Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг

и мутный какой-то. Я тебе это говорила и оказалась права. Я ведь ему специально подыгрывала, чтобы он показал себя во всей красе. А знал бы ты, что я у него в ноуте нарыла. И если папаша твой с ним одного поля ягода…

На этом месте Мария прервалась, чтобы сделать вдох, и я успел вставить:

— Стоп-стоп-стоп, не так быстро! Я за тобой не поспеваю. Что значит «так называемый» и «в ноуте нарыла»?

— Да он тебе хоть одно доказательство вашего родства предоставил? Фотоальбом типа так и не нашел. И уверена, никогда не найдет. Ничего конкретного о семье не рассказал. Не описал ни одного эпизода из твоего детства. Зато хитро вытянул все, что ты знаешь. Я тебя пыталась предостеречь, но ты же был как под гипнозом. — Маша выпучила глаза, скосила их к носу и изобразила походку зомби. — Преподнес ему все на блюдечке с голубой каемочкой. Я бы на твоем месте ни одному его слову не верила. А насчет ноута… Ну, я глянула туда, когда вы из комнаты вышли. Жаль, времени не хватило подольше покопаться, но даже так, навскидку, там куча запароленных папок, в истории браузера — «Чатурбейт» и «Скор» [39], последняя активность — в закрытых чатах в «Телеграме» и «Дискорде». Я только в одну папку в «Изображениях» успела слазить, где пароля не было, и там такая мерзость! — Она обхватила себя руками и отвернулась. Под тонкой кожей на шее часто и сильно билась голубоватая жилка. — Не знаю теперь, как это развидеть.

— Ты о чем вообще? — Последнюю фразу Мария могла бы с таким же успехом сказать на китайском — я все равно ни черта не понял. Может, она намекала, что дядя на досуге порнушку посматривает? Ну и что такого? У нас на первом курсе один пацан доклад читал о «Порнхабе» как виде искусства. — А как насчет права человека на личную жизнь? И разве у Вигго на компе не стоял пароль?

— Да стоял, конечно, ясен пень! — сердито рявкнула Мария. — Просто я его сменила. Извращенец сообразит теперь, что в ноут лазили, если мозги не совсем пропил. Но оно того стоило. Говорю тебе, гнилой он, Вигго твой, насквозь. Знала бы, никогда б к нему не сунулась и тебе бы не дала. И если твой отец хоть немного на этого ушлепка похож, то я прекрасно понимаю твою маму. На ее месте я бы тоже сбежала — только гораздо раньше. Так что подумай сто раз, стоит ли папашу вообще разыскивать.

— Ага, такое впечатление, что старшую сестру я уже нашел! — огрызнулся я. — С чего это ты вдруг стала решать, что мне можно и чего нельзя? Тебя вообще никто не звал к Вигго в гости — сама напросилась. Не подумала, что он, может, как раз поэтому и не стал откровенничать? И вообще, кое-что он мне все-таки рассказал, когда я с ним наедине остался.

Тут я и передал Маше слова дяди о моей сестре. А об отце умолчал. Знал, что она начнет меня отговаривать. Или снова увяжется за мной, и ничего путного из этого не выйдет. Я ведь не такой тупой, как Маша думает. Понимаю, что и Вигго, и отец что-то скрывают. Но скелеты в шкафах есть у всех, в любой семье. Уж этому мама меня научила. Просто большинство людей живут, ни о чем не подозревая. Принимают красивый фасад за действительность. И либо слишком тупы, либо слишком трусливы, чтобы заглянуть за него, увидеть, что там, за декорациями. Может, поэтому они и счастливы в нашей самой счастливой по мировому рейтингу стране.

Вот почему мы теперь ехали в Орхус. Маша рассчитывала, что вскоре придет ответ из Центрального регистра на мой запрос, и тогда мы получим адрес Лауры. Если та действительно живет в Орхусе, мы сможем сэкономить время, поехав туда уже сейчас. Если же, как подозревала Мария, Вигго меня надул, то мы хотя бы посмотрим второй по величине город Дании, в котором ни один из нас еще не был.

Все равно вернуться в Ольборг мы не могли. Поэтому, когда Маша купила в супермаркете симку и мы снова получили доступ к интернету, забили маршрут через Нюкёбинг. В Нюкёбинге можно было пересесть на автобус до Скиве. От Скиве шел прямой поезд до Орхуса.

Думаю, если бы Вигго не передал мне ту фотографию, я бы послушал Машу и поехал с ней в Орхус. Ведь со многим из того, что она говорила, я был согласен. Дядюшка мой оказался совсем не подарком — не о таком я мечтал, когда представлял себе свою семью, это уж точно. Вот только человек на фото был совсем не похож на него.

Мужчина на снимке выглядел старше, чем тогда, когда держал за руку мою сестру в церкви Брёнеслева. Его волосы поседели, в модно постриженной щетине тоже пробилась седина, а в глазах притаилась усталость, но я не сомневался — это был мой отец. На фотографии он скрестил руки на груди, и короткие рукава рубашки позволяли разглядеть великолепные мускулы, которым я мог только позавидовать. На левом предплечье их подчеркивала красочная татуировка — зеленый хамелеон, обернувшийся вокруг алого цветка магнолии или чего-то в таком духе. Я всегда мечтал о чем-то подобном, только не в цвете, а монохромном. Я всегда мечтал об отце, на которого мог бы равняться. И человек на фото словно был оттиском моих многолетних фантазий. Как я мог отказаться от встречи с ним просто из-за того, что его брат оказался опустившимся неудачником?

Чем дольше я смотрел на фотографию — тайком от Маши, — тем больше росла моя уверенность в том, что поехать в Копенгаген — единственно верное решение. Я должен попросить у отца прощения. Должен выяснить, что разбило нашу семью. У кого еще есть ответы на мои вопросы, если не у него? Заставлял меня колебаться только наш с Машей «договор». Но ведь там не было условия, что во время поисков моих родственников мы обязательно должны быть вместе! Какая разница, как именно мы добьемся результата! Может, разделившись, мы только быстрее все узнаем.

Жаль, я не мог поделиться своим планом с Машей. Ужасно не хотелось ее обманывать, но я просто не видел другого выхода. Когда мы окажемся на вокзале, мне придется под каким-нибудь предлогом улизнуть и сесть в поезд, идущий до Копенгагена. А потом… потом я пошлю ей эсэмэску, чтобы не волновалась. Когда у нас будет адрес Лауры,