Лето Гелликонии - Брайан Олдисс

Что касается моей преданности наукам, на что Вы так часто соизволяете гневно мне указывать, то позволю себе сказать, что я таков, каков есть, а науки и чистый незатуманенный разум позволяют мне видеть мир таким, каков он есть. Никогда я не пытался направить Вас против вашей веры, единственное, чего я хотел, так это указать Вам, в чем и как слепая вера может затруднить Ваше и без того сложное положение.

Я вижу наш мир в его повсеместном единстве. Вы знаете мое открытие о полосатой окраске хоксни, опровергнувшее повсеместно бытующее мнение. Открытие мое имеет крайне важное значение, поскольку соединяет собой в единую цепь времена нашего Великого Года и дает нам общее представление об их сути. Я уверен, что не только хоксни, но и многие другие растения и животные имеют свойства адаптации подобного же характера, позволяющие им выживать в тяжких условиях нашего непростого и столь разительно меняющегося климата.

Установив все это, я спросил себя: может ли быть так, что и у людей, в их вере, существует нечто увековеченное на все времена, прошедшее сквозь холода и жару многих сезонов? Возможно, это «нечто» имеет совершенно отличную природу от окраски хоксни, в том смысле, в котором сам человек отличается от зверя. Именно религия есть социально связующая сила, объединяющая людей во времена невыносимых холодов или, как теперь, мучительной жары. Этот общественно-соединяющий институт ценен необычайно, поскольку позволяет выживать нациям и сохранять племенное единство.

Но вместе с тем религия не может управлять мыслями и жизнями личности. Принося слишком много в жертву вере, мы становимся ее рабами, точно так же как стали мади рабами своего укт. Сударь, я прошу простить мне эти строки, которые, я почти уверен в этом, Вы не найдете приятными, но взгляните трезво на вещи — разве сами Вы не состоите в рабстве у Акханаба…

Написав это, советник остановился. Нет, так не пойдет, — как обычно, он зашел слишком далеко. Прочитав подобное, король немедленно отдаст приказ уничтожить его или сделает это сам, что в теперешнем его возбужденном состоянии было более чем вероятно. Осторожно достав из стола чистый листок бумаги, советник написал новую версию письма, измененную и смягченную. Покончив с этим, он вызвал Лекса и приказал двурогому доставить послание в покои адресата.

После чего советник упал в кресло и разрыдался.

Пролив слезы, он задремал. Через некоторое время, очнувшись, он увидел стоящего над собой неподвижного Лекca. Фагоры были молчаливы и терпеливы как ни одно живое существо на свете, и эту черту анципиталов советник больше всего в них ценил; ненавидя двурогих в принципе, он считал их менее обременительными сравнительно со слугами-людьми.

Было около двадцати пяти часов. Советник зевнул, потянулся и накинул на плечи теплое одеяло. За окном мигали зарницы. Дворец спал — весь, до последнего фагора. Бодрствовал, возможно, только король…

— Лекc, я хочу пройти к моему пленнику и поговорить с ним. Тебе придется проводить меня. Ему сегодня давали еду?

Фагор, у которого не дрогнул ни один мускул, ответил:

— Узник накормлен, сударь.

Двурогий страж советника говорил низким голосом, увеличивая продолжительность согласных и заставляя их вибрировать, так что почтительное обращение прозвучало у него как нечто похожее на «шшжжударрь».

В проеме между полок располагался шкаф, скрывающий потайную железную дверь. Лекc осторожно повернул его на петлях. Затем, достав из кармана ключ, двурогий не без труда вставил его в скважину и повернул. Секретная дверь отворилась; человек и фагор ступили во мрак тайной темницы.

Здесь в непроглядной тьме на колченогом стуле сидел Билли. Его ноги и руки были прикованы толстой цепью к специальному кольцу, вмурованному в пол, одежда пропиталась потом. В камере стояла невыносимая духота и вонь.

Вытащив из кармана мешочек со скантимоном, пелла-монтейном и другими ароматными травами, СарториИрвраш поднес его к носу, после чего указал фагору на отхожее ведро, стоящее в углу камеры.

— Вынеси его.

Лекc молча повиновался.

Прежде чем начать разговор, советник закурил длинную сигарету с вероником.

— Итак, БиллишОвпин, ты сидишь здесь вот уже два дня. Пришла пора нам продолжить беседу. Я — Главный Советник Борлиена, и в моей власти применить к тебе пытки, если ты захочешь обмануть меня. Ты, как это прозвучало из твоего рассказа, состоишь не кем иным, как главой города в заливе Челси, ни больше ни меньше. Когда я решил запереть тебя сюда, ты вдруг заявил, что на самом деле являешься птицей гораздо более высокого полета — человеком, сошедшим в наш мир из другого мира. Так кто же ты на самом деле? Кем ты назовешь себя сегодня? Я хочу знать правду!

Утерев лицо рукавом, Билли ответил:

— Сударь, я знал о вашей тайной комнате прежде, чем ступил на камень двора этого замка, прежде чем вошел в город Матрассил, и это правда, сударь. Вместе с тем я во многом невежда и прежде всего в том, что касается принятых у вас манер в обращении с иноземцами. Я совершил ошибку, мне не стоило называться другим именем, представляться кем-то, кем я на самом деле не являюсь, — но я сделал так, потому что сомневался в том, что вы способны поверить в правду, если выложить ее перед вами сразу, без подготовки.

— Могу сказать без преувеличения, что сам я являюсь, возможно, одним из самых больших искателей правды и радетелей о ней среди людей этого несчастного века.

— Сударь, я знаю это. И коль скоро это так, освободите меня. Позвольте мне следовать за королевой. Я никому не собираюсь причинить вреда, зачем держать меня в заключении?

— Я держу тебя здесь потому, что надеюсь узнать от тебя кое-что, что может оказаться полезным и ценным. Поднимись-ка.

Пленник поднялся, и советник внимательно его рассмотрел. Да, парень действительно выглядел необычно. Его телосложение было более плотным, чем у коренных жителей Кампаннлата, хотя в то же время его нельзя было назвать уродом, вроде тех чурбанообразных толстяков, которых обычно показывают за деньги на ярмарках, чьи предки, по слухам, не переболели костной лихорадкой, которую обязательно испытали на себе почти все жители Гелликонии.

Оттассольский друг-приятель советника, анатом КараБансити, будь он здесь сейчас, сказал бы, что у пленника отмечается необычно скругленная структура скелетной формы. Кожа молодого человека была гладкой и малозагорелой, его нос пуговицей был обожжен солнцем и с него уже начинала облезать кожа. Волосы у парня были тонкими и светлыми.