Крутые парни - Стивен Хантер

Ричарда немного возбуждало это вторжение в частную жизнь Лэймара. Кровь бросилась ему в голову. Он почувствовал себя ангелом Люцифером, который забрел в спальню господа Бога перед своим изгнанием из рая. В течение секунды он пытался представить себе, каково это, быть Лэймаром-Львом: смотреть на все живые существа, как на охотничий трофей, и испытывать воспламеняющую кровь уверенность, что обладаешь магическим могуществом прижать любое из этих существ к земле, выдрать из его трепещущей груди кровоточащее сердце, вкусить его теплой крови и ощутить, как в тисках беспощадной смерти слабеют судороги умирающей плоти.

Он принужденно рассмеялся. Да,Ричард был прав. Это чувство безнадежно ускользало от него. Оно не было органично присуще ему, Ричарду Пиду. «Не пытайся обмануть самого себя», — подумал он.

В этот момент Ричард заметил одну вещь. Это был плотный конверт, запрятанный за обувные коробки на одной из самых дальних полок в комнате. Ему показалось странным, что в маленьком домике Руты Бет есть спрятанные сокровища.

Осознавая свою дерзость, Ричард взял конверт и посмотрел на крупный официальной штамп: «Ведомство прокурора графства Кайова. 15 марта 1983 года».

Что за...

Он открыл конверт и заглянул внутрь.

Их было два, позеленевших от времени и застывших в навеки отлитых в меди охотничьих позах. Бад свернул к тротуару и посмотрел, что это за здание. На фронтоне висела вывеска: «Общество изящных искусств имени Гарри Дж. Филлипса».

Бад секунду помедлил, какая-то неясная мысль крутилась в голове. Он взглянул на часы. Время позволяло. И он решился. Черт возьми, будь что будет.

Он вышел из машины, протянул руку к заднему сиденью и достал оттуда папку со львами. Он поправил стетсон на голове и поднялся по низким каменным ступенькам, на мгновение остановившись, чтобы повнимательнее рассмотреть львов. Искусство ваятеля сумело воплотить мускулистую мощь великолепных животных: скульптура была гимном силе льва, и даже Бад ощутил некоторый душевный трепет при взгляде на медных зверей.

Он вошел в здание, испытывая такое чувство, будто вошел в церковь, — робость и одновременно благоговение. Охранник в форме смотрел, как Бад заходит в помещение.

— Мы закрываем в пять часов вечера, сэр, — сообщил он.

Бад помахал удостоверением.

— Я ищу шефа. Кто он и как мне его найти?

— Доктор Дикштейн. Он куратор общества. Он сидит в административном офисе, это внизу. Спуститесь и поверните налево.

— Благодарю вас.

Бад шел по коридору. На стенах висели картины, показавшиеся ему малоинтересными. Одни из них казались Баду лишенными какого-либо смысла, другие напоминали моментальные фотоснимки взрывов. Но были и такие, что приковывали его внимание и заставляли останавливаться. Наконец он дошел до кабинета куратора и открыл дверь. За компьютером сидел молодой человек в безрукавке и в очках в тонной металлической оправе. Типичный современный мальчик с патлатой гривой кудрявых, словно наэлектризованных, волос. Бад не мог удержаться от сравнения — парень напомнил ему Расса.

— Прошу прощения.

— Я могу быть вам чем-нибудь полезен? Бад показал свое удостоверение.

— Сержант Бад Пьюти, Оклахомский дорожный патруль. Я ищу доктора Дикштейна. Где он?

— Э-э, видите ли в чем дело, доктор Дикштейн — это я. Дэйв Дикштейн. Что я могу сделать для вас, сержант?

Боже, как быстро в наши дни делают карьеру эти молодые люди! Бад почувствовал себя обескураженным, он не мог представить себе, что человек, занимающий такое высокое, по его понятиям, положение, может быть так молод.

— Сэр, я надеюсь, что вы сможете мне помочь в одном деле.

— Ну и?.. — По тону чувствовалось, что молодого человека обуревают противоречивые предположения.

— Вы, должно быть, слышали, что пару месяцев назад из каторжной тюрьмы штата в Мак-Алестере сбежали трое заключенных. Сейчас они разыскиваются в связи с вооруженным ограблением и убийством четырех полицейских и двух граждан.

— Конечно, слышал, по телевидению только об этом и говорят.

— Сэр, есть предположение, что один из них — художник. Он изучал живопись на Восточном побережье, в Балтиморе.

— Так, правда, я не совсем...

— Видите ли, я принес с собой несколько его рисунков. Кажется, он очень любит рисовать львов.

Молодой человек пристально взглянул на Бада.

— Сэр, я не специалист по живописи, — продолжал Бад, — и, по совести сказать, не смогу отличить одного художника от другого. Я даже не помню, кто из них отрезал себе ухо. Но я подумал, что смогу найти специалиста, который посмотрит на эти рисунки. Может, он увидит в них то, чего не вижу я. Может быть, в них есть какое-то значение, скрытое от меня. И кто знает, может, это даст мне какую-нибудь ниточку в руки.

— Вы знаете, — сказал доктор Дикштейн, — я писал докторскую диссертацию по обнаженной натуре в картинах художников эпохи Возрождения. Это, как вы понимаете, имеет мало общего с интересующими вас львами. Но я был бы счастлив взглянуть на них. Кстати, по дороге сюда, сержант, вы обратили внимание на наших львов, у входа?

— Да, сэр, обратил. Именно из-за них я и зашел к вам.

— Это копии львов, стоящих в Чикагском институте искусств. Лев является темой романтического искусства в течение тысячелетий. Обычно, особенно это характерно для романтической традиции, лев является воплощением мужской сексуальности.

— Я не думаю, что эти парни большие романтики.

— Я тоже так не думаю, — произнес доктор Дикштейн.

Ричард извлек из конверта фотографию. Ее сюжет был ему не вполне ясен. Детали его знакомы и узнаваемы, но в их компоновке было что-то такое, что лишило снимок внутреннего смысла. Он отчетливо различал комнатные туфли, интерьер спальни, кровать, двух спящих людей на ней, красивую ночную рубашку, купальный халат.

До него дошло, что на фотографии изображена та самая комната, в которой сейчас находился он. Что кровать, расположенная между двумя окнами, то самое ложе, которое теперь с таким удовольствием делили Лэймар и Рута Бет. Да и фотограф стоял почти на том же месте, где сейчас находился Ричард, ну, может быть на несколько футов ближе.

Непроизвольно Ричард сделал по деревянному полу несколько шагов по направлению к изножью кровати, чтобы оказаться в точке съемки. Он посмотрел на кровать, которая была в этот момент так красиво заправлена, так чиста, так заботливо застелена белоснежным покрывалом, украшенным мелкими розочками. Он посмотрел на стену над кроватью. Стена была столь же белоснежной, как и покрывало. Она была белой и голой.

Ричард вновь перевел взгляд на фотографию. На снимке изображено точно то же самое, за одним досадным исключением: люди, лежавшие на кровати, не спали. Они были мертвы. Кто-то выстрелил в них, спящих, из крупнокалиберного ружья. Ричард был уже достаточно подкован, чтобы судить об этом. Пули раскроили им черепа, и они лежали на подушках, как расколотые арбузы, выставив напоказ и всеобщее обозрение свои внутренности. Стена, казалось, была расписана Джэксоном Поллоком, который творил, одурманившись амфетаминовым порошком: стена была покрыта брызгами крови, кусочками плоти и фрагментами кожи — полным набором из каталога смерти. С тех пор стену основательно отчистили и перекрасили.

Ричард почувствовал приступ дурноты. Очевидно, это родители Руты Бет; трагедия, о которой она так туманно намекала в своем письме, являлась убийством. Кто-то вломился в их дом и убил наповал маму и папу. Рута Бет, скорее всего, обнаружила их именно в таком виде; это могло объяснить ее угрюмость, отклонения в поведении и странную привязанность к таким людям, как Лэймар Пай, к людям, которые могли ее реально защитить.

Но как могла она после всего этого оставаться в этом доме?

Как могла она спать в этой кровати?

Ричард содрогнулся.

Он снова взглянул на фотографию. Кровь, повсюду кровь, это было настоящее хищное пиршество крови, торжество льва над своей добычей.

В нем что-то перевернулось. Как будто в мозгу щелкнул выключатель. Он почувствовал — о, благие небеса! — что у него эрекция.

Ричард быстро засунул фотографию в конверт, а конверт положил на прежнее место, туда, где обнаружил его. Он вернулся к своему рабочему столу. В ушах шумела кровь.

Лев. Лев.

Карандаш стремительно летал по листу бумаги.

Бад раскрыл свою папку, извлек оттуда три рисунка и веером разложил их на столе доктора Дикштейна: грубый набросок, который он нашел в тюрьме среди вещей Лэймара, рисунок, найденный на ферме Степфордов, и эскиз на салфетке с места преступления в ресторане Денни.

— Он учился в Балтиморе. Там хорошо учат?

— Да, в Мэрилендском университете. Это очень хорошая школа, — сказал Дикштейн. — Вы знаете, вообще-то, все это очень необычно. Изучая жизнь художников, приходишь к выводу, что среди них много неистовых и малоприспособленных к жизни людей. Но их неистовство и ярость чаще всего направлены на самих себя. Знаменитое отрезанное ухо Ван Гога — это проявление такой тенденции. Они очень редко направляют свою враждебность на окружающий их мир. Для этого они чересчур нарцисстичны.