Присвоенная - Марина Багирова

Отрезав дверью единственного сострадавшего, Кристоф взял стул и, развернув его, сел. Он долго смотрел на меня. И молчал. А мне хотелось спросить его, нравлюсь ли я ему теперь…После всего, что он сделал…

— Под этим домом есть тюрьма, — неожиданно сказал он тоном, каким обычно рассказывают о погоде. — Я сам ее спроектировал и руководил строительством. Она уже бывала для меня весьма полезной. Ее стены особенной конструкции — не пропускают ни стонов, ни криков. Ее двери не позволяют запахам просочиться. Ты можешь жить там годами — ничто не напомнит о тебе… А можешь умереть, …как и сотни других до тебя…бесследно…

Сотни… Мне хотелось уточнить, были ли это сотни любимых, убитых им… Была ли среди них хоть одна, которую он считал равной себе — достойной его доверия…

Вдруг он бодро ударил по коленям, будто собираясь в дорогу — неуместный человеческий жест, и констатировал, глядя на меня сверху вниз с холодным, клиническим, интересом:

— Ну, что ж, пора…Последнее слово?

Он был так добр — вспомнил традиции. Существовали ли теперь слова, ради которых мне надо было напрячь все силы, вытолкнуть воздух и разорвать спекшиеся губы — слова, имевшие значение? Но, заглянув в изломанную себя, я их нашла.

— Когда… узнаешь правду… помни… я не прощу тебя… никогда…

Никогда… Никогда раньше бездна в его глазах не была такой черно-голодной.

— Это и не потребуется…

Черты его лица исказились, будто кто-то безжалостной рукой содрал маску — яркие губы, что я так любила целовать, высокие резкие скулы, мудрый лоб, изумруд глаз, затененных густыми ресницами — мой любимый исчез окончательно, вызвав во мне последнюю, но самую сильную боль. Совершенная, завораживающая красота растворилась — передо мной вновь было безобразное чудовище…

…Крики боли не мешали тем, кто отскребал меня от пола, как не трогали они и равнодушного монстра, наблюдавшего за своими слугами. Они проволокли мое безвольное тело мимо хозяина, позволив нашим взглядам соприкоснуться в последний раз, и покинули комнату.

Я не заметила, когда километры знакомых коридоров сменились влажным сумраком катакомб. И не поверила, что путь окончен, даже, когда перед моим лицом открылась массивная дверь в темноту, и сильные руки швырнули меня туда наугад. Пол ударил в меня, разбив окончательно, и я услышала, как где-то далеко щелкнул замок.

Тьму заполнила бесконечная оглушающая тишина…

Равнодушная судьба решила, что этой фазе пришел конец — оборвав мои яркие крылья и содрав кожу счастья заживо, она бросила меня умирать…

Even if you're not with me

I'm with you

(Linkin Park)

Боль — это все, что осталось в моей вселенной.

Тонкие ноты царапин и порезов гармонично поддерживали мощные аккорды крупных ран. Пульсация крови в бесчисленных синяках задавала бешеный ритм, ускорявший мое сердце до тех пор, пока я не перестала различать отдельные удары. А монотонное нытье переломов служило фоном, объединявшим все ощущения в совершенную симфонию боли…

С какой-то извращенной мстительной радостью я думала о том, что Кристоф даже не догадывался, насколько сильно избил меня. Тот слабый, не вместивший и тысячной доли его силы, удар, разбивший мне губы, ранил больше морально, чем физически. Основные повреждения, полученные, когда он волок меня мешком, скорей всего, остались незаметны для его горящих безумием глаз. И отдавая приказ своим слугам убрать меня вон, он забыл (или не захотел?) напомнить им, что я человек. Они же, угождая хозяину — подражая ему, по пути в подземелье добавили все, что по невнимательности упустил он…

Когда-то давно, в детстве уже почти незнакомой мне девочки, Дианы Снеговой, те немногие раны, которые ей удавалось получать, несмотря на строгий надзор, заживали с поразительной скоростью, не оставляя и следа. Но могло ли это помочь сейчас? И хотела ли я этого?..

Смерть была рядом. Я чувствовала ее холодное дыхание и не боялась. Впервые мое тело, разум и душа были готовы принять ее без сопротивления — как неизбежность. Сколько раз ускользала я от нее с невероятным упорством, уверенная, что это окончательно. Сейчас это лишь вызывало улыбку. Смерть все равно нашла меня, перед концом сковав цепями недоверия …

Мне хотелось только одного — умереть быстрей. И даже не потому, что жизнь терзала меня невыносимой болью. Просто я знала, что спустя время, переступив гордыню, Кристоф неизбежно задумается о происшедшем — уж слишком многое было шито белыми нитками. Я была уверена — он узнает правду рано или поздно. И я страстно желала, чтобы это было поздно…

А потом пришел холод. Первые его прикосновения были почти незаметны — робкие мурашки не могли пробиться сквозь мощный оркестр боли. Но с каждой минутой ледяной язык лизал мое тело все настойчивей, усиливая в ранах боль, которая, как казалось совсем недавно, уже не могла быть сильнее. И неожиданно я обнаружила себя в позе зародыша, скорчившись от судорожных спазмов…

«У меня жар», — поняла я и улыбнулась, снова разрывая запекшуюся рану на губе и не ощущая текущей крови. — «Теперь уже недолго…».

— … даже чудовища имеют право на счастье…

Наверное, но их счастье чудовищно…

— …Никогда не видел тебя такой…

И я тебе нравлюсь такая?..

— …Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Всегда.

Я буду, Кристоф. Ведь у меня нет выбора. Я останусь в этом подземелье навечно… Рядом с тобой…

— О, нет, госпожа…держитесь, уже недолго…

Я на это и надеюсь — что осталось недолго…

К моим губам что-то прикоснулось, приоткрывая, вливая жидкость, и я глотнула. Еще раз, и еще… Из-за жара вода была горькой на вкус, но облегчение от утоленной жажды делало это несущественным.

— К-какая… какая я тебе… г-госпожа… — мой голос прошелестел еле слышно для меня самой.

— Молчите, госпожа — берегите силы …

Открыть глаза оказалось непосильной задачей. Сквозь узенькие щелочки, ослепленная тусклым светом, льющимся из дверного проема, я смогла разглядеть темную фигуру охранника (надзирателя?), сидящего возле меня на корточках. В сочувствии цокнув языком, он сообщил мне доверительно:

— Я от госпожи Мойры прихожусь, — будто это объясняло все.

— Мойра… — вспышка воспоминаний согрела меня на мгновенье, — единственная… кому я… небезразлична…

Последовавший ответ исчез без следа в моей памяти.

И я провалилась в бездну…

** ** **

Из небытия меня вырвал протяжный скрип. С трудом приоткрыв глаза, я различила светлый прямоугольник распахнутой двери.