Легенда советской разведки - Н Кузнецов - Гладков Теодор Кириллович

Затемненные улицы были тихи и безлюдны. Лишь время от времени мрачное безмолвие нарушали гулкие шаги патрулей. Порой глаза разведчиков ослепляли лучи фонариков фельджандармов, однако на всем пути к улице Легионов их ни разу не остановили - в это время, еще не слишком позднее, немцы обычно проверяли документы на право хождения по городу лишь у местных жителей, своих не задерживали.

Когда подошли к дому Лисовской, уже наступил комендантский час. Кузнецов поднялся на крыльцо, а Валентин встал за выступом соседнего дома так, чтобы, оставаясь невидимым с улицы, самому видеть указанное ему окно гостиной. Прошло минут десять. Слева из-за угла послышались тяжелые, размеренные шаги, заплясал по мостовой светло-желтый круг света. Снова патруль. Валентин прижался спиной к стене, стараясь слиться со спасительной темнотой. Когда они вдвоем уверенно шли по улицам - немецкий офицер в сопровождении вооруженного винтовкой солдата, то являли обычное для оккупированного города зрелище, ни у кого не вызывающее не то что подозрения, но даже обыкновенного любопытства. Но сейчас совсем другое дело. Объяснить патрулю, что он здесь делает один, без пропуска, солдат вспомогательного подразделения Владимир Крестнов вразумительно не смог бы.

Патруль прошел совсем рядом, со стороны старых польских казарм к центру. Семенов почувствовал даже едкий запах солдатских сапог, дешевых сигарет "Шварце-Вайсе" (суточная норма шесть штук) и казенного, потного сукна френча - неистребимый дух казармы. Ну что же там Грачев?

Наконец скрипнула дверная рама, и в окне дома напротив появился человек в расстегнутом френче, в руке его то разгорался, то затухал огонек сигареты. Офицер несколько раз глубоко затянулся, потом загасил сигарету, швырнул окурок вниз и исчез в глубине комнаты.

Значит, все в порядке и можно заходить. Убедившись, что кроме него на улице никого нет, Валентин направился к крыльцу. На негромкий стук отворила действительно красивая блондинка. При виде незнакомого солдата удивленно спросила по-немецки:

- Что вам нужно? Вы к господину обер-лейтенанту?

- Нет, если вы - Лидия Ивановна, то я к вам.

- Это я...

- Меня зовут Володя, я от Николая.

На какое-то мгновение Лисовская растерялась, но тут же взяла себя в руки. Конечно этот парень из отряда пришел не вовремя, когда в доме находился Зиберт, но не оставлять же его на улице. Она быстро втянула Валентина в прихожую, предупредила, что в квартире немецкий офицер, велела в случае расспросов выдавать себя за ее племянника из Здолбунова.

В гостиной послышался шум отодвигаемого кресла, и чей-то голос, в котором Семенов никогда бы не признал голос Грачева, недовольно спросил по-немецки, в чем дело. Лисовская сухо ответила, что к ней приехал племянник из Здолбунова. Потом она провела Валентина в маленький закуток с постелью при кухне, принесла еды и молока. Он поставил в угол винтовку, сбросил с ног сапоги и расположился как дома. Только сейчас Семенов понял, как устал за целый день хождения по городу, полному опасностей, под прикрытием лишь немецкой солдатской формы и поддельных документов. Невольно подумал, как же Грачев выдерживает такое напряжение изо дня в день, из месяца в месяц.

...Розенберг действительно со свитой из тридцати человек прибыл в Ровно, но не самолетом (разведчики ждали его по пути с аэродрома к резиденции), а литерным поездом через Клевань. Покушение не состоялось. Но Зиберту удалось выяснить важное обстоятельство, о котором 7 июня "Тимофей" докладывал в Центр: "Приезд Розенберга... связан с подготовкой наступления на Востоке".

Еще одно упоминание о близком и, судя по масштабам подготовки, весьма крупном наступлении на Восточном фронте. И данные, полученные от разведчиков, наблюдающих за железной дорогой, и других источников: непрерывным потоком танковые и пехотные дивизии перебрасываются из Франции и из-под Ленинграда на Курское направление.

...Валентин прожил на квартире Лисовской трое суток и почти не встречался с хозяйкой. Уходил на задания утром, возвращался часто с темнотой и всегда находил на тумбочке возле постели приготовленный заботливой рукой ужин. Однажды в кухню, где Валентин непринужденно болтал с Марией, неожиданно вошел Зиберт.

Смерив юношу с головы до ног холодным взглядом, спросил на ломаном русском языке с сильным немецким акцентом:

- Ты есть племянник Лели? Карошо... - и ушел.

Потом в кухню вбежала взволнованная Лидия.

- Володя, ты понравился моему немцу, он хочет, чтобы ты позавтракал с нами. Отказываться нельзя, но будь осторожен, он очень подозрительный, не так слово скажешь, сразу прицепится...

Семенов вошел в столовую, в дверях вытянулся. Обер-лейтенант кивнул ему головой и жестом разрешил присесть к столу. Семенов без аппетита жевал яичницу с салом - каждый кусок так и застревал у него в горле, настолько мало немец, сидевший напротив него, имел общего с хорошо знакомым ему Грачевым, старшим товарищем по отряду.

Перевоплощение было столь разительным, что, когда Зиберт, дождавшись, когда Лисовская вышла на кухню за кофе, тихо обратился к нему по-русски, тот вздрогнул:

- Сегодня откроюсь, не могу больше мучить хорошего человека.

Семенов не понял значения нотки тревоги, явно промелькнувшей в голосе Кузнецова. Но Николай Иванович волновался не зря. Интуитивно он понимал то, чего не мог понимать тогда еще слишком молодой, неискушенный в отношениях с женщинами Валентин. А именно, что его признание вызовет у Лидии сильнейшую психологическую реакцию, и далеко не положительного свойства. Отношения, сложившиеся между работающей на немцев старшей официанткой ресторана "Дойчегофф" и офицером гитлеровской армии, предстанут в ее глазах в совсем ином свете, как только Лидия узнает, что этот обер-лейтенант тоже свой...

Валентин ушел на задание, а Кузнецов еще долго сидел за столом, курил сигарету за сигаретой. Наконец, когда оттягивать объяснение дальше было уже некуда, сказал, стараясь держаться как можно непринужденнее, хотя на душе его скребли кошки:

- Да, Леля, я совсем забыл, что должен передать вам привет.

Лисовская неприязненно передернула плечами.

- Вы знаете, Пауль, что большинство ваших друзей я терпеть не могу.

Зиберт улыбнулся.

- Надеюсь, что получить привет от этого человека вам будет приятно. И, глядя Лисовской прямо в глаза, отчетливо выговорил: - Привет от Попова.

Они говорили по-немецки. Но последние три слова обер-лейтенант Зиберт произнес на чистом русском языке.

...Поздним вечером в комнатку Валентина вошла Лисовская. Вид у нее был утомленный и непривычно подавленный. Присев на табуретку, долго молчала. Валентин было потянулся к лампе, чтобы зажечь свет, но она жестом остановила его. Потом тихо спросила:

- Володя, ты знаешь, кто такой Зиберт?

- Знаю, - ответил Семенов, испытывая непонятное смущение. - Это Николай Васильевич Грачев, наш разведчик.

Лисовская недвижно сидела, охватив голову обеими ладонями, уткнув локти в колени. Потом встала, почему-то вздохнула грустно, машинально провела рукой по волосам Валентина и, не молвив больше ни слова, тихо вышла.

...Утром разведчики разошлись, договорившись, что встретятся днем на конспиративной квартире на Грабнике - улице на северо-восточной окраине Ровно. Чтобы попасть туда, Валентин должен был миновать самое оживленное и многолюдное в оккупированном городе место - базар. Подходя улицей Франко (она же Зацвинтарна) к толкучке, он еще издали увидел немецкого офицера, внимательно разглядывающего прохожих. Семенову это не понравилось, но сворачивать в сторону было уже поздно, и вообще у разведчика успело выработаться правило: при встрече с офицером или фельджандармом идти прямо на него и четко, но не вызывающе приветствовать. И действительно, до сих пор в подобных случаях его еще никто не останавливал и документы не проверял. Но на этот раз Валентину не повезло: немец окликнул его и властно потребовал документы.

Семенов протянул офицеру удостоверение личности, увольнительную и... только тогда узнал под козырьком низко надвинутой фуражки знакомые серые глаза. Кузнецов быстро просмотрел бумаги и еле слышно, не шевеля губами, шепнул: