним два охранника в броне, с мечами. Их порезали как цыплят.

— Как ты узнал?

— А неважно, — князь уселся в высокое кресло. — Я, может, не с трона золотого правлю и армии не вожу, но в Макухе я князь и свое дело разумею… Узнал вот. Еще, было, на тебя подумал…

— На меня?!

— …Но тех было трое, а о тебе говорят, что ты всегда один. Да еще кое-какие приметы… Так что с тебя я подозрение снял.

Стократ удивился — и из милосердия показал свое удивление князю. Тот сразу успокоился, залоснился, раскинулся в кресле:

— А ты думал? Я не слепой и не глухой. На своей земле я все знаю!

— А в Макухе об этом молчат. Даже в таверне.

— Потому что дело тайное, — отрывисто сказал князь. — Нехорошее дело. Если разбойники вернулись — народ забеспокоится по ту и эту сторону гор, торговля встанет… А это вред большой.

Стократ молчал.

— И беда большая, — князь повысил голос. — Людей вот так резать, как мясо… Убийцы без наказания… А кого мне туда посылать? Стражу? Так ведь спрячутся они от стражи. Самому ехать? А?

Он снова замер и решился на этот раз посмотреть собеседнику в глаза.

— Ладно, могу сходить, — медленно вымолвил Стократ. — Только они ко мне целоваться не выскочат, я не купец… Где мне их искать?

— Искать, — князь потер широкие ладони, звякнули друг о друга кольца. — Ну… — Он поманил гостя пальцем, склонился к его уху: — Сами найдут. Но не тебя. Один торговец завтра на заре за перевал едет. Один, ну, со слугой… А торговец приметный.

— И ты его не предупредишь… — пробормотал Стократ.

— Предупрежу — так не поедет.

— А если его убьют?

— Многих убивают. Того, другого… Хватит уже.

— Но об этом ты плакать не будешь.

— Может, и поплачу, — князь болезненно ухмыльнулся. — Мне главное с разбойниками покончить.

— Ясно, — медленно проговорил Стократ.

Князь сказал правду, но не всю. Стократ еще не знал, надо ли в этом деле обнажать спрятанное и узнавать потаенное. Некоторые тайны нельзя не раскрыть. Иные — лучше не трогать.

— Я… — князь кашлянул, — за душегубов… награду назначу.

— За наградой возвращаться не буду. Может, пришлю кого-нибудь.

— И деньги тебе не нужны? — князь прищурился. — Хотя правду говорят: зачем колдуну деньги…

— Низачем, — легко согласился Стократ.

— Завтра пойду туда, а если что случится — ты узнаешь.

Гуляки разошлись рано: сам торговец Сходня поднялся из-за стола первым. Завтра спозаранку ему предстояло отправляться по делам за Горную Стрелку, через перевал. Впрочем, Сходня всегда вставал рано, и его домашние поднимались раньше всех в поселке, и торговец любил прихвастнуть в разговоре: вот отчего я богатею, я усердием и трудом богатею, а кто ленится — тот сам себе древесная лягуха.